Как наживались в блокадном ленинграде
Рынок в блокадном Ленинграде: свидетельства выживших. Часть 3
В блокадном Ленинграде с наступлением самого сурового времени настоящими «аристократами» стали люди, задействованные на пищевом производстве. Именно они выделялись из толпы изможденных голодом ленинградцев своим сытым видом, здоровым оттенком кожи и дорогими одеяниями.
Подобные личности вызывали справедливое осуждение со стороны ленинградцев, вынужденных голодать, и многие их ставили в один ряд с ворами и мошенниками. Инженер И. А. Савинкин раскрывает для нас весь механизм воровства в общепите:
Для фронтовиков, вернувшихся в блокадный Ленинград, перемены со знакомыми людьми стали особенно заметны. В своих воспоминаниях они с изумлением описывают преображение людей, ставших представителями «аристократии от плиты». Так, военнослужащий, оказавшийся в блокадном городе, делится с дневником:
Даже бывшая прислуга, ранее занимавшая низшую часть социальной иерархии, становилась влиятельной силой в Ленинграде. Причем в некоторых случаях это перемежается с откровенной торговлей собственным телом. Низкий уровень притязаний рождает низкие поступки. В «смертное время» ноября 1941 г. коренная ленинградка Е. А. Скрябина пишет:
Заискивание и подобострастие к таким особам, к сожалению, стали нередким явлением в среде интеллигенции и простых обывателей Ленинграда.
Один из способом перевозки продовольствия в блокадном Ленинграде
Кроме чисто физических страданий, связанных с голодом, ленинградцам приходилось испытывать и моральные страдания. Нередко детям и женщинам на последних стадиях истощения приходилось наблюдать за чревоугодием сильных мира сего. Е. Скрябина описывает случай в вагоне для эвакуируемых, когда жена начальника госпиталя и её дети сели прилюдно пообедать:
Итогами таких нравственных мучений становятся мысли о ложности идей социализма, которым были преданы большинство жителей города. Приходят мысли о бессилии правды и справедливости в осажденном Ленинграде. Самые низменные инстинкты эгоистичного самосохранения приходят на смену идеалам свободы, равенства и братства. Нередко это переходит в гипетрофированную форму. И снова в самое страшное «смертное время» зимы 1941-42 годов. Б. Капранов фиксирует в дневнике:
Пережившая блокаду Титомирова В. И. в своем документальном произведении «Кольцо Гитлера: Незабываемое» пишет:
В книге «Дневник и память» Кулагин Г. А. поднимает вопросы, которые могли бы стоить ему жизни во время блокады:
Однако при всем трагизме ситуации в блокадном Ленинграде часть современных исследователей утверждает, что без спекулянтов выжить большинству жителей Ленинграда было бы очень проблематично. Ловкие, ухватистые и беспринципные люди смогли создать продуктовый рынок, который спасал голодающих в обмен за их ценности. Этот неоднозначный тезис историков обсудим в следующей части материала.
По материалам:
Пянкевич В. Л. «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи»: участники рыночной торговли в блокадном Ленинграде // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета, 2012.
Титомиров В. И. Кольцо Гитлера: Незабываемое. Пережитое: Документальная повесть.
Новые архивные документы / Сост. и комм. Н. Ю. Черепенина.
Кулагин Г. А. Дневник и память. О пережитом в годы блокады.
Будни подвига.
Скрябина Е. Страницы жизни.
Рынок в блокадном Ленинграде: свидетельства выживших. Окончание
Очень неоднозначное положение имели спекулянты на рынке Ленинграда. С одной стороны, они забирали порой последние крохи у нуждающихся (детей, стариков, больных), но с другой — обеспечивали жизненно необходимыми калориями умирающих от дистрофии жителей. И это отлично понимали ленинградцы, когда за баснословные деньги покупали на рынке дефицитные продукты.
