В чем заключается работа санитарки в красной зоне
Воронежские санитарочки на передовой: как работа младшего медперсонала в «красной зоне» меняет ценности профессии и жизни
Перестелить белье, помыть, покормить, сменить памперс – эти и многие другие обязанности младшего медперсонала обрели новый смысл в отделениях для лечения больных с новой коронавирусной инфекцией. Санитаркам здесь выпала особая роль.
На передовой борьбы за жизнь они заменили родных в самых доверительных моментах – физических и душевных. Ковид сильно поменял ситуацию в больничных стенах – экстренных пациентов все больше, и не только с тяжелой формой вирусной пневмонии. В «красной зоне» оказались больные люди с другими катастрофами организма. Например, с инсультами – когда при госпитализации также подтвердился и ковид. В ковидных отделениях сейчас лечат все и сразу, а на руках у санитарок становится все больше беспомощных людей, полностью оторванных от родных и близких. Как жизнь в «красной зоне» меняет представление о жизни вообще?
«Мы единая команда»
Андрей Кураносов, заведующий блоком респираторной поддержки для больных с новой коронавирусной инфекцией БСМП № 1, объясняет: функция младшего звена – обмывание, обтирание, смена памперсов, обработка ротовой полости, профилактика пролежней и переворачивание пациента по определенным позициям, если тот госпитализирован в крайней степени тяжести. А еще – поддержание чистоты и дезинфекция палат, раздача пищи. В работе отделения все это значит не меньше, чем обязанности врачей и медсестер. Например, на днях поступила пациентка с тяжелой формой коронавирусной пневмонии и с двумя инсультами в анамнезе. Вся левая часть тела парализована, речь невнятна. Таких очень сложных пациентов все больше, в промежутках между врачебными осмотрами и медицинскими манипуляциями они оказываются полностью на руках санитарок.
– В нашем отделении 50 коек, с двумя санитарочками с посуточным дежурством. За дежурство одна подменяет другую каждые шесть часов. И это шесть часов интенсивной работы с больными на 50 койках. Если санитарка не успевает, на помощь приходит медсестра или даже врач – все, кто здесь из медперсонала находится. Мне самому на дежурстве при экстремальном потоке пациентов случалось и лампочки вкручивать, и помогать раздавать еду. Ситуация в «красной зоне» такая, что все должны работать единой командой. Если я вижу, что кто-то начинает «выгорать», то отправляю в маленький отпуск, дней на десять, чтоб человек восстановился перед новым объемом работ, – говорит Андрей Кураносов.
«С ними разговаривать нужно!»
Елена Шаповалова, санитарка отделения для лечения больных с новой коронавирусной инфекцией ОКБ № 1, до этого три года отработала в травматологии. Там приходилось одновременно вести уход за двумя десятками беспомощных людей. С таким опытом сама попросилась в «красную зону». Во втором «ковидном» – особо тяжелые больные, многие с инсультами.
– Они не могут сами себя обслуживать. И надо их переворачивать, обмывать, приподнимать, подбадривать. С ними разговаривать нужно! Некоторые ведь не понимают, что могут долго и не встать. Эта работа тяжелая морально, потому что человек в своей новой ситуации остается без родных и близких. С началом пандемии весь уход лег только на нас, – рассказывает Елена.
Самое тяжелое
Два дня она проводит дома с мужем и детьми, а на третьи сутки полностью «загружается» в больницу. Приходит, переодевается и на шесть часов поднимается в ковидное отделение без перерывов на обед, чай, туалет. Следующие шесть часов – душ, переодевание и отдых в «чистой зоне». Потом снова на шесть часов наверх. Здесь четыре-пять санитарок работают на три блока с тяжелыми пациентами. На блок с самыми тяжелыми идут две санитарки. В таком режиме Елена работает с весны.
– Самое сложное в работе – не физическая нагрузка. Самое сложное – ухаживать за человеком и видеть, что он все равно не справится с болезнью. Бывает, человек сам чувствует, что ему осталось недолго, и мне об этом говорит. А ты гладишь его, успокаиваешь, и вот здесь средство индивидуальной защиты помогает. Теперь запотевшие очки скрывают мои слезы. Я как бы спокойна внешне. И эта ровная, уверенная поддержка нашим самым тяжелым больным нужна больше всего. Даже если он обречен и уже сам об этом знает. Была у меня здесь бабушка, и вроде на поправку уже пошла. Я ей говорю: «Ну все, бабуля, скоро тебя выписываем». Она улыбается и говорит, что отсюда уже не выйдет. Я присела рядом, утешаю. На следующую смену прихожу – а наша бабушка умерла. Больных помоложе здесь часто накрывает депрессия. Подходишь, разговариваешь – и вот у него уже какая-то воля к жизни появляется. Только здесь я поняла, как важно вкладываться в каждый момент жизни по полной. Сейчас так мало радости вокруг! А я хочу идти по улице, улыбаться человеку, и чтоб он мне в ответ тоже улыбнулся, а не подумал, что я глупая какая-то, – рассказывает Елена.
