В чем заключается суть теории лингвистической относительности

лингвистической относительности гипотеза

ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ ГИПОТЕЗА — положение о детерминации восприятия, мышления и познания структурами языка. Философские корни Л. о. г., ставящей проблему категориального упорядочивания опыта, можно найти еще в «Критике чистого разума» Канта, вводящего понятие об априорных категориях человеческого сознания. В лингвистике истоки постановки вопроса о связи языка и общественного сознания восходят к трудам В. Гумбольдта и неогумбольдтианцев (Й. Трир, В. Порциг, Л. Вейсгебер), развивавших идею о том, что «внутренняя форма» каждого национального языка определяет специфику видения мира и мировоззрения каждого народа. Проведенные в рамках «теории поля» многочисленные исследования классификационных систем языка («имена родства», термины восприятия цветов, вкусовых ощущений, названий животного и растительного мира и т.п.) показали определенные различия в категоризации, присущие различным языковым культурам, неполное совпадение семантических полей сходной лексики различных национальных языков.

В современном виде Л. о. г. сформировалась благодаря этнолингвистическим исследованиям амер. антропологической школы и представлена именами лингвистов Э. Сэпира и его последователя Б. Уорфа, который и ввел данный термин. Позиция Сэпира сводится к тому, что языковые навыки и нормы бессознательно определяют образы мира, присущие носителям того или иного языка. «Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления, главным образом, благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения» (Э. Сэпир). Различные культуры, по его мнению, — это различные миры, а не один мир, по-разному обозначенный словесными ярлыками. Каждый язык задает свое видение мира, и различие между картинами тем больше, чем дальше отстоят языки друг от друга. Разбирая особенности языка индейцев хоппе и нутка, Уорф конкретизирует положения Сэпира, показывая влияние грамматического строя языка на процессы категоризации. Для европейских языков характерно деление слов на существительные и глаголы; напр., говорят «молния блеснула». На языке хоппе событие выражается одним глаголом: «сверкнуло», и существует классификация событий, исходя из их длительности. Так, слова «молния», «волна», «пламя» в языке хоппи являются глаголами, в отличие от слов «облако», «буря», выражаемых существительными, т.к. они указывают на события более длительные. В языке нутка вообще отсутствует деление слов на существительные и глаголы, и предметы описываются через формы действия с ними. Грамматический строй языка навязывает, по мнению Уорфа, способ упорядочения и описания мира.

Общая направленность Л. о. г., состоящая в выделении активной, формирующей роли языка в познавательных процессах, не вызывает возражения большинства психологов и лингвистов. В отечественной психологии подчеркивается опосредующее влияние языковых значений на процессы категоризации в мышлении, восприятии, памяти, внимании и т.д. Значения, как единицы общественного сознания, кристаллизующие совокупный общественный опыт (А.Н. Леонтьев), являются культурно-историческими образованиями, зависящими от уровня развития общества. Возражения относительно Л. о. г. возникают в связи с абсолютизацией языковой детерминации познавательных процессов, что может вести к агностицизму, к представлению об «отгороженности» познания структурами языка от действительности. Язык не является демиургом сознания, ибо генезис самого языка (его диахрония) является производным от общественной практики, и в языке запечатлеваются «фигуры сознания», присущие определенному уровню развития общественного сознания. Вызывает возражения и присущее Л. о. г. отождествление языка и мышления. Так, в познавательных процессах участвуют не только языковые значения, но и значения, данные в форме перцептивных символов, эталонов; значения могут выражаться в форме символического действия, поведения, так что отсутствие в языке слов для выражения ряда понятий вовсе не означает невозможность презентации их в сознании. Наряду с разговорным языком существуют языки науки, использующие формулы, схемы, чертежи, снимающие специфику членения, вызванную национальными особенностями языка. Наконец, представленность в грамматическом строе национального языка некоторых семантических признаков, напр. категории рода для рус. существительных неодушевленных предметов, вовсе не означает представленности их в сознании и мышлении пользователя языка, хотя не исключено, что фиксация рода (пола) неодушевленных предметов связана с анималистскими представлениями древних и мыслилась ими актуально. В целом же Л. о. г. послужила методологическим толчком в осмыслении взаимосвязи языка и познания, языка и мышления, и в настоящее время является, скорее, обозначением целой области исследований, чем конкретным, однозначным решением указанной проблемы.

Л. о. г. (Сепира—Уорфа гипотеза) — концепция, описывающая связь между познанием мира и системой языковых форм конкретных языков. Разработана в 30-х гг. 20 в. амер. лингвистом Э. Сепиром и его учеником Б. Уорфом. Согласно этой концепции, язык невозможно рассматривать как инструмент познавательной деятельности, безразличный к содержанию познания. Наше мышление и наше представление о реальности определяется структурой того языка, которым мы пользуемся. Описывая функцию языка в познании, Сепир обращается к аналогии с системой координат в геометрии. Геометрический объект остается одним и тем же при переходе к др. системе координат. Точно так же и объекты реальности сохраняют тождество себе при переходе от одного языка к др. «Однако формальные способы обозначения того или иного элемента опыта, равно как и той или иной точки пространства, столь различны, что возникающее на их основе ощущение ориентации не может быть тождественно ни для произвольной пары языков, ни для произвольной пары систем отсчета» (Сепир Э. Грамматист и его язык // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 252). Формы мышления, согласно Л. о. г., воспроизведят формы грамматики. Сообразно этим формам осуществляется и познание мира. Исходный опыт соприкосновения с реальностью есть, согласно Уорфу, «калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием» (Уорф Б.Л. Наука и языкознание // Зарубежная лингвистика. М., 1999. С. 95). Эта организация осуществляется исключительно в рамках языковой деятельности и состоит в фрагментации потока впечатлений «в направлении, подсказанном нашим родным языком» (Там же). В конечном счете, все категории, в которых выражается наше знание о мире, не есть нечто, извлеченное нами из реальности самой по себе. Эти категории навязываются языком нашему сознанию, а, соответственно, и той картине мира, которую мы формируем.

