Скачать книгу Купец из будущего. Часть 2 в формате FB2, TXT, PDF, EPUB бесплатно или читать книгу онлайн на сайте agro-sss.ru.

Купец из будущего. Часть 2
Дмитрий Леонидович Чайка

Третий Рим #2
Наш современник вполне освоился в Раннем Средневековье. Знания, полученные в прошлой жизни, позволили ему стать самым крупным торговцем в своих землях, нанять дружину и создать небольшое княжество. Он понимает, что если он будет богат и слаб, то хищные соседи сомнут его в мгновение ока. А потому крутиться приходится, как белке в колесе. На Западе в сторону богатого соседа начинает недобро смотреть король франков Хлотарь. А на Востоке – абсолютный гегемон Центральной Европы – Аварский Каганат. Нужно как-то выжить…

Дмитрий Леонидович Чайка

Купец из будущего. Часть 2

Глава 1

Ратко лежал лицом вниз, придавленный мамкиным телом. Младший брат Никша лежал рядом и пытался заплакать, но ему было так страшно, что и это у него не вышло. Мамка двумя руками зажимала им рты и жарко шептала прямо в ухо:

– Только не шевелитесь. Ни звука, всеми богами заклинаю. Если обры услышат, конец нам.

Непоседливый Никша, которому едва четыре года минуло, все пытался поднять башку, но мамка придавила его сильнее и зло прошипела:

– Не смотри туда! Не вздумай голову поднять! Замри, как учили.

А вот Ратко, что был на год старше, намного разумнее оказался. Нелегкую науку выживания в этом мире он изучал на целый год больше, чем его маленький брат. Батю убили стрелой в грудь, он успел это увидеть, когда мамка тащила его в лес. А вот почему братец Само застыл как деревянный истукан на капище, Ратко так и не понял. Ведь батя им много раз говорил, что только в лесу спастись можно при аварском набеге. Не любят авары лес, они в степи живут. А братца страшный всадник схватил и поперек седла бросил. Нет теперь с ними братца. Жалко его! И Ратко всплакнул тихонечко, так, чтобы мамка не слышала.

В резких гортанных криках не было злобы, как это ни казалось странным. В них чувствовалось лишь какое-то бесшабашное веселье. Обры чему-то радовались, хотя родовичи рыдали в голос. Видно, не один батя погиб, защищая свои семьи. Раздалась резкая, отрывистая команда, и затрещал камыш, которым были крыты дома словенского рода. Ратко не видел огня, но кожей чуял жар, который шел от того места, где он еще недавно жил со своей семьей. Их дома больше нет, и бати нет, и братца Само тоже… И старой жизни, когда они сидели у каменки, слушая мамкины песни в ожидании лепешки, что пеклась в золе, тоже никогда больше не будет.

Обры давно уже ушли, а они все лежали в густом подлеске не шевелясь. Голых мальчишек стал пробирать вечерний холодок, и мамка, глядя на покрытые гусиной кожей тельца, прижала их к себе сильнее. Она аккуратно, стараясь не шевельнуть даже травинку, сняла с себя рубаху и обернула мальчишек.

– Не шевелитесь, – шептала она. – Обры могли лазутчика оставить. Людоловы – народ коварный. До утра лежать будем.

– Мамка, я писать хочу, – прошептал Никша.

– Писай, какай, что хочешь делай, только замолчи, – еле слышно выдохнула мамка.

Так они пролежали до утра, стуча зубами от холода. Иногда они впадали в забытье, уткнувшись в теплую мамкину грудь, но настоящий сон не шел. А вот мамка и вовсе не сомкнула глаз, напряженно вглядываясь в жуткую безлунную темноту. Филин, заухавший на соседнем дереве, разбудил братьев. Мамка снова зажала им рты, а потом приложила палец к губам.

– Ни звука! – прошептала она.

Мальчишки понятливо моргнули глазами и прижались к ней покрепче. Утренняя прохлада пробирала щуплые тела до костей, но встающее солнышко уже сушило выпавшую росу, освещая своими первыми лучами пепелище хорутанской деревни. Мамка аккуратно встала, острым взглядом пытаясь прорезать все вокруг, и ушла куда-то в сторону, через лес. Она не пошла в их деревушку.

– Лежите молча, пока не приду за вами. Ратко, присмотри за братом!

Ратко кивнул и обнял чуть слышно хныкающего малыша. Они должны лежать без звука. Так, как учил батя. Он правильно их учил, потому они еще на воле, а не в аварском плену. Мамка пришла нескоро, а испуганным мальчишкам и вовсе показалось, что они ждали ее целую вечность. Но пока ее не было, они не посмели встать или заговорить. Они хорошо усвоили эту науку.

– Поднимайтесь, – сказала мамка обычным голосом. – Обры ушли. И нам уходить нужно. Тут больше делать нечего, тут теперь Морана правит.

– А батя? – робко спросил Ратко.

– Я схоронила его, – с трудом сдерживая слезы, сказала мамка. – Пойдемте. Я нам собрала кое-что в дорогу.

Она смогла собрать не так уж и много, и главным сокровищем была та самая рыбина, которой побрезговал обрин. Мамка подняла ее, обмыла в речушке и порезала тонким ножиком, что носила на поясе для домашних надобностей. Душный запах тухлятины никого не смутил, и половину они прикончили тут же, оставив кусок на вечер. А еще мамка нашла немного зерна, десяток плодов репы и целый горшок. Все это она кое-как свалила на волокуши, сделанные из двух жердей и обрывков конопляной веревки, что осталась после ухода авар. Идти далеко, ведь мамка обошла соседние веси. Их тоже все разорили. Нужно идти теперь в другую вервь, а то и в другой род. Да кто примет-то одинокую бабу с двумя несмышленышами? Пойти к родителям? А где они сейчас? Когда девок у словен замуж отдают в соседний род, то обряд проводят, который похороны напоминает. Потому что умерла та девка в одном роду, а родилась в другом. Чужая она теперь даже родной матери. Да и как найти родное селище, если на том месте его и нет, скорее всего.

Мамка впряглась в волокуши и потащила их немудреный скарб на закат, туда, где обров быть не должно. Они же всегда с востока приходят, из Паннонских степей. А тут, в предгорьях Альп, небезопасно становится. Они шли весь день, останавливаясь на привал каждый час-два. Ратко мог идти дальше, а вот брат хныкал. Он ведь малец еще. Мамка развела костер, поставив греть воду в горшке. Тут же она на двух плоских камнях, что нашла у реки, растолкла жменю ячменя и забросила его в кипящую воду. Горшок прикрыла большим речным голышом, обложила его углями и стала ждать, пока каша дойдет. Ратко смотрел на лениво булькающую воду с вожделением. Казалось, он еще никогда таким голодным не был. И вот каша, наконец, готова, и мамка начала мешать ее ложкой остужая. Тяжелые липкие комки ворочались неохотно, не желая расставаться с накопленным от огня теплом. Мамка зачерпнула кашу и стала давать ее по очереди каждому сыну. И лишь когда глаза мальчишек осоловели от сытости, выскребла горшок дочиста и сама доела остатки.

Следующий день был похож на предыдущий как две капли воды. Он не отличался даже тем, что и соседняя россыпь деревушек, которая называлась вервью, тоже была разорена. Трупы стариков и мужчин, что пытались сопротивляться аварам, так и остались на земле. Их пока не тронули лисы и вороны, а пепелище было еще теплым. Мамка, положив руку на горелое дерево, нахмурилась, а Ратко почуял острый и резкий запах ее страха. Хотя, на самом деле, никакого запаха не было. Просто мальчишке так показалось. А еще у него дыбом поднялись волосы на затылке, он тоже что-то такое почувствовал. Если бы он был постарше, то дрожь земли, что ощутили его босые пятки, все сказали бы ему без слов. Но он был слишком мал, а мамка замешкалась. Она искала еду в пепелище и не углядела, как пятерка всадников выскочила на опушку с лесной тропы.

– Мамка! – закричал Ратко изо всех сил, но было поздно.

Гогочущие всадники окружили их кольцом, насмешливо тыча пальцами в бабу, которая схватила маленький ножик из дрянного болотного железа и выставила его перед собой. Всадникам стало смешно, они просто надрывали свои животы. Впрочем, когда им надоело хохотать, один из них попросту указал мамке булавой на Ратко и его брата. Она все поняла, и ее руки бессильно опустились. Ратко птицей взлетел на коня, схваченный степняком, который вонял, как старый козел. Запах немытого тела перемешивался с острым запахом конского пота, и эта ядреная смесь чуть не выбила слезу из глаз мальчишки. Никшу тоже схватили и посадили на лошадь. А на мамку даже внимания обращать не стали, ударив пятками коней. Авары не ошиблись, и несчастная женщина побежала за всадниками, сбивая босые ноги о корневища, жирной змеей перечеркивающие узкую лесную тропу. Ее даже вязать не стали. А зачем? Куда она денется?

К аварскому лагерю они прискакали довольно быстро. Мамка, чье дыхание стало хриплым и частым, опустилась на землю без сил, прижав к себе сыновей трясущимися руками. Вокруг сидели десятки таких же баб, как и она, ставших в одночасье вдовами. Впрочем, мужики тут были тоже, и теперь они сидели понурые, со всклокоченными волосами, избитые в кровь. Спать они легли там же, где и сидели. Мужиков и баб связали, а детишек не стали, проведя мимо них десяток рослых псов с короткими мордами. Ратко поймал взгляд одного из них и испуганно отвел глаза, увидев, как приподнялась губа, обнажились крепкие клыки, и раздался негромкий утробный рык. Бабы и ребятишки сбились в кучу, прижавшись боками. Ночи были довольно теплые, но к утру ноги сводило холодом. Вместе было куда теплее.

Их погнали на восток, туда, откуда и приходят эти страшные всадники. Ратко с любопытством крутил головой по сторонам, его уже отпустил тот липкий страх, что сковал в лесу. Ведь то, чего он так боялся, уже случилось, а значит, бояться больше нечего. Всадники редкой цепочкой трусили вдоль нестройной толпы словен, загребающих босыми ногами пыль степи, в которую они вскоре вышли. Оказывается, не так-то далеко они и жили от того места, где обры пасли табуны скота. Всего несколько дней пешего хода. А для обрина, который, казалось, сросся со своим конем, и того меньше.