Естественный отбор в гримасе цивилизации: выживали не сильнейшие, а наиболее обеспеченные, у кого была возможность выкупить свою жизнь у спекулянтов. Как только материальные ценности в семье заканчивались, шансы остаться в живых, особенно в «смертное» время, стремились к нулю. Это чертово колесо со временем только набирало обороты: чем больше был спрос на продуктовых рынках Ленинграда, тем большое становилось племя воров со спекулянтами и тем выше была смертность от дистрофии в больницах, детских домах и подобных учреждениях.
Выдержка из многочисленных дневников блокадников:
Данное высказывание не может остаться без комментариев. Очевидно, что автор не учитывает или не хочет учитывать факт изъятия спекулянтами таких продуктов из ежедневного питания других людей. Скорее, спекулянты просто снизили смертность среди тех ленинградцев, кто мог оплатить их услуги, повысив её в других местах. Как уже упоминалось, другими местами, откуда воровали, были продуктовые склады, больницы, детские дома и сады, а также столовые. В этом свете интересно выглядите высказывание директора Архива АН СССР Г. А. Князева, датированное 1942 годом:
Рынок, ставший для многих последним шансом на спасение, не всегда одаривал спасительными продуктами. Г. Бутман вспоминает о страшных годах своего детства:
Н. Филиппова, также пережившая блокаду в детстве, свидетельствует:
Бартерные отношения на рынке касались не только дефицитных товаров и драгоценностей, но и продуктов питания, на которых также обменивали пищу. Очевидно, многомесячное употребление в пищу исключительно хлеба и воды, заставляло человека искать альтернативы. М. Машкова фиксирует в дневнике в апреле 1942 года:
Изделия из драгоценных металлов, изъятые сотрудниками МВД у преступников в блокадном Ленинграде
Насколько велика была радость от выгодной покупки, настолько тяжелым было разочарование от неудачной сделки:
Однако уже на следующий день удрученно пишет:
О блокадных расценках на продукты питания говорят следующие записи в дневниках:
Учитель А. Бардовский делится с дневником в декабре 1941 года:
Остается только догадываться, как выживали те, у кого не было алмаза и часов Буре…
Еще один абзац из воспоминаний ленинградцев:
Вспоминая спекулянтов недобрыми словами и откровенно ненавидя их, несчастные ленинградцы вынуждены были искать встречи с ними в надежде на спасительный обмен. Нередко это заканчивалось разочарованиями:
Это выдержка из письма супруги скрипача Б. Зветновского, датируемое февралем 1942 года. Сотрудница Публичной библиотеки С. Машкова пишет:
Машкова описывает спекулянта, который работал с самой Ольгой Фёдоровной Берггольц.
И снова знакомая нам Маруся со своими, казалось, безграничными возможностями:
Военный журналист П. Лукницкий достаточно близко общался с представителями ленинградской бюрократии, в частности с хозяйственником ТАСС Л. Шульгиным. По этому поводу он пишет:
Закончить безрадостное повествование о законах и обычаях рынка блокадного Ленинграда стоит словами одного из жителей города:
По материалам:
Пянкевич В. Л. «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи»: участники рыночной торговли в блокадном Ленинграде // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета, 2012.
Скрябина Е. Страницы жизни.
Даров А. А. Блокада.
Ползикова-Рубец К. В. Дневник учителя блокадной школы (1941–1946).
Рынок в блокадном Ленинграде: свидетельства выживших. Часть 1
Деньги как таковые почти ничего не стоили. Купить хлеб на рынке Ленинграда описываемого периода за рубли было практически невозможно. Около двух третей переживших блокаду ленинградцев указали в специальных анкетах, что источником питания, за счет которого они выжили, были продукты, выменянные на рынке на вещи.