Тот факт, что в разных языках возникают совершенно несопоставимые структуры реальности, обнаруживается при сравнении языков, отстоящих достаточно далеко друг от друга. В частности, в рамках индоевропейской языковой семьи вариации грамматических форм и соответствующих им категориальных систем не очень значительны, а потому для тех, кто пользуется (или пользовался) греческим, латинским, английским или русским языкам мир предстает более или менее одинаковым. Но, напр., сопоставление, индоевропейских языков с языками североамер. индейцев (на материале которого и делают, по преимуществу, свои выводы амер. лингвисты) приводит к неожиданным результатам. Так, в индоевропейских языках повсеместно принята грамматическая схема, сообразно которой основа предложения состоит из подлежащего и сказуемого. Поэтому наши суждения о мире всегда ориентированы на указание субъекта, обладающего определенным предикатом. Реальность в результате оказывается структурирована совершенно определенным образом. Мы нацелены на обнаружение в мире устойчивых (субстанциальных) объектов, которым приписываются свойства и состояния. Такую познавательную ориентацию Уорф называет «общеевропейским стандартом». Его относительность обнаруживается при анализе грамматических структур др. языков. Сепир, в частности, описывая язык одного из индейских племен, обращает внимание на то, что в нем отсутствуют конструкции из существительных и глаголов, а в основу предложения положена форма, похожая на наши непереходные глаголы (ближайший аналог: «моросит», или «смеркается»). В той ситуации, когда европеец скажет «камень падает», носитель рассматриваемого языка скажет нечто вроде «камнит вниз». Иными словами, он не будет приписывать объекту (камню) свойство (падение), а обозначит некоторое событие, происходящее в определенное время. Для такого языка, следовательно, не характерна естественная для нас «вещная» онтология. Мир его носителя состоит не из вещей, а из событий.

Гипотеза Сепира и Уорфа имеет гносеологические следствия, отчасти совпадающие с выводами Канта об ограниченности нашего познания заранее заданной системой форм и непостижимости реальности самой по себе. Эта концепция нашла продолжение в различных исследованиях в области теории познания, языковой семантики и онтологии. Наиболее известным из них можно считать онтологический релятивизм У. Куайна, который усиливает концепцию Сепира и Уорфа тезисом о «непостижимости референции», утверждающим невозможнось соотнесения языковых выражений с реальностью самой по себе. Несколько мягче эта позиция выглядит в «плюрализме» Н. Гудмена, утверждающе, что одна и та же (подлинная) реальность может по-разному выражать себя в разных языковых системах.

Источник

Гипотеза Сепира-Уорфа

На страницах нашего интеллектуального клуба мы уже успели рассмотреть немало интересного, касающегося лингвистики. Но, чем глубже мы погружаемся в эту тему, тем больше полезного и очень интересного мы узнаём. Так, совсем недавно мы обнаружили ещё одну любопытную, так сказать, лингвистическую тему – гипотезу лингвистической относительности.

Гипотеза лингвистической относительности подразумевает то, что языковая структура воздействует на мировоззрение и мировосприятие носителей языка, а также на их когнитивные процессы. Нередко эту гипотезу называют ещё гипотезой Сепира-Уорфа, и о ней мы и хотим поговорить далее.

Гипотеза Сепира-Уорфа

Для начала отметим, что всего существует две различных формулировки гипотезы Сепира-Уорфа (строгая и мягкая):

Однако само понятие «гипотеза Сепира-Уорфа», по большому счёту, является ошибочным, поскольку американские лингвисты Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф не являлись соавторами гипотезы и даже никогда не говорили о том, чтобы представить свои идеи как научные гипотезы.

Кроме того, возникновение двух вышеописанных формулировок тоже относится к более позднему периоду и считается нововведением: несмотря на то, что оба учёных никогда не прибегали к подобному разделению, в их трудах некоторые смогли отыскать и мягкое и строгое описание гипотезы лингвистической относительности.

Краткая история гипотезы Сепира-Уорфа

Основные черты идеи лингвистического релятивизма (идеи о лингвистической относительности) были сформулированы уже в работах философов XIX столетия, таких, к примеру, как немецкий мыслитель Вильгельм фон Гумбольдт, воспринимавший язык как дух нации.

В начале XX столетия американские антропологи, лидером которых были Эдвард Сепир и Франц Боас также делали попытки приблизиться к этой гипотезе, однако именно Сепиром наиболее всего критиковался лингвистический детерминизм, что прослеживалось в его работах. А Бенджамин Уорф, являвшийся студентом Сепира, активно поддерживал как своего наставника, так и других сторонников теории релятивизма. Уорф, занимавшийся изучением языков индейцев Американского континента, смог опубликовать свои работы, в которых рассказывалось о том, какое воздействие оказывают лингвистические различия на познавательные и поведенческие структуры людей. А уже другим студентом Сепира по имени Гарри Хойджер было введено само понятие «гипотеза Сепира-Уорфа». Строгая же формулировка вообще была введена лишь в начале 20-х годов XX века немецким лингвистом Лео Вайсгербергом.

В научную гипотезу как таковую принцип лингвистического релятивизма переформулировали лингвист Эрик Леннеберг и психолог Роджер Браун, когда проводили свои эксперименты по выяснению зависимости цветового восприятия людей от классификации цветов в родных им языках.

Когда же исследования в области универсальной природы языка и познания оказались в 60-х годах самым актуальным направлением, интерес к идее лингвистической относительности со стороны лингвистов был утрачен. Но в конце 80-х годов сторонники новой школы лингвистического релятивизма, занятые исследованием последствий, возникающих из-за различий в языковой категоризации познания, предоставили неоценимую поддержку в плане экспериментальной базы для релятивистских версий гипотезы Сепира-Уорфа.