Страх вернулся, когда один из мужиков, рослый и крепкий, молнией бросился на скачущего рядом воина и стащил его с коня. Видно, он долго готовился к этому, потому что рядом других авар не оказалось. Убаюкивающие голоса степи, состоящие из шелеста травы и стрекота цикад, навевали дрему. Вот и всадник начал клевать носом, пока не оказался на земле, видя, как ему в лицо летят связанные веревкой кулаки. Бородатый дядька в два удара превратил лицо молоденького обрина в кровавую маску, а потом вырвал у него нож из-за пояса, обхватил рукоять голыми ступнями и начал пилить веревки. Времени у него было совсем мало.

Уже через десять ударов сердца он побежал в дубраву, что длинным языком вытянулась в степь. Тут частенько встречались урочища, особенно вдоль небольших речушек. Лес – единственное спасение от людоловов. Впрочем, он просчитался, и пятерка всадников с задорным гиканьем поскакала за ним, потянув из ножен длинные прямые мечи. Дядька не успел добежать до спасительного леса шагов пятьдесят, как один обрин с оттяжкой рубанул его по шее. Яркой пульсирующей струей ударила кровь, а мужик упал на колени и уткнулся лицом в траву. Всадники же преспокойно вернулись к одуревшей от ужаса толпе рабов, которая со страхом и надеждой следила за этим побегом. Бабы всхлипнули и прижали к себе детей. Идти еще очень долго…

* * *

Сарай, в который их затолкали, оказался просто огромен. Он стоял между девятым и восьмым кольцом главного хринга аварского кагана. Гигантская крепость раскинулась на десятки верст между Дунаем и Тисой. Девять колец земляных валов опоясывали главную ставку Величайшего, которая представляла собой деревянный частокол с крепкими воротами. Тут то и хранил аварский каган свои сокровища и дань, что собирал от других народов. Между кольцами валов стояли деревушки словен, даков и гепидов, которые служили благородным всадникам. Тут пасли своих коней воины царственного рода уар, который не слишком доверял другим всадникам – кутригурам, утургурам, аланам, венграм и иным, кто прибился к орде, что катилась на запад из монгольских степей, вбирая в себя племена помельче.

Самое страшное началось примерно через неделю, когда в ставку кагана прибыли ромейские купцы. И вот ведь странность. С ромеями идет почти непрерывная война, а купцы, торгующие живым товаром, свободно приезжают в логово врага, словно и не происходит ничего. Черноволосые, курчавые ромеи в длинных одеяниях, закрывающих щиколотки, и в цветных повязках на головах, окинули перепуганных людей холодным змеиным взглядом. Их давно не трогали чужие слезы и мольбы. Ведь если считать товар человеком, то так недолго и с ума сойти, впустив в себя горе матери, у которой отняли детей. Старший из ромеев, полуседой мужик в цветастом платье, притягивавшем к себе любопытные взгляды неискушенных в имперской моде хорутан, ходил вдоль ряда пленников, прячущих от него глаза. Он тыкал короткой палочкой в какого-нибудь приглянувшегося ему мальчишку, а стражники вырывали его из рук бьющейся в истерике женщины. Очередь дошла и до Ратко, которого оттащили от воющей матери и увели в соседнее здание, где на соломе сидел еще десяток плачущих мальчишек его возраста.

– Ратко! Ратко! – слышал он истошный крик матери, но ничего сделать не мог. Его ухватили крепкие умелые руки и сжали тонкие запястья до синевы.

– Мамка! – заплакал мальчишка, понимая, что это уже ничему не поможет.

Ни мать, ни брата Ратко больше никогда не видел. Зато увидел трех здоровых мужиков с мертвыми глазами, одетых в кожаные фартуки. На затылке Ратко снова, как тогда встали дыбом волосы, и он попытался сбежать, прошмыгнув между ними.

– Что ж, этот самый прыткий, первым пойдет, – сказал бородатый мужик. Впрочем, Ратко не понял его слов. – Ставлю кувшин вина, что он выживет.

Его крепко взяли за руки и притащили в полутемную комнату, где висел густой, впитавшийся в стены запах крови. Ратко закричал от страха, но его повалили на стол и крепко прижали. В углу тлела жаровня, он видел ее и железный прут, что раскалился в том огне докрасна. Ему грубо раздвинули ноги и перехватили веревкой яички. Он заорал от нахлынувшей боли, а потом заорал еще сильнее, когда почувствовал сталь ножа на своем теле и то, как потом прижгли рану раскаленным прутом.

– Чисто получилось, – с удовлетворением сказал кто-то. – Несите аккуратно, если веревка соскользнет, истечет кровью. Хотя вроде крепкий, должен выдержать. Да, аккуратнее несите, бараны! Тридцать золотых несете! Если он подохнет, я вам все зубы выбью!

Впрочем, Ратко уже потерял сознание от боли и ничего не слышал. А если бы и слышал, то ничего бы не понял. Этот язык он тогда не знал. Он и подумать не мог, что эта речь станет ему родной…

* * *

Нотарий Стефан, мелкий писец императорской канцелярии, снова очнулся от собственного крика. Больше десяти лет прошло, а снится ему один и тот же сон почти каждую неделю. И заканчивается он всегда одинаково. Прощальный крик матери, страх и боль. Маленькая каморка, в которой он жил, была обставлена убогой мебелью. Люди думают, что императорские евнухи золото гребут лопатой, да только это не совсем так. Вот постельничий василевса, Великий Препозит священных покоев и, правда, богаче всех на свете. Его слова быстрее всех попадают в ухо Августа Ираклия. И допуск на аудиенцию к величайшему тоже через него проходит. Так что кое-кто из евнухов богат, но только не мелкий писец, которому еще и двадцати лет не исполнилось. Он получает грошовое жалование, за которое день и ночь разбирает прошения к императорским чиновникам и лично Августу, читает переписку с провинциальными властями и готовит им ответы, которые потом несет на утверждение к начальству.

Его жизнь плоха? Да нет, в общем то. Он вполне счастлив. Да, он лишился кое-каких радостей жизни, ну, так он их и не знал, а потому не может оценить всю тяжесть потери. Судя по личной жизни кое-кого из его знакомых, эта тяжесть не так уж и велика. Нет, Стефан своей жизнью доволен, как и сотни писцов в государственной канцелярии, которые были евнухами все до единого. Императоры опасались «бородатых» слуг, а потому большую часть придворных должностей занимали именно эти, навсегда потерявшие обычные радости, безбородые и бесполые существа. Их считали подобными ангелам, потому что они лишены плотских страстей. Свое искалеченное тело они радовали дорогими одеждами и изысканными яствами, беспощадно обдирая просителей и вообще всех, до кого могли дотянуться их алчные руки. Ведь только золото могло согреть их холодные, лишенные любви сердца. Евнухи исполняли еще одну роль. Их, ненасытных грабителей и взяточников, императоры использовали, как свою личную копилку. Потому что императорские евнухи служили государству и Августу, и только он считался их наследником. Такая вот у них была судьба, у счастливцев, которым удалось выжить…

Глава 2

– Это было немного неожиданно, владыка, – сказал Деметрий, когда хмель начал его отпускать. Пробуждение получилось очень странным. Еще ни разу за всю свою долгую жизнь он не просыпался со сломанной ногой, туго затянутой в деревянную шину.

Он лежал в собственном домике, где около печи – каменки сидела на корточках незнакомая худенькая девчонка лет пятнадцати, которая робко смотрела на хозяина и его высокого гостя. Она расположилась рядом с печью, подкладывая туда нарубленный валежник. Тут же стояла еще одна лежанка, и Деметрий совершенно точно знал, что вчера ее там не было. Его оружие висело на стене, а вещи и доспех кто-то аккуратно сложил в деревянный сундук. Была осень, и по земляному полу тянуло стылым сквозняком, отчего девчонка поджимала замерзшие пальцы ног и придвигалась поближе к очагу. У нее из вещей не было ничего, кроме рубахи до колен, ведь она совсем недавно пришла сюда из земель дулебов, где ее деревушку сожгли авары. Она тогда чудом в лес ускользнула.

– Я же тебе обещал, что ты до весны ходить будешь. Забыл? – глаза князя излучали невинность и обиду. – Да если бы я тебе рассказал все, что будет, ты бы не согласился.

– Да как же я так напился, что не почувствовал, как мне ногу сломали? – изумился Деметрий.

– Маковый отвар в мед добавили, – махнул рукой князь. – Тут неплохая ведунья живет, она помогла. Два месяца полежишь, и как новый будешь. Ладно, отдыхай! Збыху скажу, он будет заходить к тебе. В шахматы поиграете.

– С ним неинтересно играть, – ответил Деметрий. – Он же выигрывает всегда.

– Зато ему интересно, – парировал князь. – Ходил бы он к тебе, если бы ты всегда выигрывал?

– Да, за два месяца я тут от скуки с ума сойду, – задумчиво сказал Деметрий.

– А ты вот мне скажи, – резко повернулся к нему Самослав, который уже собрался уходить. – Вы же авар в бою били?

– Били, конечно, и не раз, – с недоумением посмотрел на него тагматарх. – Если людей хватает, то в этом никакой хитрости нет.

– А как?

– Легкие всадники связывают их боем, а потом удар наносят тяжелые катафрактарии. У нас они даже получше, чем у авар будут. Хотя, честно сказать, их тяжелая конница очень хороша. Обычно это знатные воины из богатых семей. Они, кроме упражнений с оружием, больше и не занимаются ничем, за них рабы трудятся. Очень опасные ребята.

– А если нашу пехоту против тяжелой конницы в чистом поле выставить, есть шансы? – заинтересованно спросил Само.

– Никаких, – покрутил головой Деметрий. – Растопчут.

– А если сделать длинные, очень длинные копья с толстым древком. Длиной шагов в восемь – десять и выставить целый лес перед всадниками? – уточнил князь.

– Тогда да, наверное… – на лице военного была написана глубокая задумчивость. – Но так же еще никто не делал… Первая война, да? Да кто вы такой все-таки?

– Первая, – кивнул Самослав. – И я тебе уже отвечал, кто я такой. Так что думаешь?

– Думаю, все равно не получится ничего, – откинулся на подушку, набитую пером, Деметрий. – Допустим, вы воюете с армией императора. Катафрактарии на такие копья просто не пойдут, дураков нет. Они развернутся и уйдут в сторону, а потом это войско обработают камнями и стрелами псилы из пехотных тагм. Как только проредят строй, то в атаку пойдут скутарии, которые порубят мечами эти копья, а тяжелая конница ударит во фланг или в тыл. Вне строя эти копья бесполезны, и твою пехоту покрошат на куски.

– А с аварами как будет? – спросил нахмурившийся Самослав.