«Здесь вторая семья»
Нина Лялина, санитарка приемно-диагностического отделения для больных с новой коронавирусной инфекцией БСМП № 8, в этой больнице работает 22-й год. Начинала на раздаче еды. А сейчас на ней 30 пациентов в «красной зоне».
– Первое время я даже думала, что дышать не смогу в спецкостюме. А потом привыкла. Но в апреле, в первую волну, все было не так критично, как сейчас. И пациентов было меньше, и сами они – «полегче». Больше всего дает силы их привязанность и искренняя, со слезами, благодарность. В это время я понимаю, что моя работа – не просто манипуляции по уходу и мытье полов, что люди во мне нуждаются душевно.
Нас с братом мама одна воспитывала, и я с 18 лет начала работать в больнице. Сначала думала, что это временно, ради заработка. А потом мне эта работа так понравилась, что я уже не хочу ее менять. Для меня это – как вторая семья. Мы заступаем на смену, полностью переодеваемся, поднимаемся наверх, и здесь нас распределяют – в реанимацию или в палату к конкретным пациентам, которым требуется срочный уход или их надо сопроводить на КТ. А когда после смены выходишь на улицу, то слишком ощутима эта граница – между «красной зоной» и всем другим миром. Между болью, задыхающимися людьми там и предновогодней суетой здесь, – говорит Нина.
Фото Алисы ЕРМАКОВОЙ
и из личных архивов
Во время пандемии коронавирусной инфекции необходимо иметь дома жаропонижающие препараты и назальные капли. Об этом журналистам рассказал заведующий кафедрой общей и клинической фармакологии РУДН, профессор Сергей Зырянов. При этом он подчеркнул, что среди жаропонижающих средств стоит выбирать те, в которых содержится парацетамол, а не ибупрофен.
«Ни в коем случае не стоит покупать антибиотики и лечиться ими без назначения врача, – добавил Зырянов. – Я не говорю уже о противовирусных препаратах. Они могут вызвать массу нежелательных реакций».
Забота о здоровье
Доктор, к вам в больницу привозят пациентов с уже установленным диагнозом «коронавирусная пневмония» или только с предположением?
Роман Сергеевич: Привозят, как положено по регламенту: либо с компьютерной томограммой, которая показала наличие пневмонии, либо с положительным мазком на COVID-19.
А если пневмонию вызвал не коронавирус, нет ли риска, что в стационаре такой пациент может им заразиться?
Может ли такой «коктейль» увеличить риск тяжелых форм заболевания?
Как лечат тех пациентов с пневмонией, которым не нужна реанимация?
Какая доля госпитализированных, по вашим наблюдениям, «утяжеляется» и нуждается в реанимации?
Есть ли признаки того, кому, скорее всего, понадобится реанимация?
Роман Сергеевич: Сказать сложно заранее. Но в реанимации больше всего пациентов-мужчин с избыточным весом и различными хроническими заболеваниями.
Врачи и сестры общаются со множеством больных. Высок ли для них риск заражения?
Роман Сергеевич: Я абсолютно убежден, что при правильном использовании средств индивидуальной защиты заразиться невозможно.
Но в вашей клинике, да и во многих других, среди персонала уже есть заразившиеся коронавирусом. Как же это произошло?
Расскажите об этом режиме подробнее, пожалуйста.
Значит, повторно средства индивидуальной защиты не используются? Их достаточно?
Сильно ли устаете за время смены?
Имело ли значение для персонала то, что обещаны доплаты всем, кто работает с COVID-19?
Где лечатся те сотрудники, которые все-таки заразились?
Но ведь эти рискованно и для коллег, и для других пациентов?
А как вообще настроение в вашем коллективе?
Роман Сергеевич: Народ шутит, смеется, особого страха я не видел. Хотя уже говорят, что надоело, пора с этим вирусом заканчивать.
Я шла мыть полы за 80 000, а в итоге ставила капельницы и паковала трупы. История санитарки из ковидария
В прошлом году, в разгар второй волны коронавируса, 22-летняя Маша Резвухина работала санитаркой в одной из крупных больниц рядом с Екатеринбургом, которую перепрофилировали под пациентов с COVID. Она отработала три месяца с двухнедельными перерывами — 14 дней дежуришь, 14 отдыхаешь. Одна смена длилась 6 часов, 11 часов на отдых — и снова в «красную зону». В это время девушка жила в специальном отеле для сотрудников, чтобы исключить контакты с внешним миром. За каждые две недели дежурств Маша получала порядка 80 тысяч рублей.