Суть гипотезы Сепира-Уорфа

Смысл гипотезы Сепира-Уорфа сводится к тому, что структура языка оказывает формирующее воздействие на человеческое мышление и то, как он познаёт окружающий мир. Согласно базовым её предпосылкам, народы, которые говорят на различных языках, обладают различиями при восприятии основных категорий окружающего мира, таких как понятие собственности, количество, число, пространство, время и т.д. Не менее значительна и разница в том, как оценивают носители разных языков реальные события и явления. А главным отличием самой гипотезы является идея, исходя из которой, люди, способные говорить на нескольких языках, способны применять и несколько способов мышления.

Система языка, соответствуя рассматриваемой нами теории лингвистической относительности, определяет уникальную классификацию окружающего мира, где реальная действительность предстаёт перед человеком в образе постоянно меняющегося потока образов и впечатлений.

Таким образом, среди главных объектов гипотезы можно выделить:

По мере изучения, отдельные эффекты гипотезы Сепира-Уорфа сумели проявиться только в нескольких областях семантики, но, по сути, показали себя достаточно слабыми. И на сегодняшний день основная часть специалистов по лингвистике принимает более сдержанную позицию относительно лингвистического релятивизма: они, в большей степени, поддерживают идею о том, что язык оказывает влияние на некоторые виды познавательных процессов, пусть это и не столь очевидно, однако другие процессы уже сами по себе являются субъективными, касаемо универсальных факторов. И научные исследования ставят своей целью сформулировать пути такого влияния, а также определить, в какой мере вообще язык воздействует на мыслительный процесс.

«За» и «Против» теории Сепира-Уорфа

Одно из первых подтверждений гипотезы лингвистической относительности основывалось на выяснении разницы между тем, как воспринимают окружающую действительность носители английского языка и индейцы американского племени навахо. Посредством изучения классификации языковых форм удалось обнаружить, что индейские дети использовали категоризацию предметов, исходя из их формы, намного чаще, нежели дети англичан. И объясняли это учёные тем, что в языке племени навахо существует уникальная грамматическая зависимость глаголов и форм предметов, с которыми производится какая-либо манипуляция.

Кроме того, теорию Сепира-Уорфа подтвердило также исследование, которое было проведено с группами детей из семей афроамериканцев, говорящих по-английски, и детей из европейских семей, также англоговорящих. Дети и из первой, и из второй группы хорошо выполнили задание, где нужно было составлять геометрические фигуры, хотя афроамериканские дети принадлежали к семьям с низким уровнем дохода и довольно-таки смутно представляли себе, как играть с кубиками.

Но релятивистская теория получила также и опровержение. Учёные провели исследование 78 языков, которое показало, что люди, которые относятся к разным культурам и говорят на разных языках, практически одним и тем же образом воспринимают цвета. Однако, невзирая на это, некоторые учёные предполагают, что представленные результаты не могут быть интерпретированы в качестве опровержения гипотеза Сепира-Уорфа, ведь цветовое восприятие людей обусловлено, преимущественно, биологической структурой зрения человека, а это означает, что оно идентично у всех людей.

Гипотеза Сепира-Уорфа сегодня

Даже в наше время продолжаются споры на тему правдивости гипотезы Сепира-Уорфа между специалистами, заинтересованными в теории лингвистической относительности. И в огромнейшей мере этому способствует то, что нет никаких однозначно убедительных доказательств, которые бы могли эту теорию подтвердить или же опровергнуть.

Результаты, которые были получены в ходе многократных исследований, можно воспринимать с разных сторон. Наверное, именно по этой причине у идей лингвистического релятивизма сегодня нет ярых приверженцев или последователей-профессионалов.

Но, как бы то ни было, гипотеза Сепира-Уорфа, наряду с взаимодействием языка и мышления, на протяжении многих лет становилась объектом интереса самых разных научных направлений, начиная философией и заканчивая антропологией и психологией. Кроме того, вместе они стали исходным материалом для создания искусственных языков, а также послужили источником вдохновения для множества произведений литературы.

А если вам интересная не только языкознание и лингвистика, и вы хотите подтянуть свою грамотность, обратите внимание на наш курс по сложностям русского языка.

Источник

В чем заключается суть теории лингвистической относительности

О ГИПОТЕЗЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ (ГИПОТЕЗЕ СЕПИРА-УОРФА)

Гипотеза лингвистической относительности предполагает, что структура языка влияет на мировосприятие и воззрения его носителей, а также на их когнитивные процессы. Лингвистическая относительность широко известна как гипотеза Сепира — Уорфа. Выделяют две формулировки этой гипотезы:

Строгая версия: язык определяет мышление, и, соответственно, лингвистические категории ограничивают и определяют когнитивные категории.

Мягкая версия: мышление наряду с лингвистическими категориями определяет влияние традиций и некоторые виды неязыкового поведения.

Термин «гипотеза Сепира — Уорфа» является, по сути, ошибочным, так как Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф никогда не были соавторами и никогда не заявляли о своих идеях как о научных гипотезах. Появление строгой и мягкой версий гипотезы также является позднейшим нововведением: хотя Сепир и Уорф никогда намеренно не проводили подобного разделения, в их работах можно найти как строгое, так и мягкое описание принципа относительности.

