Как называют баскетболиста в чернобыле
Чернобыль. Зона отчуждения
Персонажи
Поиск персонажей
Группы персонажей
Старший лейтенант ФСИН, который вёз преступницу и попал в ДТП.
Парень из деревни Слаутино на красной «Ниве», как оказалось, погибший год назад.
Учёный, который остался ухаживать за вросшим в дерево товарищем.
Таинственная красавица, которая большую часть путешествия — самый загадочный член команды. Едет в Чернобыль, чтобы решить свою собственную проблему.
Один из «охотников». Приезжает с друзьями два-три раза в год в зону отчуждения из Харькова чтобы пострелять.
Полное имя — Валерий Степанович Данилов. Доктор, помощник капитана Костенко.
Механик из деревни Слаутино, виновный в гибели Андрея Василенко.
Сторож на кладбище куда Паша на протяжении пяти лет носил к заброшенной могиле цветы. Не был уверен, что Паша вообще живой человек.
Участковый в деревне Слаутино. Появляется в первом сезоне сериала.
Вместе с супругой Мариной вёл исследования по изучению феномена «нулевого» отсутствующего резус-фактора крови. Знает о необычных способностях которыми владеют люди с такой кровью. Лёша дает ему прозвище «Крейзи». На его белой «Волге» Гоша, Аня, Настя и Лёша отправляются в Припять, чтобы спаси Пашу в фильмах Чернобыль. Зона отчуждения. Финал
Инженер реактора № 4 Чернобыльской АЭС, сменщик Антонова. Погиб в результате аварии. Является самой Зоной, так как был максимально близко к взрыву. Появляется во снах Паши, который также является частью Зоны.
Учёный, вследствие неудавшегося эксперимента вросший в дерево.
Один из «охотников». Приезжает с друзьями два-три раза в год в зону отчуждения из Харькова чтобы пострелять.
Классический ботаник, который привык познавать мир через экран компьютера. На опасное путешествие в Припять соглашается только благодаря уговорам Ани.
Мать Деррека Флетчера (Дмитрия Киняева). В 1956 году болела анемией, ей перелили кровь Павла Вершинина. Так способности Зоны попали к её сыну Дерреку. Застраховала свою жизнь на миллион долларов. Погибла при пожаре вместе с Майклом Огденом.
Главный антагонист 2 сезона и глава корпорации «ГлобалКинтек». Также является частью Зоны, как и Паша. В 1995 году сделал заказ на убийство пятерых детей (Паша, Аня, Лёша, Настя и Гоша) из первоначальной вселенной.
Сосед Сергея Антонова, механик станции техобслуживания Чернобыльской АЭС.
Злодей, который с первых же кадров меньше всего похож на злодея. Компьютерный гик, который взламывает сейф у Паши дома и вместе с украденными деньгами движется в Чернобыль.
Серийная убийца, сошедшая с ума после смерти дочери.
Полное имя — Ирина Андреевна Антонова. Мама Ани и Лены, парикмахер.
Невеста на свадьбе в деревне Слаутино. Бывшая невеста Андрея Василенко.
Экстремистка, взорвавшая реактор № 1 АЭС «Calvert Cliffs» в альтернативном 1986 году. После предотвращения убийства её матери ребятами в 1956 году, она резко изменяется в характере.
Лейтенант, пограничник на границе с Украиной, гей. Сотрудник пограничной службы в аэропорте (2-й сезон). Сотрудник ДПС (финал).
Дальнобойщик, с которым Лёша играл в карты, преследующий ребят на своей фуре.
Старшая сестра Ани, пропавшая в Припяти незадолго до аварии 1986 года.
Хулиган, дитя улицы и вечная головная боль. Если можно ввязаться в любую авантюру, обязательно в неё ввяжется; если можно затеять скандал, то затеет. Естественно — главный носитель юмора.
Священник, попавший в аварию в 1956 году, последствием которой являются провалы в памяти Майкла. В изменённой реальности 1986 года погибает от рук семьи Флетчер.
Один из «охотников». Приезжает с друзьями два-три раза в год в зону отчуждения из Харькова чтобы пострелять. Считает, что в жизни ты либо охотник, либо жертва.