– А вот авары сначала лучников выпускают и таких же склавинов с дротиками. Через час боя у нас эти копья держать будет некому. А потом тяжелая кавалерия остатки наших людей конскими копытами в землю вобьет. Хотя насчет копий мысль интересная… Только если пехота вся в панцирях будет, и в железных шлемах. Да ну, глупость какая-то, откуда мы столько денег возьмем…

– Вот и думай, как нам без своей конницы авар побеждать. У тебя два месяца, – поставил задачу князь. Вот тебе и битва при Куртре, товарищ подполковник, усмехнулся он про себя. Очень умным себя почувствовал, да?

– Да, – задумчиво сказал Деметрий. – А я еще боялся, что скучать придется. Чувствую я, не до шахмат мне будет.

– Любава! – обратился князь к девчушке, которая испуганно вскинула на него глаза. Бедняжка и не догадывалась, что владыка ее имя знает. – Ты все помнишь, что делать должна? – та изо всех сил закивала головой. А Само продолжил. – Ни на шаг влево, ни на шаг вправо не отступать от моих слов. Встать ему можно будет только через два месяца, и не раньше. Хоть силой его держи. По нужде – в горшок или под себя. Потом хозяина вымоешь теплой водой. Следи за ногой. Если повязки ослабнут хоть немного, тут же зови ведунью. За одеждой и обувью к княгине подойдешь, она даст. Если все сделаешь, как сказал, и твой хозяин ходить будет, награжу тебя. Если захочешь замуж, найду тебе хорошего парня и приданое дам. Все поняла?

Девчонка снова закивала головой. Само за все время голоса ее и не слышал. Только видел застывшую боль в глазах. Боль, так знакомую мальчишке, оставшемуся сиротой в шесть лет. Боль, которой несчастной девчонке и поделиться было не с кем. Одна она на всем белом свете, и чужая для всех.

А Самослав уже вышел из дома бывшего тагматарха. У него накопилось много дел, а за Деметрием и сиделка присмотрит. Она сирота, ей любая служба в радость, лишь бы поесть дали. Он пошел к себе в терем, где чмокнул в щеку жену, которая кормила новорожденного сына. Князь пока еще думал над именем, но склонялся к тому, чтобы назвать малыша Святославом. В честь знаменитого князя и в честь сына, который остался там, в прошлой жизни. Людмила, лежащая на боку, прижимала ребенка к себе, а тот, лениво теребя губами налитую молоком грудь, дремал. Мальчишка рос довольно спокойным, только боли в животе, что обычны у детишек в этом возрасте, заставляли его частенько реветь и крутиться из стороны в сторону. А укропной воды тут не было. По причине отсутствия этого самого укропа.

– Я на юг поеду, в Соляной городок, – сказал жене Само, присев рядом на ложе. – Через месяц вернусь, может, меньше. Нужно до холодов обернуться.

– Конечно, муж мой, – сказала Людмила, блеснув нечаянной слезой. – Мы будем тебя ждать. Я помню всю твою науку, и туго пеленать не стану.

Надо сказать, выживаемость младенцев тут оказалась невысока. Видимо, потому, что условия для жизни были дрянные: одеть малыша не во что, а подцепить простуду в доме, где под крышей проделана сквозная дыра на улицу, просто пара пустяков. Правда, те дети, что все-таки умудрялись не умереть, с самого рождения цеплялись за жизнь клыками и когтями. Самослав, пользуясь тем, что был верховным жрецом племени, продвигал в массы основы гигиены. Воля богов понемногу меняла сознание, и младенцев даже стали подмывать теплой водой, хотя раньше не подмывали никакой, обходясь пучком соломы. А еще он, совершенно растерявшийся от отсутствия памперсов и пеленок, вспомнил старый кавказский обычай, когда новорожденного заворачивали в овечью шкуру. Она и впитывала все выделения, и согревала, и даже иммунитет стимулировала. Просто меняй раз в день, и все. Так, по крайней мере, ему рассказывала жена там, в прошлой жизни… Что-то часто он про ту жизнь вспоминать начал. Пора в дорогу, дел по горло.

* * *

В Соляной городок пошли на веслах. Большая лодка, выдолбленная из огромного, в пять обхватов толщиной дуба, вмещала десяток человек и припасы. Обратно они пойдут на ней же, взяв с собой груз соли. Надо сказать, Горазд оказался вполне неглуп и поставил дело на поток. А, поскольку сам он рубить соль ленился, то все, кто случайно оказывался в окрестностях городка, работали теперь в пещере, позабыв, что такое солнечный свет. Сам владыка запретил селиться в тех местах. Не ближе, чем на день пути. Поначалу ослушников просто резали, но вот теперь Горазд нашел элегантный и прибыльный способ решения проблемы. Впрочем, тех, кто не хотел работать или пытался бежать, все равно резали. Секретность была превыше всего. Хотя эта секретность доживала последние дни. Население городка росло, а ладьи с зерном и солью ходили по реке одна за другой, словно челноки. Скоро зима, а еды жителям должно хватить до весны. Те поля, что разбили там поселенцы, не закрывали и половины потребности.

Самослав с удивлением оглядывал берега реки, где как грибы после дождя, выросли новые деревушки. Еще весной их не там было, он знал это точно. А значит, налоговая служба в лице Люта недорабатывала. Люди бежали под его защиту даже с той стороны Альп, а он и не знал об этом. Нужно наводить порядок, и срочно, иначе деревни доползут до соляной пещеры, и тогда пиши пропало. Хотя шила в мешке не утаишь, Самослав это прекрасно понимал. Но еще пару лет нужно продержать все в секрете, а за этот срок, надрывая жилы, построить укрепления, которые для этого времени станут неприступной твердыней. Там, если что, и он с семьей сможет укрыться в тяжелые времена, и казну можно будет спрятать. Хоть и дорого, да стоит оно того.

Идти на веслах против течения оказалось совсем непросто, а потому почти весь путь ладью тянули на канате, как бурлаки. И вроде бы сотня верст всего, а неделя на дорогу уходит. Спасибо, за последние два года деревенские хорошенько почистили берега от зарослей, иначе и вовсе не пройти было бы. Хотя по непролазному лесу куда дольше пробираться. А уж плыть назад, вниз по течению – это же просто праздник какой-то. Сидишь себе на борту, да в воду поплевываешь. Знай, рулевым веслом шевели, чтобы на мель не сесть.

В ладье вместе с воинами ехал каменщик с семьей. Его Приск из Бургундии переманил, обещая в Норике райскую жизнь. Мастер, которого только что надули на строительстве монастыря, был на мели. Сам епископ, брезгливо морща нос, смотрел на униженного просителя, но денег за работу отдал едва третью часть от того, что обещал. За честь, мол, почитать должен, ведь во славу божью трудился. А где на епископа управу найти можно? В королевском суде? Смешно! Сразу после этого мастер, получив аванс от почтенного купца Приска, собрал свои пожитки, посадил жену и детей на повозку и отправился вместе с караваном в неведомые края, где никаких монастырей нет, и еще очень долго не будет. Всю дорогу мастер, которого звали Галл, спорил с князем до хрипоты, обсуждая необычный заказ.

– Ваша светлость, но так никто не делает, – горячился мастер. Самослав, который уже привык, что его величают то князем, то герцогом, то, на римский манер, дуксом, возражал ему:

– Да плевать, что не делают. Деревянную крепость сжечь можно, и сгниет она рано или поздно. А для нас это место очень важно. Там небольшая каменная крепость нужна, которая всю долину защитит. Известняк в тех местах есть, раствор будет из чего сделать.

– Но…

– Каменная башня, тридцать локтей высотой, – отмел все возражения Самослав. – С нее наблюдение будем вести. Там же сигнальный огонь зажжем, когда вражеское войско пойдет. Работать долго придется, но Горазд очень хорошо вопрос с рабочими решает, на удивление просто. Я там еще человек сто поселю, кормить-то надо будет чем-то эту ораву… А потом, как закончите, еще одну башню стройте, нужно будет лет за пять полноценную крепость там поставить.

* * *

На место они прибыли через неделю, как и планировали. Заросшая лесом гора, где на лысом пятачке стоял небольшой острог из частокола, возвышалась над долиной. Узкая тропа, что вела наверх, делала это место и вовсе неприступным, но князь был непреклонен. Строить из камня, и точка! Речушка Зальцах, которую тут знали под именем Солянка, оказалась до того чиста, что форель, рыскающую в поисках жучков и паучков, упавших на поверхность воды, хотелось ловить голыми руками. Порывы ветра сбрасывали еду прямо с веток деревьев и, то тут, то там раздавался всплеск рыбины, тускло блеснувшей в лучах солнышка серо-крапчатой чешуей.

Горазд, с ревом кинувшийся обнимать Само, которого не видел уже почти год, был остановлен наполовину придушенным князем.

– Да задавишь, медведь! Без подарков останешься тогда!

– Подарки! – с детской непосредственностью обрадовался этот на редкость сильный и свирепый мужик. – Где подарки? Давай!

– Стол накрывай, и будут тебе подарки! – пошутил князь, а Горазд даже побледнел. Совсем одичал в лесу, всякое вежество позабыл. Впрочем, он исправил свое упущение, и бабы засуетились, пчелками летая от погребов к печам.

Что нравилось князю в его соплеменниках, так это совершенно чистая и незамутненная вера. Они доверяли ему безоговорочно, не рассуждая, ведь всё, что он говорил, рано или поздно сбывалось. Они были наивны, как дети, и жестоки, как бывают жестокими только малолетние хулиганы. Они не боялись смерти, ведь она шла рядом с ними с рождения. Они радовались малому, ведь и этого многие из них не имели. Они были просты, и весь мир делился для них на две половины: белую и черную. Они не размышляли, нужно ли делать то или это. Они просто делали и не боялись последствий. Это было именно то, чего Николаю Семеновичу так не хватало в прошлой жизни.

После того как воины сдвинули первые чаши с медом, князь, поедаемый жадными глазами, встал и произнес:

– А помнишь, Горазд, мое обещание?

– А как же! – Вскинулся тот. – Меч, щит, шлем, корова и свинья. Я все запомнил.

– Меч! – хлопнул в ладоши Само, и глазам изумленной публики предстал франкский меч с богатым воинским поясом.

Горазд, который смотрел на это великолепие выпученным глазами, заревел от восторга и бросился обнимать владыку. Тот отстранился.

– Не спеши! Щит!

Продолговатый скутум, изрисованный молниями, перешел в его руки, вызвав удивленный ропот родовичей. Тут таких щитов не видели. Все больше круглые, германские в ходу были. А то и вовсе никаких.

– Шлем!

– Неужели и корову со свиньей подаришь? – севшим голосом спросил Горазд. Все, что происходило, ему могло только привидеться в самых смелых снах. Ведь тот, кто имеет такое оружие, сразу знатным человеком становится. Не может князь этого не знать. – Так ты же их не привез, я бы заметил.