Идея лингвистической относительности (или лингвистического релятивизма) в основных чертах была сформулирована в работах мыслителей XIX века, например, Вильгельма Гумбольдта, считавшего, что язык является воплощением духа нации. В начале XX века представители американской школы антропологии, возглавляемой Францем Боасом и Эдвардом Сепиром, приближались к этой гипотезе, но именно Сепир в своих работах чаще остальных критиковал лингвистический детерминизм. Студент Сепира, Бенджамин Ли Уорф был одним из наиболее активных сторонников этой теории; он опубликовал свои работы о том, какое влияние лингвистические различия оказывают на человеческое познание и поведение. Гарри Хойджер, один из студентов Сепира, ввёл сам термин «гипотеза Сепира — Уорфа».

Строгая версия лингвистической релятивистской теории была разработана в начале 1920-х немецким лингвистом Лео Вайсгербером.

Принцип лингвистического релятивизма Уорфа был переформулирован в форме научной гипотезы психологом Роджером Брауном и лингвистом Эриком Леннебергом проводившим эксперименты, чтобы выяснить, зависит ли цветовое восприятие участников эксперимента от того, как классифицированы цвета в их родных языках. Когда изучение универсальной природы языка и познания оказалось в центре внимания в 1960-х, лингвисты утратили интерес к идее лингвистического релятивизма. В конце 1980-х представители новой школы лингвистического релятивизма, изучая последствия, которые влекут за собой различия в лингвистической категоризации познания, смогли предоставить широкую экспериментальную поддержку для недетерминистских версий гипотезы.

Некоторые эффекты лингвистической относительности проявляли себя лишь в нескольких семантических областях, хотя в общем были довольно слабыми. В настоящее время большинство лингвистов придерживаются сдержанной позиции по отношению к лингвистическому релятивизму: поддерживается идея того, что язык влияет на определённые виды когнитивных процессов, хотя и неочевидными путями, но иные процессы и сами являются субъектами по отношению к универсальным факторам. Исследования сосредоточены на том, чтобы обнаружить эти пути влияния и определить, до какой степени язык влияет на мышление.

Принцип лингвистического релятивизма и отношения между языком и мышлением оказывались в поле интереса различных дисциплин, от философии до психологии и антропологии, а также послужили источником вдохновения для литературных произведений и создания искусственных языков.

Концепция лингвистического релятивизма предполагает, что когнитивные процессы, такие как мышление и приобретение опыта, могут находиться под влиянием тех категорий и паттернов, которые предлагаются человеку языком. Эмпирические исследования вопроса связываются, главным образом, с именами Бенджамина Уорфа, который работал над этой темой в 1930-е, и его учителя Эдуарда Сепира, не занимавшегося исследованиями этой темы активно. Работы Уорфа оказались в фокусе эмпирических исследований в психологии в середине XX века.

Традиция называть гипотезу лингвистического релятивизма гипотезой Сепира — Уорфа критикуется за фактическое искажение, так как Сепир и Уорф в действительности не формулировали гипотезу, которая была бы пригодна для опытной проверки, а также потому, что остаётся неясным, до какой степени Сепир в действительности разделял теорию о влиянии языка на мышление. В настоящее время исследователи, предпочитая пользоваться терминологией Уорфа, называют её принципом лингвистического релятивизма. Это формулировка даёт понять, что Сепир и Уорф были не единственными и даже не первыми из учёных, строивших теории об отношениях между языком и мышлением.

Главным камнем преткновения в дискуссии о лингвистическом релятивизме является проблема корреляции между языком и мышлением. Самой строгой формой корреляции является лингвистический детерминизм, который предполагает, что язык полностью определяет все возможные когнитивные процессы индивида. Эту точку зрения иногда приписывают Бенджамину Уорфу и Людвигу Витгенштейну, но до сих пор нет единого мнения по поводу того, действительно ли эти учёные поддерживали детерминистские взгляды на отношения между языком и мышлением.

Лингвистический детерминизм также иногда описывается как «строгая гипотеза Сепира — Уорфа», в то время как другие формы предлагаемой корреляции описываются как «мягкая гипотеза Сепира-Уорфа». Представление о мягкой и строгой версии принципа лингвистической релятивизма Уорфа является неверным пониманием, распространённым Стюартом Чейзом, которого Уорф рассматривал как «совершенно некомпетентного и не обладающего достаточным образованием для того, чтобы работать с такой теорией». Ни Сепир, ни Уорф никогда даже не предлагали разделения между строгой и мягкой гипотезой. Гипотеза лингвистического детерминизма в настоящее время является непризнанной, но более слабые формы корреляции до сих пор активно изучаются, и часто публикуются опытные доказательства для этой корреляции.

Лингвистический релятивизм как объект научных и философских споров

Проблема взаимосвязи мышления и языка имеет отношение ко многим значительным философским, психологическим, лингвистическим и антропологическим дебатам. Основной спорный вопрос формулируется так: являются ли высшие психические функции по большей части универсальными и врождёнными или же они представляют собой преимущественно результат обучения и, следовательно, являются субъектом по отношению к культурным и социальным процессам, которые варьируются в зависимости от места и времени.

Универсалистский подход предполагает, что у всех людей есть определённый набор базовых способностей и обеспеченной культурными различиями изменчивостью можно пренебречь. Человеческий мозг, согласно этому подходу, рассматривается как биологическая конструкция, следовательно, все люди познают и воспринимают мир, основываясь на неких общих принципах Ожидаемо, что они будут обладать похожими или даже идентичными базовыми когнитивными паттернами.

Конструктивистский подход, противостоящий универсалистскому, предполагает, что свойства человеческой психики и общие идеи, которыми человек оперирует, в значительной степени подвержены влиянию категорий, сформированных обществом и усвоенных в процессе социализации, и, следовательно, не скованы множеством биологических ограничений. Иногда этот подход также называют идеалистическим: он предполагает, что человеческие интеллектуальные и психические способности не могут в большинстве случаев быть ограничены материалистическими, биологическими факторами. Кроме того, такой подход ещё называют и релятивистским, что указывает на его отношение к культурному релятивизму, который предполагает, что разные культурные группы обладают разными концептуальными схемами восприятия мира.