Свидетельства очевидцев позволяет составить впечатление о рынках в осажденном городе: «Сам рынок закрыт. Торговля идет вдоль Кузнечного переулка, от Марата до Владимирской площади и дальше по Большой Московской… Взад и вперед ходят людские скелеты, замотанные невесть во что, в свисающих с них разномастных одеждах. Они вынесли сюда все, что могли, с одним желанием – обменять на еду».
Впечатлениями от Сенного рынка, которые вызывают оторопь, делится одна из блокадниц: «Сенной рынок очень отличался от маленького базара на Владимирской. И не только своею величиной: он расположен на большой площади, со снегом, затоптанным и утрабованным многими ногами. Отличался он и толпою, совсем не похожею на дистрофическую медлительную кучку ленинградцев с дорогими мелочами в руках, никому не нужными во время голода — хлеба за них не давали. Здесь бросались в глаза теперь такой невиданный «деловой дух» и большое количество плотных, тепло одетых людей, с быстрыми глазами, быстрыми движениями, громкими голосами. Когда они говорили, у них изо рта шел пар, как в мирное время! У дистрофиков был такой прозрачный, незаметный».
А. А. Дарова пишет в своих воспоминаниях: «Крытый Сенной рынок не мог вместить в себя всех торгующих и меняющих, покупающих и просто «желающих», и голодные устроили свой, «голодный» рынок прямо на площади. Это была не торговля 20-века, а примитивный, как на заре человечества, обмен товаров и продуктов. Измученные голодом и болезнями, оглушенные бомбардировками люди приспосабливали к своей отупевшей психике все человеческие взаимоотношения, и прежде всего торговлю, в ее допустимой советской властью и недопустимой в блокаду мере». Блокадная зима загнала на Сенной «голодный» рынок не только толпы умирающих и циничных сытых торговцев, но и массу криминальных элементов и просто отъявленных бандитов со всей округи. Это нередко выливалось в жизненные трагедии, когда люди теряли все от руки грабителей, а порой и лишались жизни.
Многочисленные свидетельства очевидцев позволяют сделать одно очень важное наблюдение – под понятиями «продавец» и «покупатель» часто подразумевают одних и тех же участников торговли. В связи с этим один из ленинградцев вспоминает:
Подавляющим большинством участников сделок на блокадных рынках были горожане, которые получали иждивенческие пайки, не дающие шанса на выживание. Но приходили за дополнительным источником питания и военные, рабочие с достаточно серьезными нормами питания, которые, однако, позволяли лишь поддерживать жизнь. Конечно, желающих утолить жгучий голод или спасти близких от смертельной дистрофии было значительно больше обладателей продуктов питания. Это вызвало появление спекулянтов разных мастей, которые просто захватили город. Очевидцы творившегося беспредела пишут:
Следующими участниками безжалостного процесса продажи жизней были военнослужащие, являющиеся самыми желанными торговыми партнерами на рынках Ленинграда. Обычно они были самыми обеспеченными и платежеспособными, однако с опаской появлялись на рынках, так как это строго каралось начальством.
Военный корреспондент П. Н. Лукницкий в этой связи привел эпизод: «На улицах все чаще моего плеча касаются женщины: «Товарищ военный, вино вам не нужно?» И на короткое: «Нет!» — робкое оправдание: «Я думала не хлеб променять, грамм бы хоть двести, триста…» Другой блокадник описывает случай, когда его отец, вернувшись с фронта, вынужден был надеть штатское, чтобы обменять консервы и концентраты его пайка на водку.