По просьбе девушки мы не называем номер больницы и город, в котором находится учреждение. Ее рассказ об опыте работы в «красной зоне» приводим от первого лица.
Ты раздаешь пациентам завтрак, а через пять минут уже упаковываешь труп
Я тогда полгода сидела без работы, без денег, без жилья и без понимания, что делать дальше. Однажды мне позвонил друг и предложил пойти поработать в ковидник. Говорит, делать ничего особо не надо: ну, полы мыть, посуду, дезинфицировать помещения. Пообещал тысяч 40 за две недели. И я согласилась. Через пару дней он сказал, что все отменяется, потому что желающих поработать санитарами в «красной зоне» очень много, и мест сейчас нет. А на следующий день снова позвонил и объявил, что место появилось, но надо быть в больнице уже через три часа.
Санитарная книжка у меня на тот момент не была готова. Да и сама я не успела морально подготовиться. Но подумала, что на месте мне все объяснят и я сориентируюсь. На деле же в первую смену мне пришлось догадываться, что делать и куда бежать, толком никто ничего не рассказал. А все формальности я прошла уже после смены: заполнила документы, прошла психиатра, гинеколога, сделала флюорографию и прочее.
Санитары в «красной зоне» работают в четыре смены: утро, день, вечер и ночь. Самая сложная — утренняя смена. За эти шесть часов ты должен успеть получить и принести тяжелые баки с едой (если повезет — привезти на каталке, если нет — дотащить на себе), разложить и разнести всем завтрак, потом забрать грязную посуду, помыть ее и продезинфицировать. Параллельно тебе надо мыть и дезинфицировать все поверхности, выносить мусор, получать и раздавать передачки, помогать пациентам, помогать медсестрам.
Вообще-то нам нельзя было производить никаких манипуляций с пациентами. Ни капельницы менять, ни клизмы ставить, ни даже температуру мерить — у санитаров для этого нет квалификации. Но мы это делали, потому что персонала всегда не хватало. Это касается и врачей, и медсестер, и санитаров. Например, у нас на смене должны были быть буфетчица и два-три санитара — в зависимости от размеров отделения. Но по факту мы работали в основном по двое.
Из-за большой загрузки мы постоянно были в аврале и ничего не успевали. Грубо говоря, я могла раздавать завтрак, потом прерваться, чтобы убрать за лежачим пациентом. Потом меня выдергивали, чтобы я связала и упаковала тело умершего пациента из моего отделения, а потом возвращалась снова раздавать еду. Конечно, так быть не должно. Но так было. Я могу только догадываться, почему в больнице, которой выделяли огромные деньги, все время не хватало рук.
За санитарами постоянно ходили сотрудники Роспотребнадзора, проверяли, как мы убираемся, сколько времени замачиваем посуду, протираем ли дверные ручки. Спрашивали у пациентов, как часто у них моют в палатах. Ругались, что мы не укладываемся в нормы по времени. Но толку было на нас ругаться? Мы ничего не могли изменить. Просто слушаешь претензии и бежишь работать дальше.
Кстати, был не только дефицит персонала. В больнице не хватало постельного белья. Регулярно кому-то из пациентов не хватало обеда, и приходилось бегать по отделениям и искать дополнительные порции. Вообще, утром санитары составляли списки для кухни, где написано, сколько в отделении лежит пациентов. И еду должны были выдавать ровно на это количество или больше, потому что люди поступают и выписываются неравномерно. Но еды все равно выдавали меньше.
В больнице был явный недостаток оборудования. Не знаю, изменилось ли что-то сейчас, но в прошлом году даже реанимация была плохо оснащена, оборудование было старое. Да и мест не хватало — тяжелые пациенты часто попадали в обычные отделения, что сказывалось на качестве помощи.
Друзья делали на меня ставки, сколько я продержусь
Мы должны были отработать в «красной зоне» две недели, а потом еще две высидеть на карантине. Но если в период работы мы жили в отеле, нас туда привозили и увозили обратно на работу, то после окончания этих двух недель нас отправляли по домам, и там уже никто не следил, соблюдаем мы изоляцию или нет. Затем мы возвращались обратно на новый заход и снова селились в отеле.