Другая полемика связана с вопросом об отношениях между языком и мышлением. Некоторые философы и психологи склонны понимать мышление как форму внутренней речи, врождённой или же приобретённой в ходе освоения языка. Другие понимают мышление как опыт и рассудок, появившиеся и существующие независимо от языка. В философии языка обсуждается проблема отношений между языком, знанием и внешним миром, а также понятием истины. Некоторые философы (например, Х.Патнем, Дж. Фодор, Д.Дэвидсон, Д.Деннет) видят проблему следующим образом: язык даёт названия тому, что уже существует в объективном мире, и, как следствие, эта категоризация в основе своей не вариабельна, но до некоторой степени предопределена.

Другие философы (например, Л.Витгенштейн, У.Куайн, Дж. Сёрль, М.Фуко) полагают, что категоризация и концептуализация человеком выучиваются и в основе своей подчинены случаю, объекты в мире могут быть классифицированы множеством способов, что даёт начало множеству различных путей описания и понимания одного и того же феномена. Также философы придерживаются разных точек зрения в том вопросе, является ли язык по преимуществу инструментом для описания и отсылок к существующем в объективном мире предметам или же это система, которая создаёт мысленные представления о мире, которые могут распространяться между людьми. Так как вопрос связи между мышлением и языком является центральным в этих дебатах, то проблема лингвистического релятивизма получила внимание не только лингвистов и психологов, но и социологов, антропологов, философов, литературоведов и политологов.

Идея связи между языком и мышлением уходит своими корнями во времена античных цивилизаций. Знаменитые споры Платона против софистов, таких как Горгий, которые считали, что физический мир не может быть познан иным способом, кроме как через язык. Платон, напротив, полагал, что мир состоит из имманентных вечных идей, а язык, чтобы быть истинным, должен стараться отразить эти идеи так точно, как это только возможно. Развивая Платона, Святой Августин, например, считал, что язык — не более, чем ярлыки, которые маркируют уже существующие понятия, и эта позиция оставалась преобладающей на протяжении Средних веков. Но другие, например, Роджер Бэкон, полагали, что язык является ничем иным, как покровом, прячущим вечные истины от реального человеческого восприятия. Для Иммануила Канта язык был всего лишь одним из нескольких инструментов, при помощи которых люди познают мир.

Философы немецкого романтизма

В конце XVII — начале XIX века идея существования различных национальных характеров или «Volksgeister» разных этнических групп была движущей силой немецкой романтической философии и зарождающихся идеологий этнического национализма. В 1820 Вильгельм Гумбольдт связал изучение языков с национальной романтической программой, предложив следующую точку зрения: язык — это ткань мышления. Мысли появляются как часть внутреннего диалога, который подчинён тем же правилам грамматики, как и родной язык мыслящего.

Эта точка зрения была частью большей картины, в которой национальное мировоззрение, «Weltanschauung», точно отражалось в грамматике. Гумбольдт настаивал, что языки инфлекционного типа, такие как немецкий, английский и другие индоевропейские языки являются наиболее совершенными, что и объясняет доминирующее положение их носителей по отношению к носителям менее совершенных языков.

Франц Боас и Эдвард Сепир

Идея того, что некоторые языки по природе своей превосходят другие и то, что использование примитивных языков означает интеллектуальную бедность их носителей, была широко распространена в начале XX века. Американский лингвист Уильям Дуайт, например, активно боролся за уничтожение языков коренных народов Америки, настаивая на том, что их носители были дикарями и было бы лучше запретить им использовать родные наречия и обучить их английскому, чтобы они восприняли цивилизованный образ жизни.

Первым антропологом и лингвистом, который бросил вызов этой позиции, был Франц Боас, получивший образование в Германии. Во время своих географических исследований на севере Канады, он был захвачен жизнью местных народов и решил стать этнографом. В противоположность Гумбольдту, Боас всегда настаивал на равноценности всех культур и языков, на том, что просто не существует такого понятия как примитивный язык, на том, что все языки способны выражать одно и то же содержание, хотя делают это при помощи разных средств.

Боас полагал, что языки являются неотъемлемой частью культуры: он одним из первых высказал мысль о том, что этнограф обязан знать язык культуры, которую изучает, а также должен документировать фольклор, мифы и легенды на языке оригинала. Студент Боаса Эдвард Сепир вернулся к гумбольдтианским идеям: в языке содержатся ключи для понимания различных национальных мировоззрений. В своих работах он выражал следующую точку зрения: из-за радикальных различий в грамматических системах в мире нет двух языков, которые были бы похожи друг на друга достаточно, чтобы обеспечить идеальный перевод.

Сепир также считал, что язык по-разному отражает реальность, а из этого следует, что носители разных языков будут и воспринимать её по-разному. С другой стороны, Сепир недвусмысленно отвергал строгую концепцию лингвистического детерминизма. Сепир был убеждён в том, что связи между языком и культурой не являются ни всепроникающими, ни даже особо глубокими, если вообще существуют:

Легко показать, что язык и культура на самом деле не связаны. Совершенно разные языки объединены культурой, тесно связанные языки, даже один язык, разделённый на диалекты, могут функционировать в рамках разных культур.

Сепир делился результатами своих наблюдений о носителях живых языков: ничто не указывает на то, что «общий язык не может послужить основанием для создания общей культуры, в то время как географические, физические и экономические определяющие факторы не являются общими».

Хотя Сепир никогда не занимался детальными исследованиями в этой области и не объяснял напрямую, как именно языки влияют на мыслительные процессы, некоторые положения (возможно, мягкого) лингвистического релятивизма являются неотъемлемыми для понимания Сепиром природы языка и оказали влияние на его студента Бенджамина Ли Уорфа.