– Я решил вместо коровы и свиньи тебе панцирь подарить, – лукаво усмехнулся князь. – Возьмешь?

– А? – Горазд сел, неприлично раскрыв рот. Кольчуга в этих местах даже не у всех владык была. А то, что тогда они их с мертвых баварцев сняли, просто удача неслыханная. Раз в жизни такое бывает, и то далеко не у всех.

– Ну, будем считать, что ты согласен, – усмехнулся Самослав, протягивая металлический сверток. – Ты же теперь жупан, тебе по должности положено.

И князь надел ему на шею серебряную цепь с кулоном в виде пятиконечной звезды.

* * *

Тьма в соляной пещере еле-еле пробивалась светом факелов, которые были тут тусклыми и бледными, словно умирающими. Здесь было душно, потому и факелы горели слабо, выжигая последний кислород. Люди, которые имели несчастье брести к лучшей жизни через эти места, или пасти здесь овец, или просто искали новый путь на юг, в Италию, рубили соль и складывали ее в корзины, что стояли стопкой тут же. Мертвенная бледность их лиц не могла укрыться от глаз Само даже в тусклом свете факелов. А еще он увидел в их глазах такую безнадежность и тоску, что защемило сердце. Ведь тут и дети были по пять-семь лет отроду. Они, напоминающие бледные, покрытые тонкой кожей скелетики, вызвали у князя ужас. Хорутане – охранники придерживали свирепых псов, рыкающих на пленников, а те испуганно отбегали в стороны, если пес аланской породы подходил слишком близко.

– Работу остановить, всех вывести на улицу, накормить, – коротко скомандовал он. Ничего не понимающий Горазд приказание выполнил беспрекословно, но на его лице застыло изумление. Что это с владыкой?

Люди, не видевшие света месяцами, выходили на улицу зажмурившись. Даже закатное солнце било им по глазам так, что с непривычки выступали слезы. Многие плакали, а их губы шевелились в молитве. Ведь для них солнце было богом, а не просто дневным светилом. И они были со своим богом разлучены навсегда. Ну, так они думали еще пять минут назад.

– Люди! – громко крикнул Самослав, а толпа мужчин и женщин с полуприкрытыми глазами на бледных лицах жадно внимала ему. – Вас накормят, вы отдохнете, а потом я скажу вам, что будет дальше. – И он прошептал в сторону Горазда:

– Где таких собак взял? Им же цены нет.

– Да, тут деревушку лангобардов пощупали, – замялся Горазд.

– Я же тебе строго-настрого запретил грабежом заниматься! – удивленно поднял бровь Само. – Зачем своевольничаешь?

– Так сам же сказал, чтобы на день пути никого не было, – глаза новоявленного жупана светились невинностью. – А они как в дне пути от нас и жили, вот мы их и под нож… Собак помоложе забрать получилось, а тех, что постарше убить пришлось. Опасные твари оказались.

– Собаки – это хорошо, – задумчиво сказал Само. – Щенков в Новгород пришли тогда, нам такие тоже пригодятся. И вот еще что, пока твои работники едят, следите, чтобы ни один не ушел.

– Так зачем мы тогда их из пещеры выпустили? – резонно заметил местный жупан. – Оттуда не сбежишь, собаки порвут. – Но ответа он не дождался. Ему и в голову не приходило, что его князю просто стало жаль этих людей. Такого просто не могло быть.

Самослав осмысливал еще кое-что из увиденного. Количество соли, что нарубили пять десятков рабов, закрывало потребности его торговли на полгода вперед. Ему просто не нужно было столько. Впереди замаячила перспектива классического кризиса перепроизводства. Нужно думать о расширении рынков сбыта, иначе излишки товара похоронят хрупкую экономику княжества. А идти-то особенно и некуда. На севере – полунищие словенские леса, с которыми и так торговля налажена. На востоке, верст на восемьдесят, земли его собственного княжества, потом земли тестя, а за ним – аварские степи, куда ему ходу нет. На западе – Бавария, с которой уже заключен контракт. На юге – запретные пока земли лангобардов. Не стоит туда соваться, чтобы не получить полноценную войну с сильным и умелым противником.

– У нас, Горазд, соли теперь слишком много, – сообщил он своему жупану после того, как провел инспекцию складов.

– Много соли – хорошо, – удовлетворено заявил знаток местной экономики с бицепсами толщиной в бедро нормального человека. – Чем больше добудем, тем мы богаче станем.

– Не станем, – отрезал князь. – Если мы все, что ты тут добыл, на рынок выбросим, цены пополам упадут. Я и так с баварским герцогом договорился, он много брать будет. Пока надо остановиться, иначе по миру пойдем. Будем корзину соли на летнюю белку менять. – Князь подключил логику, понятную аборигену.

– Да как же так…, – растерялся Горазд. – Мы тут, получается, зря стараемся? Так что, всех рабов резать теперь? Не кормить же их…

– Нет, – поморщился князь. – На землю посадим и будем им за труд платить.

– Да зачем им платить? – взорвался Горазд. – Они же даром работают.

– Ты скольких за последний год схоронил? – посмотрел ему в глаза Само.

– Да пару десятков померло, не больше, – пожал громила плечами. – Так мы еще наловили. Тут много бродяг ходит.

– А теперь представь, сколько бы они за этот год соли нам добыли, – терпеливо, как ребенку, объяснял Само. – Поверь, если человек за интерес трудится, то он работает и больше, и лучше. А раб только и думает, как бы сбежать, или хозяину нагадить. Ты забыл, кем я десять лет в Бургундии был?

– Ну, вообще, да…, – почесал лохматую голову Горазд. – Я бы тоже все время думал, как стражнику половчее голову камнем проломить да смыться. А чем они тогда тут заниматься будут?

– Крепость строить будете. Я вам мастера из самой Бургундии привез. Чтобы он тут у тебя как сыр в масле катался. Понял?

– Да понял, – почесал Горазд кудлатый затылок. – Там эти… поели, владыка, и твоего слова ждут.

Самослав вышел на всеобщее обозрение, а на него уставилась сотня глаз, в которых был написан немой вопрос, мольба и надежда.

– Люди! Вы оказались в рабстве, значит, так вам отмерено богами. Но я, князь Самослав, отпускаю вас на волю. Вы свободны, можете идти на все четыре стороны.

Воцарилось изумленное молчание. Оно было настолько тяжелым, что, казалось, даже вздох было сделать сложно. В глазах у многих появилась тоска, у кого-то – отчаяние, у кого-то – надежда.

– Да куда мы пойдем-то? Чай не лето, – грустно хмыкнул всклокоченный мужик с мертвенно-бледным, как у всех здесь, лицом. – Ни еды, ни одежи теплой, ни семян, ни топора… Зима скоро. Подохнем мы от голода в этих лесах. Или волкам на зуб попадем.

Собрание поддержало его согласным гулом. Тут почти все были в схожей ситуации. А в глазах матерей, в подол которых вцепились малые дети, и вовсе читалась мольба. Весь немудреный скарб переселенцев сгинул, когда они попали в плен. Кроме лохмотьев, что на них были надеты, ни у кого ничего не было.

– Тогда оставайся здесь, – предложил мужику Само. – Иди под мою руку, построишь здесь дом. Будешь работать, и за свой труд получать зерно и соль. За соль купишь топор, одежду, свинью и кур. Пока на ноги не встанешь, жупан тебя от своего стола кормить будет.

– А так можно было, что ли? А на кой нас охраняли тогда? – изумленно спросил мужик. – Я согласен. Мне и бабе моей все равно идти некуда. Мы от аварских земель бредем за лучшей долей. Изгои мы.

– Можно, – милостиво разрешил князь. – Кто еще остаться хочет?

Остались все, кроме одного заплутавшего торговца из Баварии и пастуха-германца, которого дома ждала невеста. Они ушли на рассвете, а вслед за ними пошли воины из охраны князя с вполне конкретным приказом. Никто и никогда не должен найти тела этих людей.

Глава 3

Назад пришли на веслах, лишь слегка беспокоя ими студеную осеннюю волну. Все же, плыть по течению – это просто наслаждение, особенно когда вокруг тебя такая красота. Леса по обеим сторонам реки были зелеными, желтыми, красными… Листья всех оттенков шелестели на ветру и, сорванные внезапным порывом, кружились в своем последнем танце. Скоро, совсем скоро придет зима, самое страшное когда-то время для родовичей, которые уже и забыли, как старики уходили в лес, как умирали от бескормицы дети, и как единственная корова не могла стоять на ногах, и ее приходилось подвешивать за брюхо. А ведь так недавно все это было.

Нос ладьи с разгону въехал в песок пляжа, что был у крепости, и Само скорым шагом пошел домой. Соль и без него разгрузят. Он ворвался в терем, где Людмила бросилась ему на шею, прижавшись тугой, налитой молоком грудью. Она не сказала ничего, но все сказали ее глаза, а Само и не заметил, как оказался на супружеском ложе, душа жену в объятиях. Первый голод он утолил быстро, и вскоре они просто лежали, прижавшись друг к другу разгоряченными телами.

– Как наш сын? – спросил Самослав, хотя малыш на расстоянии руки от него посапывал в люльке, засунув в рот палец.

– Все хорошо, – сказала Людмила. – Я принесла богатые жертвы Мокоши. Она не оставит нас.

– Это ты молодец, – поморщился Само, но больше ничего не спросил. Ответ был исчерпывающим, и большего он от жены все равно не добился бы. – Ты Деметрия навещаешь?

– Конечно, каждый день захожу, и не по разу. Он в надежных руках. Любава за ним, как родная мать, смотрит. Ругает его, почем зря, он все порывается встать.

– Вот ведь зараза ромейская! – Самослав вскочил с постели. – Пойду-ка я к нему, посмотрю, что там. Прибить его мало!

Он оделся и направился к дому Деметрия, благо тот и был-то в двадцати шагах. Зрелище, что увидел Само, когда зашел в комнату тагматраха, поразило его до глубины души. У постели больного, на чурбаке, выполнявшем роль стула, стояли шахматы, вырезанные из разных пород дерева. Рядом сидел Збых с отрешенным лицом, который обхватил голову двумя руками. На его физиономии была написана напряженная работа мысли. Деметрий, который поднял кулак в приветствии, жестом пригласил садиться. Его нога оставалась в деревянном лубке, на котором Любава перематывала полотняные бинты. Видно, ослабели они и плохо держали ногу. Она робко взглянула на князя, испуганно пряча глаза. Наконец, Збых сделал ход и победоносно посмотрел на противника. К величайшему удивлению князя, ответный ход сделала девчонка, после чего снова занялась ногой, а Збых опять начал лохматить волосы в глубоком раздумье.