Смена длилась шесть часов, плюс час на подготовку к ней — переодеться, принять дела у предыдущих дежурных и так далее. После того как отработаешь и переоденешься, у тебя есть 10 часов на то, чтобы добраться до отеля, принять душ, перекусить и выспаться. И дальше все по новой. Режим при таком графике сбивается полностью, потому что работать приходится в четыре разные смены: то утром, то днем, то вечером, то ночью. Мозг не может адаптироваться, и в итоге ты не спишь, не ешь, не живешь. У тебя нет выходных, нет занятий, кроме работы, ты просто ходишь, как коматозник, и стараешься перетерпеть эти две недели.
Кто-то не выдерживал и уходил после пары смен, но таких мало. У меня тоже регулярно возникало желание уйти. В особенно тяжелые моменты, когда пациент умирает или когда поскандалишь с кем-то из персонала, садишься и думаешь: «Я сюда больше не приду. Плевать на деньги, я не вернусь». А потом успокаиваешься. Вспоминаешь, что если не придешь, подставишь людей. И вообще, ты уже подписался, обратной дороги нет.
Друзья делали на меня ставки, сколько я продержусь в «красной зоне». Больше трех дней никто не давал.
Человеку не в тяжелом состоянии в больнице не место
У меня был один пациент, которого я морально буквально вытащила со дна. Он переехал ко мне в отделение из реанимации — нужно было срочно освободить место для кого-то, кому было еще хуже. Мужчина этот в реанимации провел около месяца, очень слабый был, ни ходить, ни сидеть не мог. Его привезли в палату ночью, и у него сразу началась истерика: ему было плохо, страшно, говорил, что умрет. Я тогда неизвестно где и как раздобыла ему ночник, чтобы было не так страшно, нарезала ему фрукты, покормила и долго сидела с ним, разговаривала. Он за разговорами стал успокаиваться.
После этого я стала постоянно заходить к этому пациенту. Разговаривала, развлекала, и он начал постепенно в себя приходить. Один раз позвонил при мне друзьям по видеосвязи, а они ему говорят: «Как ты плохо выглядишь, весь заросший, грязный, кошмар». И ему так стыдно стало, хотя, казалось бы, чего тут стыдиться? Месяц в реанимации человек пролежал.
На следующий день этот пациент меня подозвал и говорит: «Мария, у меня к тебе дело есть. Можешь меня подстричь?» Я выкроила время и подстригла его маникюрными ножницами. Потом еще побрила. Учитывая, что он был в кислородной маске, задача не из легких. Но он все очень стоически выдержал. Потом посмотрел на себя в зеркало и буквально расцвел. Посвежел, обрадовался, давай сразу друзей обзванивать и хвастаться. После этого ему врач мерил сатурацию, и она была выше, чем до стрижки.
Знаю, что он долечился и выздоровел. До сих пор мне в WhatsApp пишет, присылает фотографии с волейбольных турниров, в которых участвует. Все у него хорошо.
Я думаю, что человеку, если он не в тяжелом состоянии, в больнице не место. Особенно пожилому. Такой же уход можно обеспечить дома. Им нужно очень много внимания, а у врачей, медсестер и санитаров на это просто нет времени. Это я одному мужчине смогла столько внимания уделить. А у меня еще 60 пациентов в отделении лежало, такие же одинокие, запертые в четырех стенах. Может быть, в хорошей больнице, где загрузка меньше, а персонала больше, пациенты получают должное внимание. Но не в обычном ковидарии, где ты только и успеваешь, что носиться с передачками и бесконечно мыть полы.
Первый раз в жизни смогла собой гордиться
Всего я отработала три месяца — две недели через две. На четвертый заход не пошла, потому что он выпадал на Новый год. А после ковидарий закрыли на перерыв, больница снова стала работать в обычном режиме.
В этом году меня снова звали санитаром в «красную зону», но я отказалась из-за того, что у меня сейчас есть постоянное место. Очереди из желающих поработать санитарами там такие же большие, хотя платить стали гораздо меньше. Нагрузка все еще огромная — сейчас болеют тяжелее и больше по сравнению с прошлым годом. И стало больше молодых.
Опыт работы в «красной зоне» заставил переосмыслить многие, даже самые банальные, вещи. Я не считала себя каким-то героем-помогатором. Понимала, что я тут не на добровольных началах, я получаю за это деньги. И поначалу я даже стеснялась рассказывать знакомым, куда иду работать. Ну, понимаете. Это далеко от киношной картинки, где врач героически запрыгивает на пациента и делает ему непрямой массаж сердца. Работа санитара — это в том числе убирать за лежачими пациентами, связывать трупы, чтобы у них не отпала челюсть и не застыла в таком состоянии, мыть туалеты и все прочее. Но когда я вышла оттуда после первых двух недель, я, кажется, первый раз в жизни смогла собой гордиться, потому что я не сдалась, смогла и прошла это все до конца.