Обращаясь к вопросу влияния Гумбольдта или Фридриха Ницше, нужно сказать, что некоторые европейские мыслители развивали похожие идеи на те, что были высказаны Сепиром и Уорфом, но, по большому счёту, они работали в изоляции друг от друга. Выдающимися считались в Германии с начала 1920-х и до 1960-х строгие релятивистские теории Лео Вайсбергера и его ключевой концепт «лингвоцентрического мира», посредничающего между внешней реальностью и формами, данными языком, своими особыми путями для каждого языка.

Русский психолог Лев Выготский был знаком с работами Сепира и экспериментально изучал пути того, как структуры языка влияют на формирование понятий у детей. Его теории и результаты его исследований были опубликованы в 1934 году в работе «Мышление и язык». Идеи Выготского были сравнены с идеями Уорфа и приняты как взаимно поддерживающие доказательства влияния языка на познание.

Если же говорить о перспективизме Ницше, то он развил теорию общей семантики, которая может быть сопоставлена с концепцией лингвистического релятивизма Уорфа. Эти направления исследований оказали своё влияние, но в дебатах по поводу лингвистического релятивизма им не было уделено много внимания. Лингвистический релятивизм Сепира-Уорфа оставался центром американской парадигмы.

Больше, чем любой другой лингвист, Бенджамин Ли Уорф стал ассоциироваться с тем, что он называл «принципом лингвистической относительности». Помимо простого признания того, что язык влияет на мышление и поведение своих носителей (вслед за Гумбольдтом и Сепиром), он обратился к исследованию языков коренных жителей Америки и попытался выяснить, каким же образом различия в грамматических системах и лексике влияют на восприятие мира. Уорфа также волновало то, до какой степени научная картина мира отличается от восприятия мира, основанном на религии, что привело его к изучению языков старинных религиозных писаний и к написанию нескольких антиэволюционистских памфлетов.

В научном сообществе нет единого мнения по поводу позиции Уорфа в том, что касается природы отношений между языком и мышлением. Есть один из

В научном сообществе нет единого мнения по поводу позиции Уорфа в том, что касается природы отношений между языком и мышлением. Есть один из традиционных вариантов интерпретации, которого придерживаются критики Уорфа — Эрик Леннеберг, Макс Блэк, Стивен Пинкер.
Показать полностью. Согласно их мнению, Уорф придерживался строгого лингвистического детерминизма, в соответствии с которым нельзя было обнаружить соразмерное соотношение между концептуальными схемами, а точный перевод невозможен. В другой традиции интерпретации, представленной в работах лингвистов Джона Люси, Майкла Сильверстайна и Стивена Левинсона, акцент делается на тех местах трудов Уорфа, где он недвусмысленно отвергает детерминизм, где он чётко пишет, что соразмерное соотношение между лингвистическими концептуальными схемами могут быть найдены, а перевод возможен.

Эта трактовка предполагает, что более благожелательное прочтение трудов Уорфа может привести к лучшему пониманию тонких нюансов его терминологии и, как следствие, поможет разрешить некоторые из очевидных противоречий, обнаруженных в работах Уорфа критиками. Иногда Уорф отвергается научным сообществом как «любитель». Это происходит из-за отсутствия у него научной степени в лингвистике. Однако то, что у него нет научной степени, не может являться доказательством того, что он некомпетентен в этой сфере. Его прижизненная репутация опровергает эту идею: его соученики и коллеги по Йельскому университету отзывались о «любителе» Уорфе как о лучшем специалисте, способном полноценно вести семинар по языкам коренных народов Америки, пока Сепир был в творческом отпуске в 1937-38 годах.

В то же время оппоненты, например, Эрик Леннеберг, Ноам Хомски и Стивен Пинкер, критиковали Уорфа за неясность формулировок касательно того, как, по его мнению, язык влияет на мышление, за то, что не предоставил надёжных доказательств для своих догадок. Большая часть его аргументов была представлена в форме примеров, которые были анекдотическими или умозрительными по своему характеру. Доказательства Уорфа, с их точки зрения, были попытками показать, как «экзотические» особенности грамматики связаны с мировосприятием.

Среди наиболее распространённых примеров лингвистического релятивизма, предлагаемых Уорфом, есть следующий: в туземных языках существует множество слов для понятия, которое описывается лишь одним словом в английском и других европейских языках. (Уорф использует аббревиатуру СЕС, ссылаясь на достаточно похожие грамматические структуры хорошо изученных европейских языков, в отличие от большего разнообразия менее изученных языков). Один из примеров Уорфа, доказывающих существование лингвистического детерминизма, — предполагаемое большее число слов для обозначения снега в инуитском языке.

Другой из примеров Уорфа — слова для воды в языке хопи: отдельное слово для обозначения питьевой воды в некой ёмкости и отдельное — для воды, текущей по естественному руслу. Эти примеры полисемии доказывают, во-первых, что, в туземных языках порой образуются более утончённые семантические градации и различия, чем в европейских языках, а во-вторых, что прямой перевод с одного языка на другой, даже когда дело касается таких вроде бы базовых понятий как вода или снег, не всегда возможно.

Другой пример, опираясь на который Уорф старается показать, что язык влияет на поведение, взят из его опыта повседневной работы, когда он, инженер-химик, работал на страховую компанию. Инспектируя один химический завод, Уорф обнаружил, что там есть два складских помещений для цистерн с бензином — одно для пустых и одно для полных. Дальше Уорф заметил, что никто из рабочих не курит в комнате с полными бочками, но никто не возражает против курения в комнате с пустыми бочками, хотя те потенциально гораздо более опасны из-за высокой концентрации легковоспламеняющихся испарений. Уорф пришёл к выводу, что причиной служило слово «пустые», употреблённое по отношению к бочкам, что заставило работников бессознательно расценивать их как нечто безвредное, хотя, возможно, они и сознавали опасность взрыва.