– Как игра? – поинтересовался Само.

– Три-один, – не поворачиваясь к нему, ответил Збых. – Она выигрывает. Зверь, а не девка, с ума сойти можно!

– Зверь, говоришь, – задумчиво протянул Само и обратился к Деметрию. – Тогда вот задача тебе. Научишь ее счету. Если я в ней не ошибаюсь, тебе много времени не понадобится. И если еще узнаю, что ты порываешься встать, я около тебя стражу посажу и велю к ложу ремнями привязать.

Шесть изумленных глаз уставились на владыку. Любава тут же нырнула взглядом вниз, и что-то такое промелькнуло в нем. Удовлетворение, радость, несмелая надежда… А вот испуга в них не было. Вот ни на мизинец. А девка-то с сюрпризом оказалась, не ожидал, подумал Самослав. В глазах же мужиков появилось выражение недоумения. Учить считать сироту из глухой дулебской деревушки? Это было чересчур даже для отличающегося своими чудачествами князя.

А Самослав уже пошел за ворота, где заканчивали пробежку четыре сотни полуголых бойцов под руководством Горана. Все, кому не по нраву оказались новые порядки, уже покинули стройные ряды, и теперь расчищали земли под пашню или отправились в Соляной городок, куда эти самые новые порядки еще не добрались. Там пока что достаточно силы и отваги, как и везде в словенских землях. Но тут Самослав затеял что-то совершенно невообразимое, и давно забытое еще с римских времен. Пока что он делал то, что и сам проходил на первых курсах училища, где бесконечная пахота от рассвета до заката лепила за пять лет из мамких сыночков советских офицеров. А уж, что такое для лейтенанта-первогодка заступить в наряд в ночь с пятницы на понедельник, и вовсе не сможет понять тот, кто не служил. Так что ряды турников, кожаных груш, набитых песком, и подобий штанг, сделанных из дерева и камней, радовали глаз, возвращая владыку в далекую молодость. Очень хотелось покидать чугунную гирю, но нет. Тут чугун называли «свинским железом», он не стоил ничего и считался браком при плавке. А уж запороть ее было раз плюнуть, учитывая, что абсолютно все манипуляции и дозировки применялись на глазок. А плавить чугун тут пока не умели. Жаль…

Самослав и сам проходил с парнями весь комплекс упражнений, только отлучка служила ему оправданием. В это время любой правитель был воином, а значит, должен разделять все тяготы со своими людьми. Иначе не добиться настоящей преданности, и никакие деньги тут не помогут. Менталитет!

– Кузня! Как я забыл! – владыка скорым шагом пошел к длинному сараю, который вынесли далеко за стены. Оттуда доносились методичные удары молота и перебранка на латыни, обильно перемешанной со словенскими наименованиями половых органов и разнообразных способов их применения.

Кузнец, выписанный из Санса, могучий горбоносый мужик из римлян, носил до боли знакомое имя Максим, и в выражениях не стеснялся.

– Я бить маленький молот, а ты в это же самое место бить большой молот! В это место, не в другой! Понимать меня, упрямый осел, которого поиметь во все дыры вонючий верблюд?

– Максим, ты чего так разошелся? – удивленно спросил Само, глядя на кузнеца и растерянного здоровенного парня из хорутан, который намеревался обидеться, но не мог, потому что не знал, что такое осел и верблюд. Он их никогда не видел.

– Сильный парень, но есть очень глупый, ваша светлость! – кузнец слегка поклонился. – Иди поешь, мы пока закончить.

Молодой коваль поклонился тоже и молча вышел. А Само вышел с кузнецом на воздух, у него был серьезный разговор, который он обдумывал не один день. Самослав перешел на латынь.

– Как работа, Максим? Как устроился? – участливо спросил он.

– Все хорошо, ваша светлость, – кивнул кузнец. – Работы много, по оплате нареканий тоже нет. Все, что договаривались, господин Лют мне отдает.

– Не хочешь ли расширить свою кузню? – спросил Самослав. – Нанять подмастерий человек пять-десять…

– Да зачем мне это? – удивленно пожал плечами кузнец. – Меня и так все устраивает. А наймешь подмастерий, они ремеслу научатся и будут у моих детей хлеб отбивать.

– Тебя устраивает? – князь схватил кузнеца за ворот и пригнул его к себе, уставившись в лицо яростным взглядом. – А меня не устраивает! И знаешь почему?

– Почему? – бешенство, что сверкнуло в глазах герцога, напугало кузнеца не на шутку. Видно, знать, она везде одинаковая.

– Ты войны при короле Теодорихе помнишь? – спросил его Само.

– Помню, конечно, – кивнул тот. – Всё ждали, когда из Австразии алеманы с тюрингами придут. Страх такой был, что и не выговорить.

– Так если мы все, что замыслили, сделать не успеем, то тебе те алеманы и тюринги милосердными сестрами из монастыря святой Радегунды покажутся! Это ты понимаешь?

– Так, вроде отбили набег баваров, ваша светлость, – несмело ответил Максим. У местных имелась одна особенность, которую попаданец из двадцать первого века понять не мог никак, и она доводила его до белого каления. Они не способны думать, что будет через год или два. Правда, происходило это не из-за их тупости, а потому, что тут так далеко не загадывали. Люди здесь жили сегодняшним днем. Вот и получалось, что мысли у них не шли дальше следующего урожая, потому что там, за ним, была такая несусветная прорва времени, что и заморачиваться не стоило. Зиму протянул – уже счастье.

– А про аварского кагана забыл? А про лангобардов? А про соседей – словен, которые нашему богатству завидуют? Ты кольчугу за сколько сделаешь?

– Полтора месяца точно потрачу, – задумался кузнец. – Если сильно спешить, управлюсь за месяц. Но это тяжело, ваша светлость, работа тонкая.

– А мне их нужно пять в месяц, чтобы вон тех парней одеть. Понял? – резко ответил ему Самослав, ткнув в воинах на турниках. – Я тебе за кольчугу сколько обещал?

– Два солида за работу, – ответил кузнец. – Ваша еда, жилье и железо.

– Значит, ты за год пятнадцать золотых заработать можешь, не больше. Так?

– Так, вроде бы, ваша светлость, но не смогу. Я же должен топоры, серпы и наконечники для сох ковать. Не сделаю я столько.

– А если ты наймешь пять подмастерий, то я тебе за каждую кольчугу буду по солиду отдавать. Чистыми! Еда и оплата помощников – отдельно.

– Так это меньше в два раза, – набычился кузнец. – Не договаривались мы так.

– Пять кольчуг в месяц, в год – шестьдесят солидов, сто восемьдесят тремиссов с мордой короля Хлотаря. Так понятнее?

– Сто восемьдесят франкских золотых, – благоговейно прошептал кузнец. – И вы мне все их заплатите? Без обмана?

– Пять лет платить буду, клянусь Перуном, Сварожичем и Яровитом. Чтоб меня молния убила, если соврал! Хочешь, еще святым Мартином поклянусь?

– Не надо, верю! – сказал ошеломленный кузнец. – А через пять лет что будет?

– Деньги бери и можешь домой ехать. Если останешься, я тебе за кольчугу буду полсолида платить. Это будет девяносто золотых в год.

– А если я еще подмастерий возьму и буду десять панцирей делать? Тогда что? – в запальчивости произнес кузнец.

– А тогда ты снова сто восемьдесят золотых получишь, – пообещал князь.

Кузнец сел на чурбак и вытер пот, обильно выступивший на лбу. На три золотых крестьянская семья могла питаться год. Около ста тремиссов стоила небольшая ферма. Хороший мастер, зарабатывавший за тот же год полсотни, считался весьма состоятельным человеком. Но сто восемьдесят? Такая цифра в голове Максима не укладывалась. О таких деньгах он и мечтать не мог. Жене, что ли, пойти рассказать? Нет, не поверит Агриппина…

– Думай! – жестко ответил Само. – Но недолго. Я все равно сюда еще кузнецов привезу. Думаю, они умнее тебя будут. А ты, если захочешь, можешь домой ехать.

– Нет! Не поеду я туда, ваша светлость, не гоните! У короля Хлотаря два сына подрастают!

– И что? – удивился князь.

– Как что? – непонимающе посмотрел на него кузнец. – Как помрет, непременно война начнется. Так же всегда было!

– У меня для тебя срочный заказ есть, – сказал Самослав и развернул лист папируса с неумелым рисунком. Ты мне кольчугу переделаешь и два ножа откуешь по моим размерам.

– Но так же никто не делает, ваша светлость, – начал горячиться кузнец. – А ножи так и вовсе дрянь! Ими же даже мяса за столом не отрезать!

– Пять франкских золотых, если сделаешь за две недели, – оборвал его словоизлияния князь. – Остальные заказы помощнику отдашь.

– Вы все получите в срок, ваша светлость, – согнулся в поклоне кузнец, который почему-то решил больше не спорить. – Но если с кольчугой все понятно, то про эти странные ножи я попрошу вас рассказать подробнее.

– Я тебе даже покажу, – усмехнулся Само.

* * *

– Как зовут? – Самослав приобнял тощего мальчишку лет десяти, который давился слезами за казармами, где жила сотня ребятишек-сирот.

– Добрята я, – всхлипнул пацан, который не обратил внимания, кто именно с ним разговаривает. Его глаза были затянуты слезами.

– А чего ревешь?

– Дядька Хотислав прогнать меня хочет, – всхлипнул мальчишка. – А куда я пойду? К тетке приживалой? Чтобы меня снова куском попрекали? У нее своих шестеро.

– С родителями что? – посуровел князь. – Самовольничает Хотислав, который был назначен воспитателем в детскую сотню. Бывший владыка, потерявший руку при защите крепости, от тоски удавиться хотел, да князь нашел ему дело.

– Мамка померла давно, а батю немцы убили, – всхлипнул мальчишка.

– А почему прогнать тебя хотят?

– Да биться на кулачках я слаб, – честно признался мальчишка, – боязно мне.

– Ты знаешь, – с серьезным лицом сказал ему Само, – а ведь есть воины, которым не нужно на кулаках биться. Лучники, например. Хочешь лучником быть?

– Очень хочу! – повернул к нему зареванное лицо мальчишка. – Ой, владыка! – И он неловко вскочил. – Прости, что жаловаться начал.

– Иди сюда, – притянул его к себе Само. – Я с дядькой Хотиславом поговорю, но ты мне обещание дай, что самым лучшим лучником из всех станешь. Это наша с тобой тайна будет. Договорились?