Ученый. Жена ученого Виктора Рябова. Была носителем того самого «нулевого» отсутствующего резус-фактора. Обладала необычными способностями из-за чего подверглась лечению в психиатрической больнице.
Жена Виталия Сорокина, мать Юли. Паша неоднократно видит её и Юлю в своих снах.
Подруга Лёши. Дерзкая, бесстрашная, может пустить в ход кулаки, если понадобится.
Версия Паши, который пытался предотвратить аварию на АЭС «Calvert Cliffs» и которому не удалось переместиться обратно в свой альтернативный 2013 год. В той реальности убили всех его друзей, а на этот раз Паша-Никита возвращается в собственную альтернативную версию США-1986 перед аварией. Чтобы не выдавать себя Паше из настоящего 2013 года, он выдумал историю, что во время учёбы в школе эмигрировал с родителями в США, где в Массачусетском технологическом институте получил докторскую степень и стал работать на АЭС «Calvert Cliffs». Но при неудачной попытке предотвратить аварию повредил голосовые связки и лицо, которое теперь скрывает под маской. Спустя 27 лет встретился с собой и друзьями, и помог попасть им в США для новой попытки предотвратить аварию на американской АЭС.
Учёный, отправившийся в Москву за вторым прибором для перемещения во времени и попавший в ДТП с мотоциклом Игоря на обратном пути в зону.
Слабый экстрасенс, чьи способности усиливает его кот. Эмигрировал в бывшие Соединенные Штаты Америки, как их ещё называли разьединенные Штаты Америки на самолёте, который угнал Никита.
Красавец, смельчак и любимец девушек. Парень из богатой семьи. На первый взгляд — лидер без единого изъяна, но на самом деле далеко не так прост.
Таджик, умственно отсталый, помощник учёных.
Жених на свадьбе в деревне Слаутино.
Майор. База, на которой он служит, расположена на границе с зоной штат Мэриленд. Пассажир самолёта, на котором Паша с ребятами летели в Нью-Йорк. Первым понял, что самолёт угоняют. Был ранен Никитой.
Полное имя — Сергей Гордеевич Антонов. Папа Ани и Лены, инженер 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС, оператор главных циркуляционных насосов 4-го энергоблока. Сменщик Виталия Сорокина.
Капитан КГБ СССР. Главный антагонист и двигатель истории.
Старший следователь 4-го отделения милиции города Припять.
Знакомая (возможно, одноклассница) Лёши, Паши и Насти, отличающаяся лёгким поведением.
Дочь Виталия Сорокина и Марии. 25 апреля 1986 года Юле исполнилось шесть лет. Через связь с Зоной Паша видит воспоминания Виталия Сорокина о ней и Марии. Дальнейшая судьба Юли неизвестна.
Анекдоты про Чернобыль
Гадают цыгане мужику на руке:
— О! Да вы русский! Дайте вторую руку.
— О! Да вы чернобылец! Дайте третью.
Чернобыльская птицефабрика. Мы выращиваем лучшие гербы России!
Объявление: «Чернобыльский конезавод реализует пегасов, единорогов и кентавров. Оптовым покупателям скидки».
Секс по телефону:
— Я сейчас снимаю один носок. теперь второй. сейчас третий.
— Ты что, из Чернобыля?
— Нет, я из Норильска. Холодно у нас очень!
Играют кровоссос, зомби и контролёр в прятки, всё спорили кто-же будет водить, решили в камень ножницы сыграть, контроллёр проиграл и он водит. Пребился контролёр к стенке и отсчитывает от 5, кровосос тем временем на другом конце Чернобыля спрятался, а зомби к Сидору убежал. Ну идёт такой контролёр, никого найти не может, уже растроился и видит идёт сталкер, ну он так незаметно подходит и делает своё дело, после этого говорит «Зомби водит!»
Идёт по лесу колобок. Навстречу ему лиса:
-Колобок-колобок, я тебя съем!
-Ты чё, дура? Я ёжик из Чернобыля!
-Фу, кажется, отмазался! – с облегчением подумал Колобок, стирая с правой руки надпись «S.T.A.L.K.E.R.»
Пришёл сталкер к Болотному доктору, а за забором во дворе здоровый
чернобыльский пёс ходит, тогда он от забора зовет:
— Доктор! Доктор!