Этот пример был позже раскритикован Леннебергом: единичный случай не демонстрирует причинной связи между использованием слова «пустые» и курением, но является типичным образцом «порочного логического круга». Стивен Пинкер в своей книге «Язык как инстинкт» высмеял этот пример, утверждая, что это свидетельствует о человеческой недальновидности, а не о бессознательном восприятия языка. Наиболее детально разработанное Уорфом доказательство существования лингвистического релятивизма — фундаментальная разница в понимании времени у хопи.

Он утверждал, что в противоположность английскому и другим языкам среднеевропейского стандарта, язык хопи не воспринимает поток времени как последовательность отдельных, исчисляемых этапов, таких как «три дня» или «пять лет», но скорее как единый процесс. Соответственно, в языке хопи нет существительных, обозначающих отрезки времени, как их понимают носители СЕС. Он предположил, что это понимание времени является основополагающим для всех аспектов культуры хопи и объясняет определённые поведенческие модели. Однако позднее Экхарт Малотки, исследовавший хопи, утверждал, что не нашёл доказательств заявлениям Уорфа ни общаясь с носителями языка в 1980-е, ни в исторических документах, обращающихся к эпохе до завоевания.

Э.Малотки пользовался доказательствами из археологических сведений, календарей, исторических документов, записей устной речи современников, и пришёл к выводу, что нет никаких доказательств того, что хопи концептуализируют время тем способом, который описывал Уорф. Ученые-универсалисты, такие как Стивен Пинкер, часто рассматривают исследование Малотки как окончательное опровержение утверждения Уорфа по поводу хопи, в то время как ученые-релятивисты, такие, как Джон Люси и Пенни Ли раскритиковали это работу за неверную характеристику исходных посылов Уорфа и за то, что универсалисты подгоняли грамматику хопи под заданные параметры анализа.

Уорф умер в 1941 году в возрасте 44 лет и оставил после себя значительное число неопубликованных работ. Его ход мысли был в дальнейшем развит такими лингвистами и антропологами как Гарри Хойер и Дороти Ли, оба продолжали изучать влияние языка на обыденное мышление. Джордж Трэйджер подготовил оставшиеся труды Уорфа для публикации. Самым важным событием для распространения идей Уорфа среди широкой публики была публикация в 1956 году его главных работ о лингвистическом релятивизме в одном томе, озаглавленном «Язык, мышление и реальность».

В 1953 году психолог Эрик Леннеберг опубликовал детальную критическую работу того подхода к проблеме, который был фундаментальным для Сапира и Уорфа. Он раскритиковал примеры Уорфа с объективистской точки зрения на язык, придерживаясь той позиции, что языки предназначены для отражения событий в реальном мире, и, хотя разные языки выражают эти идеи разными способами, значения таких выражений и, следовательно, мысли говорящего должны быть одинаковыми.

Леннеберг полагал, что когда Уорф описывал на английском, как понимание времени носителем языка хопи отличается от понимания времени носителем английского, он, на самом деле, перевёл понимание времени хопи на английский и, следовательно, опроверг существование лингвистической относительности. Леннеберг не обратил должного внимания на тот факт, что для Уорфа не был принципиальным вопрос о возможности полного перевода, он, скорее, был заинтересован в том, как использование языка влияет на обыденное поведение людей. Позиция Уорфа состояла в том, что, хотя носители английского языка и могут понимать, как думают носители языка хопи, они не способны думать таким же образом.

Главная критическая претензия Леннеберга к работам Уорфа заключалась в том, что его работы никогда на самом деле не показывали причинно-следственной связи между лингвистическим феноменом и его отражением в области поведения или мышления, но лишь указывали на то, что эта связь должна быть. Вместе со своим коллегой Роджером Брауном, Леннеберг предложил, что для того, чтобы доказать существование этой причинно-следственной связи, необходимо проследить прямую корреляцию лингвистических феноменов и поведения.

Они взялись за то, чтобы доказать или опровергнуть существование лингвистического релятивизма экспериментально и опубликовали свои исследования в 1954. Так как ни Сапир, ни Уорф никогда фактически не выдвигали гипотезы, Браун и Леннеберг сформулировали свою гипотезу, определив два главных принципа основного тезиса Уорфа. Во-первых, «мир воспринимается и познаётся по-разному в разных лингвистических сообществах», во-вторых, «в основе формирования когнитивных структур лежит язык». Эти два принципа были позже развиты Роджером Брауном как мягкая и строгая формулировки соответственно.

Так как Браун и Леннеберг полагали, что объективная реальность, отражающаяся в языке, едина для носителей всех языков, они решили проверить, как различные языки описывают одну и туже объективную реалию. Браун и Леннеберг организовали ряд экспериментов, в которых рассматривалась кодификация цветов. В первом эксперименте они выясняли, легче ли для носителей английского запомнить оттенок, для которого в их языке есть отдельное слово, чем те цвета, для которых отдельных слов нет.

Это позволило им скоррелировать лингвистическую категоризацию напрямую с нелингвистическим заданием, распознаванием и запоминанием цветов. В следующем эксперименте носители двух языков, которые определяют цвета по-разному, английского и зуни, выполняли задания по распознаванию. Таким образом, можно было определить, влияет ли различение цветовых категорий людьми, говорящими на разных языках, на их способность распознавать нюансы внутри общих цветовых категорий. Браун и Леннеберг действительно обнаружили, что носители языка зуни, которые объединяют зелёный и синий в одну цветовую категорию, не имеют проблем с распознаванием и запоминанием этих цветов. Исследование Брауна и Леннеберга положило начало традиции исследования лингвистической относительности через цветовую терминологию.