– Договорились, владыка! – на князя смотрел не по годам взрослый, знающий горечь потери человек. В его глазах сквозь слезы пробился задорный огонек. – Яровитом клянусь, лучше всех стану! Лучше даже, чем дядька Стоян.

– Вот и славно, – кивнул князь. – Вытирай слезы, воин.

Он встал и пошел туда, где стояли длинные, по германскому обычаю, дома. Там и жила сотня мальчишек-сирот, которых князь взял на воспитание. Хотислав развернулся тут на славу. Княжеская дружина поставила дома чуть ли не за неделю, взяли в стряпухи пять одиноких теток, и дело пошло. Пока мальчишки занимались физкультурой и понемногу осваивали броски дротиков и кулачный бой. Но дальше у отставного подполковника были серьезные планы. За зиму он надеялся написать программу обучения для отроков.

– Владыка, – склонил голову Хотислав. – Давно поговорить хотел.

– Говори, – кивнул Само.

– Позволь дела передать кому-нибудь, а я пойду и спокойно удавлюсь. А? – в глазах сурового мужика читалась тоска и робкая надежда. – Ну, не могу я так больше. Я же не баба, с детьми возиться.

– Рассказывай, – вздохнул князь и сел на чурбак. Разговор будет долгим, он уже это понял.

* * *

Старый римский город Диводурум был разрушен гуннами почти двести лет назад. Не так уж много от того города и осталось. Из каменных строений уцелели бани, в которых теперь расположился собор святого Петра, да неработающий гигантский акведук, что поражал воображение всех, кто впервые подходил к этому городу. За границами Диводурума остался огромный амфитеатр, один из крупнейших в Галлии. Его постигла судьба всех остальных объектов городской культуры, он постепенно разбирался на камни. Римский Диводурум съежился, втянувшись в границы новых стен и теперь назывался Мец, а на месте его старых кварталов крестьяне разбили поля и пасли скот. Тьма накрывала римский мир, разоренный непрерывными войнами с варварами, лютым холодом и непонятно откуда взявшимися чумой и черной оспой, которые пришли в эти земли с интервалом в тридцать лет. И непонятно, что было хуже – чума, от которой вымирали целые области, или оспа, которая забирала множество маленьких детей и уродовала десятки тысяч.

Его величество Хлотарь потерял от оспы брата, но его самого она не тронула. Он был на редкость красив, это даже отметили хронисты. Роскошные рыжеватые волосы были расчесаны на две стороны и заплетены в косы, которые спускались ниже пояса. Белозубая улыбка плавила сердца женщин и помогала втираться в доверие к мужчинам. Внешностью и умом король пошел в свою мать Фредегонду. Она при жизни стала легендой. Красавица-служанка, в которую без памяти влюбился свирепый и крайне недалекий король Нейстрии Хильперик, оказалась на редкость умна, хитра и беспощадна. Именно поэтому она и смогла выжить в той бесконечной мясорубке, когда один за другим гибли короли франков, потомки великого Хлодвига. Именно ее наука спасла самого Хлотаря, который поначалу правил ничтожным огрызком, оставшимся от королевства отца, но сумел перебить своих родственников и объединить огромную страну, подарив ей прочный мир. Ценой этого мира стали уступки могущественным аристократам. Вот и сейчас буйная знать Австразии, возглавляемая Пипином из Ландена и Арнульфом, епископом Меца, требовала себе отдельного короля. И прямо сейчас пятнадцатилетний Дагоберт, который станет последним великим правителем из рода Меровингов, получал прощальные наставления отца:

– Никому не верь, сын мой, ни единому человеку. Майордома Хуго смени. Он вор и взяточник, он один из тех, кто лишил нас дани от лангобардов. Придется поставить Пипина. Он тоже негодяй изрядный, но решит все вопросы со знатью. И я наблюдал за ним много лет, с оглядкой ему можно доверять. Все остальные герцоги Австразии – жадный, лживый и буйный сброд. Это первое!

– Теперь второе. Саксы! Держи их в узде. Они поклялись платить дань, и пусть они ее платят. Пятьсот коров в год, и ни коровой меньше! Если снова восстанут, утопи эту землю в крови. Не давай им поднять голову, иначе они нас сметут. Уж очень их много.

– Третье! Бавария. Этот хитрый лис Гарибальд притворяется нашим другом и подданным, но он – ни одно, ни другое. Воевать с ним не слишком хочется, вроде бы и незачем лезть в его леса. Но меня не оставляет странное чувство. Мои чиновники из Бургундии докладывают, что в его земли уходит караван за караваном с оружием, железом и людьми. Тут что-то не так, сын мой. И последнее!

Король выложил на стол монету из соли.

– Здесь ровно римский фунт. Кто-то делает из соли деньги, и они уже ходят в наших землях. А ведь соль – это и есть деньги, и у кого-то их становится слишком много. А мне не нравится, когда кто-то богатеет без моего разрешения. Такие люди становятся очень опасны. Разберись со всем этим, сын. Я хочу знать об этом человеке все!

Глава 4

Новый год, который тут в январе никто не праздновал, перелистнул страничку несуществующего календаря. Год тридцать восьмой царствования короля Хлотаря, или шестьсот двадцать второй в нашем исчислении. Год, когда император Ираклий отбросит персов почти до Евфрата. Год, когда великий Пророк Мухаммед уведет своих последователей из Мекки в Медину. Год, который и стал первым годом Хиджры, открыв собой новую эпоху. Последний год безраздельного могущества аварского кагана на просторах Восточной Европы. Скрипучее колесо истории уже крутилось с надрывом, и должно было вот-вот развалиться от непомерного груза. Скоро, очень скоро все изменится… Два молодых, сильных и воинственных народа вот-вот выйдут из своих лесов и пустынь, чтобы сдавить империю клещами со всех сторон.

* * *

– А я все равно немного хромаю, владыка! – Деметрий ходил уже целый день и не мог остановиться. Два месяца лежать – то еще испытание. – Нет, конечно, никакого сравнения с тем, что было. У меня словно крылья выросли.

– Ну-ка, ложись на спину! – Самослав, все медицинские познания которого были основаны на двух ранениях, после одного из которых ему ломали неправильно сросшуюся кость, и на рассказах жены, задумался. Секрет оказался прост. Левая нога после того, как сросся перелом, все равно была чуть короче, буквально на сантиметр. – Вырежи кусок кожи и к подошве рыбьим клеем приделай. Хромать не будешь. И вообще, я не волшебник, я только учусь.

– Вы учитесь на волшебника, владыка? – глаза Деметрия приняли совершенно неприличный размер. Он, видимо, тоже плохо понимал идиомы.

– Забудь, – махнул рукой Само. – Любаву считать быстро научил?

– Быстро? – воскликнул Деметрий. – Да она через час уже считала. Я таких понятливых девок и не видел никогда. Хотя… Я и парней таких понятливых не видел.

– Будем из нее бухгалтера делать. Позови-ка мне Любаву, – сказал Самослав служанке. Та поклонилась и выбежала на двор.

Девчонка вошла, опустив глаза в пол. Она явно не знала, куда деть руки. Не красавица, подумал князь, и даже не слишком мила. Невысокая, щуплая, с широким курносым лицом, усыпанным веснушками, она стояла, сцепив добела пальцы, явно робея перед лицом высокого начальства. Тут-то ей и объяснил Самослав, что такое умножение, и даже зачитал таблицу от двух до пяти.

– Поняла что-нибудь? – участливо спросил князь, видя напряженную работу мысли на ее лице.

– Да, княже, – несмело сказала девчонка. У нее был приятный голос, не слишком вязавшийся с неказистой внешностью. – Поняла и запомнила.

– Запомнила? – удивился Самослав. – Ну-ка, повтори.

Любава оттарабанила таблицу умножения, сбившись пару раз. Но тут она поправилась сама и, сложив цифры, вышла на верный ответ. После этого снова опустила глаза.

– О-хре-неть! – только и смог сказать Само. – Да ты уникум! Ключницей пойдешь?

Та отчаянно замотала головой отказываясь.

– Почему? – удивился Самослав.

– Не хочу холопкой быть, – в глазах девчонки блеснули слезы. Князь мало обращал внимания на такие мелочи, но по местным обычаям тот, кто соглашался на эту должность, считался рабом. Также, как и тот, кто брался работать без ряда, то есть договора. Работаешь бесплатно – значит, раб.

– Хорошо, не будешь холопкой, – сказал князь. – Ряд заключим, жалование тебе положу. Согласна?

– Согласна! – блеснула мокрыми глазами Любава и упала ему в ноги, обняв их. – Спасибо, княже, век не забуду! Всех богов за тебя молить буду!

– Латыни ее обучи, – сказал Деметрию Само. – Ей потом чтение и письмо нужно будет освоить.

– Да я уже начал, владыка, – признался тагматарх. – Я же за два месяца от скуки чуть с ума не сошел. А девчонка умная на редкость, все на лету схватывает.

– Кстати, Деметрий, а ты подумал над тем, что я тебя просил? Как нам пехотой аварскую конницу победить? – вспомнил вдруг Самослав.

– Подумал, владыка, – с готовностью кивнул тагматарх. – Все два месяца только об этом и думал.

– И как? – жадно вытянул шею в его сторону князь. – Ну, рассказывай, не томи!

– Никак! – торжественно сказал Деметрий. – Пока никак! Даже просто выжить в прямом бою очень тяжело будет. Нужно полевые укрепления строить, нужно пехоту работе в строю учить, чтобы самый обычный фулкон освоить. Нужно сначала сотников и десятников натаскать. И нам нужно очень много лучников иметь.

– Так у нас лучники куда хуже аварских, – поморщился Само.

– Так я не говорил, что они хорошие должны быть. Я сказал, что их должно быть очень много, – непонимающе посмотрел на него Деметрий. – Ливень стрел пустим, какая-нибудь стрела, да попадет. А против тяжелой конницы могут твои длинные копья сработать. Но только если лучников отгоним. Иначе нам конец.

– Значит, не победить? – задумчиво протянул Самослав.

– Без своей конницы никак, – покачал головой Деметрий. – Ты можешь их в засаду заманить, это склавины лучше всех умеют делать. В лесу можно конницу перебить, это тоже проще простого. Но в чистом поле пока шансов нет никаких. И это… Можно Любава так и будет у меня жить? Привык я к ней.

– Да? – удивленно посмотрел на него князь.

– Да! – уверенно ответил ему Деметрий. Возражений от Любавы, что характерно, не последовало.