Должностная инструкция санитарки
Должностная инструкция санитарки — юридически обязывающий документ с досконально прописанными в нем правами и функциями. Эта инструкция закрепляет основные моменты рабочих процедур санитарки. Документ включает несколько основных разделов, которые дополняются пунктами в зависимости от конкретных требований, предъявляемых к санитаркам. Эти требования могут существенно отличаться в зависимости от сферы деятельности учреждения здравоохранения и конкретного места работы санитарки внутри медучреждения.
Образец должностной инструкции санитарки
1. Общие положения
2. Должностные обязанности
В список обязанностей для санитарки входят следующие:
3. Ответственность
Санитарка может быть привлечена к ответственности по следующим причинам:
4. Права
Санитарка обладает следующими правами:
5. Условия труда
Для чего требуется должностная инструкция
Данный документ прописывает основные моменты рабочего взаимодействия работника и работодателя. Опираясь на положения должностной инструкции, стороны могут решать споры, не доводя их до конфликтной стадии и юридического разбирательства.
Руководство медицинского учреждения, опираясь на эту инструкцию, может планировать процессы ухода за больными и обеспечения нормальной работы учреждения. Сама санитарка может конструктивно выстраивать свою рабочую деятельность, ориентируясь на функции, описанные в данном документе.
Что необходимо понимать при составлении инструкции
В российском законодательстве отсутствуют положения, определяющие форму должностной инструкции. Как результат, имеются обширные возможности её адаптации под нужды конкретного учреждения. Как правило, инструкция включает четыре базовых раздела, а дополнительные включаются по мере необходимости.
Базовые разделы инструкции:
В дополнительные разделы включают, к примеру, условия трудовой деятельности. После того как инструкция составлена, на неё проставляются подписи уполномоченных руководителей медицинского учреждения и самой санитарки. Ниже проанализируем некоторые примечательные моменты.
Основные положения
В этом пункте прописывают основы трудовых взаимоотношений санитарки и её руководителей. Особенно примечательны те пункты раздела, где отображены знания и навыки санитарки. В зависимости от профиля медицинского учреждения (клиника, стоматологический кабинет и пр.) они могут сильно различаться. Важно четко прописать эти навыки, чтобы в дальнейшем не требовать от работницы не обозначенных здесь знаний и умений.
Функциональные обязанности санитарки
Обычно в данный пункт входит перечень обязанностей, связанных с поддержанием чистоты и гигиены, помощи старшему медперсоналу, помощи больным. По усмотрению руководителей учреждения, сюда могут включаться и дополнительные функции, связанные с профилем медучреждения и спецификой подразделения, где работает санитарка.
Важно! Необходимо принять во внимание, что дополнительные функции не могут выходить за границы компетенций санитарки.
Должностная ответственность
В этот стандартный раздел включают пункты, определяющие ответственность за нарушения. Обычно здесь присутствуют общие определения ответственности, а конкретная материальная и административная ответственность наступает в соответствии с правовыми нормами.
Права санитарки
В этом разделе присутствует перечень типовых прав, более или менее совпадающий для любого младшего персонала в сфере здравоохранения. В раздел могут включаться и те права, которые отражают конкретику медучреждения или его подразделения.
Важно! Перечисленные права не могут превышать соответствующие компетенции работницы.
Дополнительные пункты
Тут, к примеру, можно добавить положения об условиях труда. Так, можно перечислить льготы работницы, связанные со службой в медучреждении.
После окончания процесса составления инструкции в неё должны быть внесены данные о санитарке (паспортные данные и её ФИО). Окончательным моментом, необходимым для вступления инструкции в силу, является проставление подписей. Печать медучреждения проставлять не требуется.
«Красная зона». Почему люди других профессий идут санитарами в ковидные реанимации
Тяжелая, грязная и непрестижная работа санитара оказалась единственным выходом для тех, кто из-за «режима вынужденной самоизоляции» потерял доход и бизнес. Несколько добровольных санитаров московских коронавирусных реанимаций рассказали Vot-tak.tv, что толкнуло их на этот шаг и какие выводы они сделали о себе, людях и государстве.
«Рук не хватает. И будет не хватать»
В «красных зонах» — реанимациях ковидных госпиталей в Москве — о скорой победе над эпидемией ничего не свидетельствует. « Вновь умирали люди. Сегодня за дежурство умерли двое мужчин. Их привезли в мое первое дежурство одного за другим. И так же, одного за другим, увезли из реанимации в черных мешках. Прочитал заупокойную молитву, пожелав им счастливого пути», — рассказывает санитар Христофор Земляника. 14 мая была его девятая смена в ковидной реанимации в ГКБ №23 имени Давыдовского.