Пёс подходит к забору и тихонько говорит:
— Чё орешь, хозяина дома нет.
Сталкер брык в обморок, через некоторое время, приходя в себя:
— Ты что же, залаять не мог.
— Да я это. пугать не хотел.
Hовый герб Украины после Чернобыля: двуглавый хохол.
Сыну слесаря Петрова из-под Чернобыля всего 10 лет, а он уже мастер на все-все-все руки.
В Чернобыле продается хлеб, который сам называет себе цену.
Чернобыльская атомная электростанция выполнила план пятилетки за две миллисекунды.
«Радиация имеет вкус»: чернобыльская катастрофа глазами очевидцев
На устранение последствий взрыва четвертого реактора Чернобыльской АЭС 35 лет назад были брошены лучшие специалисты страны: физики, химики, инженеры, медики, военные. О том, как спасали первых пострадавших в московской клинической больнице № 6, как солдаты химических войск расчищали территорию от кусков ядерного топлива из разорвавшегося реактора и какие средства защиты использовали в опасной зоне, «Известиям» рассказали участники ликвидации последствий страшной аварии.
«Врачи работали на износ»
Первых пострадавших от радиации после взрыва на Чернобыльской АЭС доставили в Московскую клиническую больницу № 6. Сейчас это одно из учреждений ГНЦ Федеральный медицинский биофизический центр им. А.И. Бурназяна ФМБА России. Рассказывает врач-гематолог, ведущий научный сотрудник центра Михаил Кончаловский, принимавший участие в лечении чернобыльцев.
— Пострадавшие начали поступать в шестую клиническую больницу в первые два дня после аварии. В итоге около 200 человек заняли шесть этажей девятиэтажного главного здания. К нам привозили людей разной степени облучения, поэтому стояла задача в короткие сроки правильно и грамотно квалифицировать степень тяжести лучевой болезни в каждом конкретном случае. Профессионально мы к этому были абсолютно готовы, так как наше клиническое учреждение тогда уже накопило значительный опыт работы в этой области. Перед такой лавиной пациентов не спасовали, так как обладали специальными навыками.
В тот момент больница, естественно, была заполнена другими пациентами. Абсолютное большинство находившихся в палатах пришлось выписать или перевести в другие медучреждения. Сначала оставили онкобольных, но и их потом, к сожалению, пришлось выписать, так как для лечения чернобыльцев потребовались специальные стерильные палаты, где могли находиться пострадавшие с максимальным угнетением кроветворения и отсутствием иммунитета. За два-три дня больницу полностью освободили под чернобыльцев.
Многие пациенты были облучены тотально или, другими словами, относительно равномерно. Особенность такого общего лучевого поражения в том, что даже у крайне тяжелых больных, с третьей и четвертой степенью лучевой болезни, возникает так называемый латентный период, или период скрытого благополучия, занимающий, как правило, 7–10 дней. И вот как раз за эти дни нам нужно было определить дозу облучения каждого, провести диагностику, чтобы уже точно сформировать группу наиболее тяжелых. В нее вошло приблизительно 30 человек.
От абсолютного большинства пациентов, лежащих в палатах, радиоактивное излучение не исходило. Исключение составили два крайне тяжелых больных, у которых большие количества радионуклидов попали внутрь организма. Дозиметрист не разрешал даже останавливаться в коридоре возле дверей этих двух палат. Одного пострадавшего я помню — это был Виктор Дегтяренко, дежурный оператор реакторного цеха.
Среди тяжелых было более 20 пациентов, которые кроме облучения, то есть поражения кроветворения, имели еще и лучевые ожоги, занимающие большую поверхность тела. При такой ситуации человека очень трудно спасти, так как это сочетание, как правило, несовместимо с жизнью. Но мы пытались. Проводили огромную терапевтическую работу. Прежде всего защищали от инфекций, где центральное место занимают антибиотики, противогрибковая и противовирусная терапия. Затем, а особенно это коснулось ожоговых больных, переливали огромные объемы жидкости. Спустя неделю начали проводить трансфузии плазмы, тромбоцитарной и эритроцитарной массы.