Ужасными были персонажи, которых ленинградцы относили к людоедам и продавцам человечины. «На Сенном рынке люди шли сквозь толпу, как во сне. Бледные, как призраки, худые, как тени… Лишь иногда появлялись вдруг мужчина или женщина с лицом полным, румяным, каким-то мягким и одновременно жестким. Толпа вздрагивала с отвращением. Говорили, что это людоеды». Об этом страшном времени рождались страшные воспоминания: «На Сенной площади продавали котлеты. Продавцы говорили, что это конина. Но я уже много времени не видел в городе не только лошадей, но и кошек. Давно не летали над городом птицы». Е. И. Иринархова пишет: «На Сенной площади следили: не торгуют ли подозрительными котлетами или чем-то другим. Такой товар изымали, а продавцов уводили». И. А. Фисенко описывает случай, как не смогла утолить голод бульоном, имевшим специфический запах и сладковатый вкус – отец вылил полную кастрюлю в помойку. Мать девочки по незнанию выменяла кусок человеческого мяса на обручальное кольцо. Разные источники приводят разные данные о количестве людоедов в блокадном Ленинграде, но, по подсчетам органов внутренних дел, только 0,4% преступников признались в страшном промысле. Один из них рассказал, как они с отцом убивали спящих, свежевали трупы, мясо засаливали и обменивали на продукты. А порой и сами употребляли в пищу.
Острое расслоение жителей города по уровню жизни вызывало жгучую ненависть к обладателям незаконно нажитых продуктов. Пережившие блокаду пишут: «Имея мешок крупы или муки, можно стать обеспеченным человеком. И подобная сволочь в изобилии расплодилась в вымирающем городе». «Уезжают многие. Эвакуация – тоже прибежище спекулянтов: за вывоз на машине – 3000 рублей с головы, на самолете – 6000 рублей. Зарабатывают гробовщики, зарабатывают шакалы. Спекулянты и блатмейстеры представляются мне не иначе как трупными мухами. Какая мерзость!» Сотрудник завода им. Сталина Б. А. Белов фиксирует в своем дневнике:
Источники:
Михайлов Б. М. На дне блокады и войны.
Даров А. А. Блокада.
Солсбери Г. 900 дней. Блокада Ленинграда.
Лукницкий П. Н. Ленинград действует… Фронтовой дневник (22 июня 1941 г. – март 1942 г.).
Дети и блокада. Воспоминания, фрагменты дневников, свидетельства очевидцев, документальные материалы.
Пянкевич В. Л. «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи»: участники рыночной торговли в блокадном Ленинграде // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета, 2012.
Шакалы блокадного Ленинграда
Историк Владимир Пянкевич прочитал большое число дневников ленинградцев, написанных ими во время блокады 1941-44 годов. Город внезапно лишился государственной власти над бытовой жизнью, она перешла к тем, кто «потерял человеческий облик». Ленинградцы описывают спекулянтов, воров из торговли, жирующее начальство. Утяжеляло трагедию блокадников ещё и то, что они были вынуждены мириться с этими людьми.
Пянкевич опубликовал выдержки из этих дневников в статье «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи: участники рыночной торговли в блокадном Ленинграде» (журнал «Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета», №9, 2012).
«Желавших купить или обменять свои вещи на еду на рынке было значительно больше обладателей вожделенных продуктов. Поэтому важными персонажами рыночной торговли были спекулянты. Они ощущали себя хозяевами положения на рынке и не только. Ленинградцы были потрясены. «Обыкновенные люди вдруг обнаружили, что у них мало общего с торговцами, возникшими вдруг на Сенном рынке. Какие-то персонажи прямо со страниц произведений Достоевского или Куприна. Грабители, воры, убийцы, члены бандитских шаек бродили по ленинградским улицам и, казалось, приобретали большую власть, когда наступала ночь. Людоеды и их пособники. Толстые, скользкие, с неумолимо стальным взглядом, расчетливые. Самые жуткие личности этих дней, мужчины и женщины».
Людей, участвовавших в рыночной торговле и обмене осажденного города, связывали особые отношения. Приходя на рынок и вынужденно пользуясь услугами спекулянтов, ленинградцы относились к этим «бизнесменам» неоднозначно. Доминировала неприязнь и даже ненависть, такая же, какую большинство блокадников испытывало к врагу, осаждавшему Ленинград. В блокадном городе «можно быстро разбогатеть, будучи шкуродёром, — свидетельствует рабочий А.Ф.Евдокимов. — А шкуродёров развелось последнее время очень много, и торговля с рук процветает не только на рынках, но у каждого магазина». «Имея мешок крупы или муки, можно стать обеспеченным человеком. И подобная сволочь в изобилии расплодилась в вымирающем городе».