45-летний Христофор — в прошлом священник РПЦ. «Я учился в семинарии в Коломне, служил иеромонахом в храме в Подмосковье. Ушел из церкви давно, в 2005-м году, — говорит он. — Но веру не терял — я веру приобрел. Вера и церковные институты не связаны. Думаю, огромное количество атеистов — не настоящие атеисты, а противники церковных институтов, не веры как таковой. По всей видимости, я малость еретик внутри себя. Но сан не снимал, для меня важен священнический сан. Уходил иеромонахом, сейчас я архимандрит».
В реанимацию ГКБ №23 Земляника пошел добровольцем — узнал от знакомого врача этой больницы, что людей не хватает, многие медики заразились: «В тот момент еще не было таких хороших средств защиты, как сейчас. Ходили в обычных масочках — и всё. Пожилые санитарки отказались работать».
«Пока я устраивался, мой приятель-врач тоже свалился — сейчас лежит в этой же больнице. К счастью, не в реанимации, а в обычной палате, — рассказывает Христофор. — Я заходил к нему: ему было очень тяжело, очень. Сейчас легче, уже разговаривает, но прямо лицо изменилось у человека. Он молодой, ему лет 35, а у него реально на лице тяжесть».
«Гроб будет закрытый». Репортаж из московских моргов
«Захотелось оказаться внутри мировых новостей»
Христофор говорит, что был готов бесплатно работать, но волонтеров в «красную зону» не берут — только через трудоустройство. «Я их понимаю. Волонтер может в любой момент сказать: “Да идите вы, я этого делать не буду, и вообще я пошел домой, завтра не выйду”. И что делать? Трындец! Тогда нужно медсестрам и медбратьям становиться санитарами, а врачам быть медсестрами. Кто будет лечить, непонятно, — объясняет он. — Поэтому руководство решило нанимать людей на временную работу: со своим графиком, своими обязанностями, чтобы можно было с них требовать. На мне ответственность, я за это зарплату получаю».
Первая смена у Христофора была 1 мая, поэтому зарплату он еще не получал и не знает, сколько она составит. «Те, кто здесь работают, говорят мне, что эта больница славится тем, что здесь не обманывают. И я доверился, — отмечает он. — Сказали, что будет зарплата санитара в районе тридцати тысяч рублей (400$), плюс должны быть надбавки — от Москвы и федеральная. Может, тысяч восемьдесят (1100$) будет — для меня это хорошие деньги. Я шел волонтером и не думал о деньгах, но если заплатят, я против не буду. Я, конечно, нуждаюсь в деньгах».
Экономический мотив, чтобы пойти санитаром в ковидную реанимацию, играет не последнюю роль для тех, кто из-за режима «нерабочих дней» и «обязательной самоизоляции» потерял работу или свой бизнес, но не получил никакой финансовой помощи от государства.
«Мы долго сидели в необъявленном карантине, и у меня развалился мой бизнес из-за этого, — рассказывает Михаил С. — Он начал валиться еще до начала “режима самоизоляции”, с середины марта, когда нефть упала. У меня денег не было переждать весь этот кризис. Ситуация очень стрессовая была. Плюс кредиты — небольшие, в сумме, наверное, 300 тысяч (4100$), но даже по ним не дали отсрочку. А аренду офиса снизили только на пятьсот рублей. Это не шутка».
Он подчеркивает, что малый и средний бизнес оказался совершенно не защищен в условиях эпидемии коронавируса в России. «Объявили режим повышенной готовности вместо режима карантина или чрезвычайной ситуации. Гарантии и помощь бизнесу обернулись полнейшей профанацией, — возмущается Михаил. — По факту никакой помощи нет. И я не мог претендовать на выплату 19 500 рублей (260$) как безработный. Да я особо и не хотел: я хочу работать, а не дома сидеть».
«Это имитация поддержки». Российский бизнес просит помощи
Михаил устроился санитаром со 2 мая и тоже пока не знает точно, сколько ему заплатят.
«В договоре указан какой-то неприлично маленький оклад, около четырех тысяч, — говорит он. — Но с разными надбавками у моего коллеги получилось 9700 рублей (130$) за смену, то есть в месяц — около ста тысяч. Вполне нормальные деньги».
Он думал пойти курьером, продавцом в супермаркет или оператором в колл-центр. Но оказалась, что санитаром в больнице, перепрофилированной под лечение коронавируса, можно заработать больше.