– Тогда чего сидим? Там тебя тагма дожидается. Иди учи воинов, как в правильном строю биться нужно. Фулкон этот твой непонятный, чтобы у воинов от зубов отскакивал. Привык он, понимаешь, к моей ключнице! Глаз да глаз за всеми нужен!

* * *

Отправив Деметрия заниматься своими прямыми обязанностями, князь Самослав затеял игру на постели с маленьким сыном, щекоча носом его пупок, отчего тот хохотал и отталкивал пухлыми ручонками отцовскую голову. Ненадолго, впрочем, он тут же показывал пальцем на живот: продолжай, мол. Жена сидела рядом, а на ее губах играла мечтательная улыбка, делая ее еще красивее. Хотя, по мнению мужа, куда еще то? И так непривычные люди вздрагивают, когда ее видят.

Зима – время отдыха и время планировать дела на следующий год, а тех дел Самослав задумал столько, что и впятером исполнить тяжко будет. Две сотни бойцов учились работать со щитом и мечом, учились держать строй в учебных схватках. Две сотни лучников били по мишеням день и ночь, понемногу, день за днем оттачивая воинское мастерство. Не авары, конечно, но уже далеко и не лесные охотники. Полная имперская тагма – огромная сила по местным меркам, и именно слухи о том, что новый владыка день и ночь тренирует воинов, удерживают соседей от глупых мыслей. И вот прямо сейчас заявился один из них.

– Княже, владыка Младан приехал, – запыхавшаяся служанка оторвала хозяина от семейных радостей, и тот, передав ребенка жене, рывком встал с супружеского ложа.

– Зови! И на стол соберите! – девчонка понятливо кивнула и побежала в направлении кухни. Дело привычное.

– Владыка!

– Владыка!

Мужчины обнялись и сели за стол, на который непонятно когда вышколенные женой молчаливые служанки выставляли меды, копченое мясо, порезанное толстыми ломтями, хлеб, вяленую рыбу, сало и грибы. Владыка Младан, живший жизнью куда более патриархальной, глазел на белую холстину, что покрывала стол, и сделал себе зарубку в уме. Вот оно как в приличных домах-то положено. И ведь заляпать не боится такую красоту богатей соседушка. А на скатерти как по мановению руки появлялись все новые блюда и тарелки, затейливо резаные из клена, что и вовсе было неслыханно. Даже короли франков на голом столе ели, вместо тарелки кусок хлеба используя. Тот хлеб потом бедным отдавали. А кашу так и вовсе в углубление накладывали, что напротив каждого места в столешнице вырезано было. Но чтобы у каждого свое личное блюдо было, такого владыка Младан еще не встречал.

– Почему один приехал? – полюбопытствовал Само, дождавшись, когда гость, громким чавканьем оценивший местную стряпню, а особенно соленые грузди с лучком, с сытым видом откинулся на лавке.

– Сыновья со мной, – поморщился владыка. – Но тут им не след быть. Не для их ушей это. Рано еще.

– Людмила! – позвал Самослав жену. – Людей, кто с владыкой приехал, накормить нужно.

– Да, мой господин! – не поднимая глаз, ответила жена и вышла.

– А у тебя и в доме полный порядок, как я погляжу, – с неприкрытой завистью отметил Младан, провожая долгим взглядом Людмилу.

– Да… – протянул Само, подбирая ответ. Получилось уклончиво. – Жена тут всем ведает, я не лезу. Хозяйство, слуги, еда – это все на ней. У меня своих дел хватает.

– Я, собственно, дела и хотел обсудить, – владыка Младан влил в глотку чашу меда и теперь вытирал сладкие капли, промочившие густую бороду. – Тут у нас возня начинается, владыка Самослав. Нехорошая возня, до большой крови дело может дойти.

– Значит, все-таки заело дулебских владык, что мы тут богатеем, да? – посмотрел он прямо в глаза Младана. – Надеюсь, никто не знает, что ты у меня соль вполцены получаешь?

– Да боги с тобой, – замахал руками Младан. – Мне тогда конец! А так да, завидуют, жабы болотные. Хотят войной на тебя идти, пока ты силу не набрал. Все знают, что у тебя доспешная рать, как у баварского герцога. Боятся они тебя.

– И правильно делают, что боятся, – пожал плечами Само. – Пока у меня рать есть, я жить буду. А иначе мигом сомнут меня, даже пикнуть не успею.

– Так ты не боишься? – задумчиво спросил Младан, который готовился к совершенно другому разговору.

– Не боюсь, – ответил князь, с аппетитом обгрызая кабанью кость. – Я слух пустил, что троих дулебских владык сделаю жупанами, а остальных на кол посажу. Жупан у меня десятую часть подати будет получать и то место старшему сыну передаст. Или не старшему, не суть. А вот теперь жду, кто из них быстрее договариваться прибежит. Ты, собственно, не первый, владыка Младан.

– А какой же? – спросил бледный владыка, который мигом протрезвел. – И кто еще приезжал?

– Да вот, владыка Моимир и владыка Святоплук по первому снежку заезжали. Не вместе, порознь. Вот прямо как ты, с сыновьями.

– Так они же нас и подбивают на тебя войной идти! – воскликнул ошарашенный Младан. – Так это что, они нас под твои мечи сунуть хотят, а сами жупанами стать?

– А что тебя удивляет, друг мой? – совсем не юным взглядом посмотрел на него князь. – Люди таковы, каковы есть, и другими они не станут. Не стоит ждать от них слишком многого.

– Да что б меня! – владыка был ошарашен до крайности. – Вот ведь гады ползучие! Ну, а я-то? А я-то теперь как? Я же твой самый верный друг!

– Если клятву мне принесешь, то место жупана твое, – Самослав выложил на стол серебряную цепь с пятиконечной звездой. – Но за эту цепь придется службу сослужить.

– Какую? – горло владыки Младана пересохло, и он влил в себя еще одну чашу.

– Вас в дулебских землях четырнадцать родов, – князь Самослав смотрел на съежившегося владыку тяжелым взглядом. – И владык четырнадцать. А останется три. Ты четырех своих соседей убьешь. Своей рукой! А Моимир и Святоплук убьют остальных. Впрочем, можешь отказаться, другие желающие найдутся. Я в помощь сотню оборотней Велемира пришлю, они с кем хочешь, справятся.

– Не надо оборотней, – прошептал Младан. – Клятву принесу и все сделаю по твоему слову, княже. Только меня в тех родах ненавидеть будут.

– Тем вернее мне служить будешь, – смерил его ледяным взглядом князь. – А что до народной любви, то плюнь на нее. Ты не фунт соли, чтобы всем нравиться. А про старые порядки уже через год все забудут. Как будешь готов, гонца пришли, я с войском подойду, уйму недовольных. Но владыки только на тебе, запомни. И если кто из знатных мужей народ возмущать будет, тоже убьешь. Договорились?

– Договорились, – прохрипел владыка Младан, который приехал поторговаться за свое неучастие в грядущей войне, но как-то незаметно для себя дал клятву верности князю и получил от него серебряную цепь. – Я домой прямо с утра поеду, княже. Дел много.

– Поезжай, владыка, поезжай, – ласково посмотрел на него князь. – Тебя проводят в гостевой дом. Переночуешь и поедешь с утра. И помни, гонца жду!

Владыка Младан с перекошенным от умственных усилий лицом вышел, а князь Самослав задумчиво барабанил пальцами по столу.

– Лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся! – говорил он что-то непонятное на том языке, на каком говорил с богами. По крайней мере, такие слухи разносили люди, перевирая услышанное от рассказчика к рассказчику. – Звана позовите ко мне! И, побыстрее!

* * *

Пару месяцев назад.

Пир набирал обороты. Владыка Моимир принимал у себя в гостях знатного воина из Новгорода. Тот ехал по делам на север и остановился в дулебском городище как гость. Войны с хорутанами пока не было, а потому гость считался священным. Зима стояла суровой, потому и угощение подали незатейливое: хлеб да кашу. Но Зван и три молчаливых воина, что сопровождали его в дороге, ели да нахваливали. Торжественные речи лились рекой. Зван выпил за храбрость дулебов, за мудрость владыки Моимира, за домовитость его жены, за силу сыновей и за красоту его дочерей. В ответ владыка поднял чашу за гостя, за его князя, за племя хорутан и за удачную взаимную торговлю. То, что выставил на стол владыка, закончилось быстро. Но у гостя в санях совершенно случайно долбленый бочонок хмельного меда оказался, которого он не пожалел для хозяйского стола, отдарившись за теплый прием. Как водится в таких случаях, через час с небольшим и гости, и хозяева не вязали лыка, и начались задушевные разговоры.

– Хороший ты мужик, владыка Моимир, дай я тебя поцелую, – потянулся слюнявым ртом к щеке хозяина Зван. – Такой хороший, эх… Жаль мне тебя!

– А чего меня жалеть? – пьяно мотал головой владыка, оглядывая похрапывающих на столе гостей. Вечер явно удался, и мед, привезенный хорутанами, был куда как заборист. – Дом полная чаша, коровы есть, свиньи есть. Меч вот из франкских земель прикупил, броня от отца осталась. Нет, мне жаловаться нечего, только богов гневить.

– Так вы поход на нас затеяли, – обнял его Зван, который тоже еле ворочал языком. – А зря. Беда тебя ждет, друг мой, беда неминучая. Не жилец ты!

– Откуда про поход знаешь? – вскинулся Моимир. Он начал медленно трезветь.

– Так, ваши владыки уже, почитай, что все, у моего князя в гостях побывали, – Зван упал на стол засыпая. – Завтра расскажу… Что-то мне нехорошо. А, забыл я… нельзя же рассказывать, это тайна великая… Я посплю… Ты не буди меня…

– Да не спи ты! – тряс за ворот Звана владыка Моимир. – Зачем другие владыки приезжали? Скажи, не томи!

– Да тайна это, с меня же князь голову снимет, – умирающим голосом сказал Зван. – А, ладно, мы же друзья с тобой… Только ты могила, да? Они в поход на хорутан идти не хотят… И торговлю рушить не хотят… Я спать…

– Да не засыпай ты, ради всех богов, – владыка Моимир протрезвел окончательно. – Говори, ну же! Дальше-то что было?

– Жупанами хотят стать, а тебя предлагают на кол посадить. Чтобы, значит, угодить князю моему. Трое всего останется… Они жупанами станут, а остальных на кол…, – шептал Зван. – Я пойду сблюю, что-то кружится все…

– Кого на кол? – побледнел владыка. – Меня на кол? Ах, змеи подколодные! За моей спиной договориться решили! А владыка Святоплук был? – тряс он за грудки Звана, голова которого бессильно болталась из стороны в сторону.