«Уезжают многие, — записывает 20 февраля 1942 года в дневнике С.К.Островская. — Эвакуация — тоже прибежище спекулянтов: за вывоз на машине — 3000 р. с головы, на самолете — 6000 р. Зарабатывают гробовщики, зарабатывают шакалы. Спекулянты и блатмейстеры представляются мне не иначе, как трупными мухами. Какая мерзость!»
«И вдруг навстречу, после сотен людей, измождённых до предела, молчаливых, идущих походкой столетних старцев, — замечает в дневнике 18 января 1942 года военный корреспондент П.Н.Лукницкий, — появляется толсторылый с лоснящимся от самодовольства и упитанности лицом, с плутоватыми наглыми глазами гражданин. Это какой-либо вор — завмаг, спекулянт-управхоз, накравший у покойников вверенного ему дома хлебные карточки, получающий по ним килограммы хлеба, обменивающий этот хлеб с помощью своей жирной, накрашенной крали на толкучке, — на золотые часы, на шелка, на любые ценности. Надо б таких расстреливать!».
Об этом же говорят театральные впечатления многих блокадников. Посещение театра, концерта становились подчас не отдушиной среди неимоверных тягот, а поводом для негативных впечатлений и горестных раздумий.
«Сегодня шла «Марица». Театр был битком набит, — записывает в дневнике в марте 1942 года учитель А.И.Винокуров. — Среди посетителей преобладают военные, официантки из столовых, продавщицы продовольственных магазинов и т.п. — люд, обеспеченный в эти ужасные дни не только куском хлеба, а и весьма многим».
Такие же эмоции вызывает значительная часть театральной публики у М.В.Машковой: «Чтобы вырваться из плена голода и забыться от смрада смерти, поплелись сегодня с Верой Петровной в Александринку где ставит спектакли Музыкальная комедия. Народ, посещающий театр, какой-то неприятный, подозрительный. Бойкие розовые девчонки, щелкоперы, выкормленные военные, чем то напоминает НЭП. На фоне землистых истощенных ленинградских лиц эта публика производит отталкивающее впечатление».
Резко негативное отношение вызывали у ленинградцев те, кто не просто не голодал, но наживался на этой трагической ситуации. Прежде всего, речь идёт о тех, кого блокадники видели чаще всего — о продавцах магазинов, работниках столовых. «Как омерзительны эти сытые, пышно-белые «талонщицы», вырезающие в столовых и магазинах карточные талоны у голодающих людей и ворующие у них хлеб и продукты, — записывает 20 сентября 1942 года в дневнике блокадница А.Г.Берман. — Это делается просто: «по ошибке» вырезают больше положенного, а голодный человек обнаруживает это только дома, когда никому уже ничего доказать нельзя».
«С кем ни беседуешь, от всех слышишь, что последний кусок хлеба, и тот полностью не получить, — записывает 6 июня 1942 года в дневнике Б.А.Белов. — Воруют у детей, у калек, у больных, у рабочих, у жителей. Те, кто работает в столовой, в магазинах, или на хлебозаводе — сегодня являются своеобразным буржуа. Какая-нибудь судомойка живет лучше инженера. Мало того, что она сама сыта, она ещё скупает одежду и вещи. Сейчас поварской колпак имеет такое же магическое действие, как корона во время царизма».