«Когда у меня кончилась работа, я подсел на информационную иглу и стал много читать и смотреть про коронавирус. В какой-то момент ужасно устал от постоянного потока информации, и мне захотелось оказаться внутри мировых новостей. Я решил, что лучше рискнуть, вместо того чтобы сидеть за компьютером и ощущать себя на периферии жизни. Это интересный челлендж, — рассказывает Семен. — А еще нужно было зарабатывать деньги: все-таки у меня семья и ребенок. Те, кто давно работают, говорят, что получают в диапазоне от семидесяти до ста пятидесяти тысяч».
Путин: вокруг выплат медикам развели «канитель бюрократическую». Врачи остаются без доплат
«Ты держись, держись»
Христофор считает, что если деньги — единственная мотивация, то такой человек, скорее всего, не справится и быстро уйдет.
Он говорит, что это напоминало дедовщину в армии.
«Как-то отчитывала она меня, а пациент, которым я в этот момент занимался, шепчет: “Змея, змея! Ты держись, держись”. Это он так поддержал меня! — вспоминает Руслан. — Амбиции, желание самоутвердиться за чужой счет — им точно здесь не место».
Вскоре она уволилась, и пока ей не нашли замену, санитару пришлось проработать пару смен одному: это было значительно тяжелее физически, но психологически проще.
Опасения столкнуться с чем-то вроде дедовщины были и у Семена: «Я не люблю закрытые структуры, а медики — это такая же закрытая структура, как армия или полиция».
«Работа в реанимации отчасти похожа на армию — в плане четкого следования протоколам, выполнения приказов, докладывания о статусе выполнения, — соглашается Михаил. — Но это все оправдано и обосновано, потому что от этого зависит скорость работы и жизни людей. Но это не как в армии, где есть какой-то тупо заведенный по уставу регламент, а солдат должен иметь вид придурковатый и делать что-то бессмысленное от забора и до обеда».
Он подчеркивает, что наоборот не чувствует высокомерного отношения к себе со стороны медсестер, медбратьев и врачей:
«Это не похоже на муштру, просто очень плотная по времени работа. И все всегда говорят «спасибо»».
Не подтвердились и опасения Семена. «Здесь очень разный, классный, интересный народ, — говорит он. — Нет сложившегося коллектива: есть медики из разных городов, меньшая часть работали в этой больнице раньше. На днях новый врач не знал, куда идти, — это была его первая смена. Все эти люди оказались здесь по разным мотивам: карьера, деньги, стажировки. К тому же идет постоянная ротация, потому что кто-то заболевает».
Вежливое и корректное отношение к санитарам отмечает и Христофор: «Нет такого, чтобы сверху вниз кто-то с тобой общался: ты тут санитар какой-то, а мы врачи! Все на “вы” разговаривают. Одна команда, один коллектив. Все — и заведующий отделением, и я без всякого медицинского образования — мы в одних условиях находимся. Что заведующий может заразиться, что я могу заразиться».
«Никакой злости “опять он обосрался” нет»
«И у врачей, и у санитаров абсолютно одинаковые белые “скафандры”, — отмечает Семен. — Никакой субординации “по цвету штанов” нет. Этот белый костюм — очень демократичная штука».
В отличие от большинства региональных больниц, московские коронавирусные госпитали сейчас уже не испытывают недостатка в комплектах защиты для медперсонала.
«Каждый раз перед заходом в “красную зону” выдают новый респиратор, костюм химзащиты, маску, перчатки, шапочку, бахилы. И по очень строгой инструкции из десятка пунктов ты переодеваешься, — объясняет Семен. — Люди друг другу помогают: смотрят, не осталось ли щелей, подклеивают респиратор к костюму. Потом специальная медсестра проверяет, герметично ли ты запакован, и подписывает маркером на костюме имя и должность: “Семен, санитар”».
Но несмотря на все предосторожности, во время смены что-то может отклеиться, съехать, сползти, оголив уязвимый кусочек тела.
«Когда у меня первый раз отклеились бахилы, я испугался, — признается Семен. — Нет, не заразиться, а того, что это кто-то заметит и отругает меня за неаккуратность. Мы же не на Марсе, где если скафандр разгерметизировался, то тут же умрешь в муках».
Помимо защиты от вируса, герметичная экипировка помогает санитарам-новичкам справляться с брезгливостью. Все наши собеседники признавались, что их главным опасением при устройстве на работу санитарами был не риск заразиться, а страх испытать отвращение перед испражнениями, перед необходимостью мыть и обрабатывать тела больных.