Леннеберг был одним из первых когнитологов, начавших разрабатывать универсалистскую теорию языка, которая была в итоге сформулирована Ноамом Хомски в форме универсальной грамматики, успешно доказывающей, что в основе всех языков лежит одна основная структура. Хомскианская школа также придерживается той точки зрения, что лингвистические структуры имеют имманентную природу, а то, что мы воспринимаем как различия между отдельными языками, — знание, обретаемое в ходе изучения языка, — всего лишь поверхностное явление, не влияющее на когнитивные процессы, которые являются универсальными для всех людей. Эта теория была доминирующей парадигмой в американской лингвистике с 1960-х и до 1980-х, а сама идея лингвистического релятивизма впала в немилость и даже стала объектом насмешек.

Как пример влияния универсалистской теории в 1960-х, можно упомянуть исследования Брента Берлина и Пола Кея. Они развивали исследования Леннеберга о кодификации названий цветов. Берлин и Кей изучали формирование цветовой терминологии в языках и обнаружили, что есть совершенно определённые тенденции. Например, они поняли, что, хотя в разных языках есть и разные системы цветовой терминологии, одни краски всё-таки воспринимаются людьми более ярко, чем другие.

Они продемонстрировали, что в языках, в которых немного слов для обозначения цветов, можно предсказать, что это будут вполне определённые цвета, например, если в языке только три слова для обозначения цветов, то, с большой вероятностью, это будут чёрный, белый и красный. Тот факт, что, казалось бы, случайные различия в наименованиях цветов в разных языках могут демонстрировать наличие универсальных лингвистических паттернов, представлялось важнейшим аргументом против лингвистического релятивизма.

Исследование, хотя и критиковалось релятивистами, например, Джоном Люси, который утверждал, что выводы Берлина и Кея были искажены их настойчивым утверждением: цветовые термины содержат информацию только о цветах. Это, как утверждает Люси, заставляет их закрывать глаза на те примеры, когда цветовые термины содержат иную информацию, которая может рассматриваться как примеры лингвистического релятивизма.

Другие исследователи универсалистской школы, занимавшиеся критикой иных вариантов концепций лингвистического релятивизма, часто критикуют отдельные мысли и примеры из работ Уорфа. Сегодня многие последователи универсалистской школы и её трактовки мышления до сих пор противостоят идее лингвистического релятивизма. Например, Стивен Пинкер в своей книге «Язык как инстинкт» утверждает, что мышление независимо от языка, а язык сам по себе бессмысленен и никоим образом не связан с человеческим мышлением, мы все думаем на некоем метаязыке, предваряющем появление любого естественного языка.

Это особый язык мышления, или ментализ. Пинкер критиковал то, что он называл «радикальной позицией Уорфа», объявив своим оппонентам следующее: «чем больше вы изучаете аргументы Уорфа, тем меньше смысла вы в них видите». Пинкер и другие универсалисты, противостоящие лингвистическому релятивизму, подвергались критике релятивистов за неверную интерпретацию взглядов Уорфа и превращение научной полемики в сражение с соломенными чучелами.

«Уорфианство третьего типа» Фишмана

Лингвист Джошуа Фишман утверждал, что Уорф не был понят большинством коллег, а его истинные научные достижения не оценены по достоинству. В 1978 году он заявил, что Уорф был «защитником неогердерианских взглядов», а в 1982 году, он предложил вниманию публики свою работу «Уорфианство третьего типа», пытаясь перевести внимание лингвистов на то, что, по утверждениям Фишмана, действительно составляло предмет научного интереса Уорфа, а именно — ценность «маленьких людей» и «маленьких языков». Там, где мягкий лингвистический релятивизм Брауна предполагает, что язык влияет на мышление, а строгая версия утверждает, что язык определяет мышление, «Уорфианство третьего типа» предлагает рассматривать язык как ключ к культуре.

В конце 1980-х — начале 1990-х, достижения в когнитивной психологии и когнитивной лингвистике послужили причиной возрождения интереса к гипотезе Сепира — Уорфа. Одним из предлагавших новый подход, опиравшийся на теории Уорфа, стал Джордж Лакофф. Он утверждал, что язык часто используется метафорически, и то, что языки используют различные культурные метафоры, открывает нечто новое о том, как мыслят носители этого языка. Например, в английском языке есть метафоры, в которых время сравнивается с деньгами, но в других языках таких сравнений не существует.

Другие лингвистические метафоры могут быть общими для многих языков, потому что основаны на общечеловеческом опыте, например, метафоры, в которых «верх» ассоциируется с хорошим, а «низ» — с плохим. Лакофф также утверждает, что метафоры играют важную часть в политических дебатах, когда речь заходит о «праве на жизнь» или «праве выбирать», когда обсуждаются «незаконные пришельцы» или «работники без документов».

В своей книге «Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении» Лакофф пересматривает гипотезу лингвистического релятивизма и особенно позиции Уорфа касательно того, как лингвистическая категоризация отражает и/или влияет на ментальные категории. Он пришёл к выводу, что дебаты по поводу лингвистического релятивизма были полны противоречий и, как следствие, бесплодны. Лакофф определил четыре параметра по которым исследователи могут быть разделены в соответствии с их мнениями о том, на чём основан лингвистический релятивизм.

Первый параметр — степень и глубина лингвистического релятивизма. Некоторые учёные полагают, что несколько примеров поверхностных языковых различий и ассоциируемого с ними поведения достаточно для того, чтобы продемонстрировать существование лингвистического релятивизма, другие же ученые возражают, что только глубоко лежащие различия в лингвистических и культурных системах могут быть удовлетворительными в качестве доказательства.

Второй параметр состоит в том, являются ли концептуальные системы абсолютными и имманентными или же могут быть расширены или изменены в течение жизни отдельного человека. Третий параметр — может ли переводимость трактоваться как доказательство схожести или различия между концептуальными системами или это всего лишь доказывает, что возможно действенное использован

Источник