«Вообще всех завмагов, продавцов, работников из столовых мы ненавидели, — записывает в дневнике директор школы Г.Н.Корнеева. — Я считаю, что надо их обыскивать, проверять их приобретения и раскулачивать и уничтожать. Большинство из них не только ели сами до отвала (это пусть бы уж), а кормили всю родню до 9-го колена, приобретали вещи, обстановку, квартиры. Ну разве это люди? Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи. Думаю, что соответствующие органы не отнеслись серьёзно к своим обязанностям. Это безнаказанное воровство процветает до сих пор. Обидно, что погибли хорошие талантливые люди, а жулики, пробравшись на тёплые местечки, благополучно существуют. Будь они прокляты все, пусть отольются им слезы несчастных, погибших из-за них» (29 сентября 1942 года).
Впечатления о работниках столовой усиленного питания сохранились в дневнике художника И.А.Владимирова:
«Опрятно и чисто одетые официантки расторопно разносят подносы с кушаньем и стаканы шоколада или чая. За порядком наблюдают распорядительницы. Все официантки и, конечно, больше всего начальство служат примерами счастливой, сытой жизни в наше голодное время. Лица румяные, щеки, губы налитые, а масляные глазки и полнота форм упитанных фигур очень убедительно свидетельствуют, что эти служащие не теряют своих килограммов веса тела, а значительно приобретают вес».
«Заходил к директору столовой. Постучал. Он вышел, запах вина. В зале пляшут девушки, а в кабинете, видно, выпивают. Там районное начальство столовых» (8 марта 1942 года).
Спекулянты, с которыми блокадники сталкивались на городских рынках и толкучках, бывали и в домах ленинградцев, вызывая ещё больше омерзения и ненависти. «Помню, как к нам пришли два спекулянта, — вспоминает Д.С.Лихачев. — Я лежал, дети тоже. В комнате было темно. Она освещалась электрическими батарейками с лампочками от карманного фонаря. Два молодых человека вошли и быстрой скороговоркой стали спрашивать: «Баккара, готовальни, фотоаппараты есть?» Спрашивали и ещё что-то. В конце концов что-то у нас купили. Это было уже в феврале или марте. Они были страшны, как могильные черви. Мы ещё шевелились в нашем тёмном склепе, а они уже приготовились нас жрать».
Попытки пресечь воровство, как правило, не имели успеха, а правдолюбцы изгонялись из системы. Художник Н.В.Лазарева, работавшая в детской больнице, вспоминает: «В детской больнице появилось молоко — очень нужный продукт для малышей. В раздаточнике, по которому сестра получает пищу для больных, указывается вес всех блюд и продуктов. Молока полагалось на порцию 75 граммов, но его каждый раз недоливали граммов на 30. Меня это возмущало, и я не раз заявляла об этом. Вскоре буфетчица мне сказала: «Поговори ещё и вылетишь!» И действительно, я вылетела в чернорабочие, по-тогдашнему — трудармейцы».
Сытые и голодные участники блокадного торга относились друг к другу со взаимной неприязнью. Если у голодных «жирные» сограждане вызывали антипатию и вражду, то сытые и успешные не хотели понимать безвыходность положения другого человека, были просто бесчувственны и также враждебны к «дистрофику паршивому».
Рынок в блокадном Ленинграде: свидетельства выживших. Часть 2
Справедливое возмущение у ленинградцев вызывали прежде всего те, кто откровенно наживался на трагедии города.
«Как омерзительны эти сытые, пышно-белые «талонщицы», вырезающие в столовых и магазинах карточные талоны у голодающих людей и ворующие у них хлеб и продукты. Это делается просто: «по ошибке» вырезают больше положенного, а голодный человек обнаруживает это только дома, когда никому уже ничего доказать нельзя», — делится своими впечатлениями о несправедливости со своим дневником блокадница А. Г. Берман в сентябре 1942 года.
Цены, которые были взвинчены на черном продуктовом рынке, просто поражают воображение: в апреле 1942 года килограмм сливочного масла может достигать у спекулянтов цены в 1800 рублей! В дневниках блокадники фиксируют особое отвращение к тому, что такие продукты — явно ворованные. Масштабы воровства, по мнению очевидцев, превышают все разумные пределы и элементарную человечность. Вот что пишет ленинградец А. А. Белов:
Пожалуй, один из самых резонансных снимков периода блокады Ленинграда.