«Психологически важно, что у тебя есть все эти костюмы, перчатки, респиратор. Я практически не чувствую запахов мочи, фекалий. Бывает, какие-то слабые запахи доносятся в респираторе, но это прямо ничто по сравнению с реальной жизнью, — рассказывает Михаил. — А вот запах крови пробивает даже респиратор. Когда кровь начинает окисляться, контактируя с воздухом, она выделяет характерный металлический, железистый запах. Очень сильный».
«Если человек обгадился десять раз за смену, то десять раз его помою и поменяю белье. Никакой злости “опять он обосрался” нет, все спокойно, размеренно, — говорит Христофор. — Это люди, они себя не контролируют. Здесь очень следят, чтобы пациенты были чистыми. Понятно, что это никто этого не увидит, — никакие комиссии не ходят по ковидным зонам. Просто действительно заботятся о пациентах. Ни одного плохого слова не могу сказать о врачах на передовой».
«Мы спасаем других — и спасаем самих себя»
Непрестижная, грязная и низкооплачиваемая в «мирное время», сейчас тяжелая работа санитара вызывает восхищение у обывателей, сидящих в «обязательной самоизоляции».
Ни для кого не секрет, что до эпидемии санитарками в российских больницах работали в основном женщины среднего и предпенсионного возраста — мужчины и молодежь не шли «подтирать задницы и выносить утки».
«А ведь среди них есть по-настоящему идейные, — восхищается Михаил. — Младшая медсестра реанимации, которая меня всему учит, получила за апрель 32 тысячи. Я считаю это просто неприличным. У нее дочь — топ-менеджер в российском представительстве крупной западной компании. Внучке четыре года, и она могла бы спокойно дома сидеть и внучкой заниматься. Но она работает по убеждениям, у нее характер такой».
Отработав полмесяца санитаром сам, он считает, что адекватная зарплата для такой тяжелой работы — 90 тысяч рублей минимум.
Младший медперсонал больницы в Коммунарке пожаловался Путину на отсутствие обещанных выплат
«Я надеюсь, что будет какое-то изменение в отношении важности медицины как таковой. То есть не просто государство повысит зарплаты и все, а в первую очередь общество должно больше внимания обращать на состояние медицины, — считает Михаил. — «Альянс врачей» сейчас помогает медикам в регионах со средствами защиты. Вот этого всего должно быть больше. И врачи как-то организуются, почувствуют, что их труд достоин адекватного поощрения».
Под постами в соцсетях врачей, медиков и временных санитаров тысячи людей оставляют один и тот же комментарий: «Вы герои».
«Я понимаю тех, кто так пишут, но себя точно никаким героем не считаю. Я лайкаю такие комментарии — типа «спасибо». Но мне неловко, конечно, — говорит Христофор. — Единственное, почему я собой немножко горжусь, — что смог быть полезен. Для моей души крайне важно — убирать это говно. Многие амбиции исчезнут, многое тщеславие уйдет. Это настолько неприятный и тяжелый труд, что он меня исцеляет».
Семен признается, что если бы смог выстроить работу онлайн или нашел какую-то другую вакансию, то, возможно, не пошел бы санитаром.
«А так это приемлемый вариант: здесь интересно, здесь должны неплохо платить. Но главное — здесь я нужен, — говорит он. — А герой — это не про меня. Я просто кормлю и подмываю человека, потому что кто-то должен его покормить и подмыть».
Михаил считает, что благодаря эпидемии и кризису у общества откроются глаза на то, что представляет собой российская власть. «У меня не было иллюзий, но я все равно в каком-то шоке до сих пор, что настолько цинично с нами поступили, — говорит он. — Они меня не представляют, они только с меня налоги берут и требуют, чтобы я не ходил на митинги и ничего не требовал от них никогда. Типа сиди, Вася, жуй опилки. Но раз я для них никто, то и они для меня никто. У меня сейчас есть очень сильная озлобленность в отношении этой группы лиц. И раньше не было к ним никакого пиетета, а сейчас просто озлобленность».
Врач Илья Фоминцев: «Надо отзывать такие аппараты ИВЛ»
Растущую озлобленность он чувствует и вокруг: «По разговорам, по пульсу, по духу времени — в воздухе витает большое возмущение. Этот кризис вскрыл пороки системы и показал нам то, чего мы не хотели замечать, зарабатывая деньги».
Он подчеркивает, что вводя обязательный «масочно-перчаточный режим», власти должны были раздавать эти маски, перчатки и антисептики бесплатно, а не продавать их с выгодой для себя людям, которые и так уже пострадали: потеряли работу, лишились бизнеса.
«У народа есть очень большая обида, что их кинули, — говорит Михаил. — На своем примере и примере друзей я вижу, что государство не занимается нашим спасением. Поэтому мы спасаем других — и спасаем самих себя».