6-я городская клиническая больница, в которую доставлялись пострадавшие в результате аварии на Чернобыльской АЭС. Осмотр пациента в одной из палат больницы
Более чем 10 пациентам сделали пересадку костного мозга. Но, к сожалению, эта операция не стала панацеей, как рассчитывали. Она могла помочь тем, у кого было тяжелое угнетение кроветворения, но при условии отсутствия сильных ожогов и лучевого повреждения других органов. В наших случаях пересадка не помогала, хотя при других болезнях крови зачастую она может быть инструментом спасения.
К сожалению, наши возможности и тогда и сейчас не безграничны, и первые поступившие чернобыльцы начали погибать через две недели и затем в течение мая. Всего скончались 27 человек, их похоронили на Митинском кладбище Москвы.
Судьба остальных больных складывалась по-разному в зависимости от степени лучевой болезни. Половину из поступивших выписали в течение 10 дней, так как определили у них очень незначительные дозы облучения. Были и те, кто совсем не облучился. К лету восстановились чернобыльцы со средней и легкой степенью заболевания. Но отдельные пациенты у нас лежали до глубокой осени 1986 года, особенно те, у кого были ожоги, потому что у них образовывались лучевые язвы и приходилось использовать хирургическое лечение.
Работая с облученными пациентами, некоторому риску загрязнения подвергали себя и врачи. Когда пострадавшие поступали в приемное отделение, то аппаратура фиксировала у них наличие изотопов на коже, но прежде чем разместить по палатам, их отмывали. Участвующие в этих процедурах пачкались, в том числе и я. Но это было поверхностное загрязнение: кожи, одежды. С некоторыми вещами приходилось расставаться. Мне, например, пришлось выкинуть любимые летние ботинки — они были безнадежны.
Пострадавшая от аварии на Чернобыльской АЭС девочка на больничной койке в детском хирургическом центре
Кроме лечения на многих из нас была обязанность не совсем медицинская, а утешительно-психологическая. Неоднократно я выходил во двор больницы, где собирались жены, дети, матери и другие родственники чернобыльцев — огромная толпа, и докладывал о состоянии каждого пострадавшего. В сериале «Чернобыль» одна из жен якобы проникла к мужу в палату, но это очевидный художественный вымысел, в жизни такого быть просто не могло, исключено совершенно.
Для меня это было настоящее военное время. Домой уходил ночью, да и то не всегда. Врачи работали на износ, но я был молодым и особой усталости не чувствовал.
Мы получили бесценный опыт одновременного лечения больных с разной степенью лучевого поражения кроветворения. Впоследствии на этой основе было создано огромное количество научных, методических и учебных материалов, на которых многие годы и базировалась радиационная медицина.
«Нам досталась самая опасная зона»
Ликвидацию последствий аварии взяло на себя Минобороны. Военные расчищали территорию, покрытую радиоактивными кусками разорвавшего реактора и радиационной пылью, принимали участие в дезактивации зараженной зоны. Вспоминает экс-командир 21-го полка химической защиты Ленинградского военного округа полковник Александр Степанов.
— В конце июля 1986 года я был назначен командиром 21-го полка химической защиты ЛенВО, который до отправки в Чернобыль был укомплектован солдатами-срочниками и располагался в деревне Ивантеево Валдайского района. Через две недели после аварии в состав полка влились запасники, которым было уже за 30, — из Карелии, Вологды, Череповца, Пскова, Новгорода. Всего полторы тысячи человек. В район Чернобыля мы прибыли 15 мая и буквально через пару дней включились в операцию по ликвидации последствий аварии. Я принял полк 1 августа 1986 года и командовал им до 6 ноября 1987-го.
Экс-командир 21-го полка химической защиты Ленинградского военного округа полковник Александр Степанов
Нам досталась фактически самая опасная зона — крыша турбозала и прилегающая к нему территория. Отдельной задачей была очистка кровли третьего блока, фактически единой с четвертым блоком, где зиял огромный провал. На дне его находился разрушенный реактор, в котором продолжалось горение. Вся крыша третьего блока была густо засыпана спекшимися кусками твэлов, начиненных урано-плутониевой смесью, и графита, излучающих тысячи рентген в час. Их нужно было как-то убирать. В условиях страшной радиации ни одна электронная система не работала. Способ был единственный — солдат с лопатой. Вообще, в Чернобыле многие работы приходилось выполнять вручную, совковыми лопатами, потому что в условиях разрушенной станции никто, кроме человека, просто не мог с этим справиться.