В Ленинграде было такое явление, как столовые усиленного питания. Особенно контрастировали с окружающей мрачной и тягостной действительностью работники таких учреждений. Художник И. А. Владимиров пишет по этому поводу:
В самом деле, все официантки и, конечно, больше всего «начальство», служат примерами счастливой, сытой жизни в наше голодное время. Лица румяные, щеки, губы налитые, а масляные глазки и полнота форм упитанных фигур очень убедительно свидетельствуют, что эти служащие не теряют своих килограммов веса тела, а значительно приобретают вес.
Ученый-востоковед А. Н. Болдырев поздней осенью 1943 года пишет:
Примечательно, что Управление НКВД Ленинграда и области пристально следило за настроениями горожан касательно многочисленных спекулянтов. Так, в своих сводках к концу 1942 года они упоминали об участившихся недовольных высказываниях о работе столовых и магазинов, из которых продукты тащили на черный рынок. Все чаще стали ходить слухи о массовых спекуляциях и обмене ворованных продуктов на ценные вещи. В исторических источниках представлены выдержки из писем, многие из которых были отправлены в правоохранительные органы Ленинграда: «Паек нам полагается хороший, но дело в том, что в столовой крадут много» или «Есть люди, которые голода не ощущали и сейчас с жиру бесятся. Посмотрите на продавщицу любого магазина, на руке у нее часы золотые. На другой браслет, золотые кольца. Каждая кухарка, работающая в столовой, имеет теперь золото».
Спекулянты и конфискованные ценности, которые были получены за продукты.
В среднем осенью 1942 года за десять дней органы НКВД фиксировали примерно 1 сообщение на 70 жителей города – недовольство в массах росло. В это же время руководство НКВД информировало руководство Советского Союза о том, что «основной контингент арестованных за спекуляцию и хищение социалистической собственности составляют служащие торгово-снабженческих организаций (торговая сеть, склады, базы, столовые). Главным объектом хищений и спекуляций являются продукты питания и другие нормированные дефицитные товары».
Рыночные отношения блокадного города создали особые отношения «продавец — покупатель». Женщины как самый главный источник ворованных продуктов требовали в обмен за еду соответствующие товары. Супруга Дмитрия Сергеевича Лихачева вспоминает:
Сам Дмитрий Лихачев пишет:
Жура – это его дочь, она училась в Театральном институте. Модные женские вещи – единственное, что можно было обменять: продукты были только у подавальщиц, продавщиц, поварих.
Со временем спекулянты уяснили, что можно наведываться в квартиры к ленинградцам в надежде на выгодный обмен. Многие блокадники уже не могли выходить на улицу и получали скудное питание от близких родственников, которые в столовых отоваривали карточки иждивенцев. А те, кто мог ходить, все ценное уже успели выменять на крохи продуктов.
Вспоминает литературовед Д. Молдавский:
Дмитрий Сергеевич Лихачев в своих мемуарах пишет:
Дети стали одними из первых жертв воровства и спекуляций в блокадном Ленинграде.
Система воровства и спекуляций в жутких условиях блокады работала безукоризненно и не принимала людей с остатками совести. Случай, от которого стынет кровь, описывает художник Н. В. Лазарева:
Самые низменные человеческие пороки, в том числе отсутствие жалости к детям, проявлялись во всей мрачной красе в ужасах блокадного Ленинграда.
По материалам:
Будни подвига.
Лазарева Н. В. Блокада.
Лихачев Д. С. Воспоминания.
Дети и блокада. Воспоминания, фрагменты дневников, свидетельства очевидцев, документальные материалы.
Пянкевич В. Л. «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи»: участники рыночной торговли в блокадном Ленинграде // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета, 2012.