Затем он облачался в тяжелый свинцовый фартук и по команде старшего выбегал из укрытия — бетонной «будки» выхода на крышу, добегал до назначенного места, цеплял на лопату кусок твэла, сбрасывал его в пролом четвертого блока и бежал обратно. Время работы — 20–30 секунд. После чего солдата отправляли вниз, в безопасную зону, а на смену ему шли следующие. Трудились только добровольцы. Всего мы здесь на крыше отработали месяц. За эту работу всем участникам заплатили в тройном размере.
Чернобыльская АЭС. Съемка проведена 9 мая 1986 года, две недели спустя после аварии
Была определена максимальная доза, считавшаяся безопасной, — 25 рентген за три месяца службы. За сутки не больше 2 Р/ч. Работали по секундомеру. Пока одни скидывают твэлы, другие ждут своей очереди в укрытии, которыми обычно являлись подземные сооружения станции — водозаборные станции, хранилища разные. Там тоже фонило, но намного слабее. Когда солдат набирал 21–22 рентгена, мы снимали его со станции и переводили на хозработы. Это позволяло и «недобирать» максимальную дозу, и нормально обеспечивать работу тыла. Людей мы берегли, что бы сейчас ни говорили некоторые некомпетентные эксперты.
Мне как командиру приходилось скрывать свои рентгены. Иначе и полгода полком не прокомандовал бы. К концу срока я нахватал 75 Р/ч, но записал как 25. Под конец уже слегка «светился».
Особо подчеркну, что в районе станции и вокруг неё действовал жесточайший сухой закон. Мы за этим следили очень строго. Любого употребившего сразу выгоняли, а это для человека было самое страшное наказание.
Обработка территории Чернобыльской атомной электростанции дезактивирующим раствором
Радиация имеет вкус. При работе в зоне радиоактивного заражения во рту очень скоро появлялся металлический привкус. Потом на коже возникало ощущение, что находишься на ярком солнце, затем возникала сухость в горле и характерные «радиационные» кашель и осиплость.
Самым трудным для меня тогда было отвечать на вопрос солдат: «А что с нами потом будет?» Ответа на него у меня не было. Мы выполняли свой долг перед Родиной, а что будет потом, не знали. До сих пор нет единого понимания воздействия радиации на организм. Это очень индивидуальное дело. Я знаю нескольких ребят, кто в Чернобыле полностью излечился от астмы. Но также несколько ликвидаторов умерли от открывшегося внезапно туберкулеза, буквально за две недели сгорели. Понятное дело, что Чернобыль здоровья никому не добавил и все льготы ликвидаторам полагались заслуженно. Я ни минуты не жалел и не жалею, что в моей жизни были 15 месяцев этой трудной и чрезвычайно опасной работы.
«Лепестки» носили все»
Главный научный сотрудник отдела промышленной радиационной гигиены ФГБУ ГНЦ ФМБЦ им. А.И. Бурназяна ФМБА России, доктор технических наук, инженер-физик Владимир Клочков приехал на Чернобыльскую АЭС через три недели после аварии и принял участие в организации индивидуальной защиты ликвидаторов. Вот что он рассказал «Известиям» о событиях тех лет.
— В апреле 1986 года я работал в отделе средств индивидуальной защиты Института биофизики, окончив Московский инженерно-физический институт по специальности «дозиметрия — защита от излучений». Наша лаборатория отрабатывала методические основы эксплуатации и дезактивации средств индивидуальной защиты (СИЗ).
После аварии на Чернобыльской АЭС перед сотрудниками института поставили задачу обеспечить ликвидаторов средствами индивидуальной защиты. Для ее решения многие наши специалисты выехали на предприятия — изготовители СИЗ для оказания помощи в организации выпуска наиболее нужных изделий в максимально возможных объемах и организации их поставки на ЧАЭС. А на самой ЧАЭС необходимо было оперативно решить сложные проблемы эксплуатации и дезактивации СИЗ.
Главный научный сотрудник отдела промышленной радиационной гигиены ФГБУ ГНЦ ФМБЦ им. А.И. Бурназяна ФМБА России, доктор технических наук, инженер-физик Владимир Клочков