– Он самый первый договариваться прибежал. Он-то тебя и предложил на кол посадить. Сказал, это ты дулебов на войну подбиваешь, – промычал тот и потерял сознание.

Владыка сидел за столом, на котором храпели гости, выводя носом затейливые рулады, и сжимал руками всклокоченную голову. Его глаза блуждали по углам дома, а в голове образовалась тягучая звенящая пустота, в которой не было ни одной дельной мысли. Впрочем, так продолжалось недолго, и владыка вскочил с места.

– Мирко! – крикнул он, выйдя из дома. – Завтра на рассвете коней готовь!

– Куда поедем, хозяин? – спросил пожилой раб.

– В Новгород поедем, – бросил ему владыка и завалился на лавку. – А теперь спать. На кол! Вот, сукины дети! Я вас сам на кол…

А Зван храпел с чувством хорошо выполненного долга. У него завтра снова будет тяжелый день. Ведь в санях лежит еще один бочонок с медом, который он должен распить с владыкой Святоплуком.

Глава 5

Вече хмуро смотрело, как владыка Жирослав, избитый до синевы, босой и в одной рубахе, держал ответ перед молодым хорутанским князем, который ради такого дела прибыл в дулебский род лично. И ладно бы лично, но с ним пришло четыре сотни воев, которые выстроились в ровные ряды, и, казалось, не дышали. Многие в тех рядах носили железный панцирь из сцепленных колец, а остальные были в доспехе из воловьей и лосиной кожи, который костяным дротиком не пробить. На поясах у воинов висели мечи или длинные ножи, а в правой руке они держали германские копья – фрамеи. Тяжелые щиты стояли у ноги, показывая, что здесь никто никого не опасается. О мирных намерениях говорил и строй лучников, которые тетиву надели, но стрелы из колчанов доставать не стали, что как бы недвусмысленно намекало. Все внимание дулебов было приковано к чернявому носатому воину в чешуйчатом панцире, сверкающем на солнце, в ромейском шлеме-касидионе с ярко-красным султаном из конского хвоста. Все на свете знали, что такие хвосты рядовым воинам не положено носить. Видно, не простой ромей молодому князю служит.

Вечевые старцы, самые уважаемые в роду люди, смотрели на все происходящее с болью в сердце, но поделать ничего не могли. По древнему обычаю мужи на вече с оружием приходили, как и соседи – германцы. Да только воевать никто не рвался. Положить в напрасном бою половину мужиков – ума много не надо. А оставшаяся половина вместе с детьми и женами потом на рынок в Ратисбону пойдет. Там купцы уже заждались, потеряв надежду на поступление новой партии товара. Свободные мужи слушали, как пришлый князь их владыку судит, и чувствовали, как на шее тугая удавка затягивается. Не быть им после этого суда вольными людьми. Не могло быть такого, чтобы сильный к слабому просто на огонек заглянуть решил, да случайно войско с собой прихватил. В гости с целой армией не ходят. А ведь и за собой старцы вину чувствовали, знали они, за что молодой князь хочет с владыки спросить. Ведь тот суд, как и положено, Самослав у родового капища правил, откуда деревянные боги презрительно смотрели на униженных дулебов.

– Ты, владыка Жирослав, на меня хотел походом пойти, и других владык к тому подбивал. А ведь я тебе не враг, и мы с тобой вместе кровь проливали. Есть тебе, что в свое оправдание сказать?

– Не хотел я, – попробовал оправдаться владыка. – Лгут про меня!

– Тут мужи стоят из твоего рода. Пусть клятву перед лицом богов принесут, что этого не было, и я тебя отпущу. Эй, почтенные старцы, кто готов богами поклясться, что владыка правду говорит?

Ответом Самославу было тяжелое молчание. Толпа крепких мужиков стояла, затаив дыхание. Никто из них не станет лгать под суровым взором богов.

– Ну вот, – с удовлетворением сказал Само. – Твоя вина доказана. Ты против меня зло замыслил, и за это я тебя прощаю. Но ведь ты еще и перед лицом Яровита, Велеса и Перуна солгал! Приговор за богохульство – смерть! Ты умилостивишь богов, которых оскорбил своей ложью.

Двое рослых воинов сбили владыку с ног и волоком притащили его на капище, где поставили на колени. Владыка Младан, бледный, но решительный, достал из-за пояса нож и перехватил святотатцу горло. Кровью, что алой струей потекла на чистый свежий снежок, Младан густо помазал истуканы, которые, видимо, против этого не возражали.

– Правосудие свершилось! – торжественно заявил Самослав. – Теперь, мужи, я вам даю выбор: либо мы воюем, потому что и ваша вина в этом есть, либо вы под мою руку идете. Владыкой рода и вашим жупаном будет Младан, который богам жертву принес.

– А если мы не хотим твоего владыку? – вышел вперед один из старцев. – Не наш он! Не люб он нам!

– Ты, старик, так и не понял ничего, – поморщился князь. – У вас выбор не велик. Вы либо мне подчиняетесь, либо со мной воюете. Вашим владыкам веры больше нет. Ты считаешь, я ждать буду, когда вы снова задумаете мне в спину ударить? Да мне спокойнее будет, если я весь ваш род в рабство продам, а эти земли хорутанами заселю.

Вече зашумело, и недобрый гул нарастал с каждой минутой. В толпе начались перебранки, а кое-кто и вовсе схватил друг друга за грудки. Князь незаметно кивнул стоявшему рядом Деметрию.

– Тагма! Слушай мою команду! Готовсь! – покричал он.

Слитным движением щиты легли в руку, а копья были перехвачены поудобнее, чтобы по следующей команде опуститься и начать жалить толпу, что бесновалась перед строем. Лучники наложили стрелы на луки, и тоже ожидали команды, опустив наконечники вниз. Дадут команду, и через два удара сердца смертельный ливень выкосит половину тех, кто стоит на этом поле. Самые умные притихли, а глупые, потрясая оружием, разошлись не на шутку.

– Ваш ответ? – коротко спросил Само, и тем ответом ему был недовольный шум, который перешел в вопли и оскорбления. Серьезность момента дошла не до всех. Копья опустились, нацелив острия на крикунов. – Мое последнее слово! На колени! Кто стоять останется, когда я махну рукой – умрет!

Вече замерло, не веря происходящему. Князь поднял руку, а стрелки чуть потянули тетиву, ожидая сигнала. Что-то нехорошее повисло в воздухе, а в глазах воинов-хорутан увидели дулебы смерть. Один за другим начали они падать на колени, а владыка острым лезвием глаз прошел по толпе тех, кто еще недавно хотел принести войну на его землю.

– Цельсь! – прозвучала резкая команда, и над притихшим полем раздался оглушающе громкий скрип тетивы. – Бей! – рука князя упала, а полтора десятка самых упрямых, самых смелых и самых глупых, тех, кто остался стоять на ногах, упали на землю, получив по несколько стрел в грудь.

– Владыка Младан! – плетью хлестнул приказ князя. – Узнать, кто такие! Их добро – в казну, жен, детей и внуков – на торг! – И Самослав продолжил: – Я думаю, мы с вами найдем общий язык, почтенные мужи. Будем считать, что так я наказал вас за недобрые мысли. А сейчас вы принесете мне клятву верности перед лицом Яровита. И упаси вас боги эту клятву нарушить. Больше я таким добрым не буду, на торг пойдет весь род. Точнее, те, кто останется жив.

Он оглянулся в сторону Горана, который стоял чуть позади, и негромко сказал.

– Трое, что впереди стояли, самые крикливые. Они и на колени быстрее всех встали. Не нравятся они мне. Узнай все про них. Если будут людей мутить – убей, но осторожно. Пусть утонут, или волки их загрызут. Нам тут лишний шум не нужен.

Горан молча склонил голову. Он все понял.

Замирение дулебских земель закончилось лишь к концу зимы. Один род за другим принимал власть князя Самослава, склоняя непокорные шеи. Люди притихли в ожидании. А что дальше будет-то? А, на удивление, не происходило ничего. Кое-где странной смертью померли уважаемые люди, смущая этим только своих соседей. Но, поскольку телевизора и газет тут не было, то и новости ходили плохо, потерявшись со временем в глухих лесах.

А вот плюсов от той новой жизни куда больше оказалось, чем минусов. Прежде всего, новые жупаны объявили, что для своих подданных молодой князь скидку на соль делает, и даже в долг дать может, когда запасы на зиму нужно готовить. А к концу зимы за ту соль можно мехами расплатиться. Переплата плевая – всего треть от того, что взял. А еще зерно можно в долг взять, если не уродилось оно. По всему княжеству у жупанов запасы сделаны, и то зерно от одного рода в другой привезут, ежели где голод случится. А еще на топоры из собственной княжеской кузни цены снизили. А еще мальчишек-сирот князь к себе забирает и кормит от своего стола, чтобы дармоеды у родни на шее не висели. А еще девок князь повелел только в другое племя замуж отдавать, за Дунай, и невест брать оттуда же. Чтобы породниться двум племенам, значит… А еще… А еще… Кружились головы у родовичей от таких новостей, и стала в них робкая мысль пробиваться, а может, и ничего страшного, что старых владык на капище зарезали. Смотри, как боги-то благосклонны стали. Видно, по нраву им те жертвы были. Дулебы, конечно, захватчиков-хорутан ненавидели от всей души, да только пока сильно хуже не стало. А кое-где даже и лучше. Правда, люди так и не поняли, почему три жупана, что теперь дулебскими землями правят, так друг друга не любят, и чуть что, скачут в Новгород на своего соседа князю жаловаться. Удивительно даже, и чего людям не хватает?

* * *

Ледоход стремительно уносил зиму вниз по течению, лесные дороги превратились в липкую жидкую грязь, а родовичи сидели по своим весям, подъедая запасы и играя в шахматы и шашки, которые разлетелись по словенским лесам, словно верховой пожар. Уж больно скучно ранней весной в крошечной деревушке. Только шашки и шахматы, больше и заняться нечем.

А в стольном Новгороде князь вызвал к себе самых ближних людей и последнее напутствие им давал. Неслыханное дело затеял князь, решил он богатый караван собрать и в земли франков торговать пойти. Никогда и никто из словенского рода такого не делал. Все походы тут были только по военной надобности, да когда совсем тесно становилось в лесах. Тогда целые роды и племена с места снимались и в чужие земли уходили. Иногда им те земли до того нравились, что старых хозяев словене заботливо резали, чтобы не мешались под ногами, значит. И вот теперь жупаны из родов хорутан, дулебов и лемузов сидели за столом, уставленным яствами, и своего князя внимательно слушали.

– У нас, почтенные мужи, один очень важный вопрос назрел. Нужно нам свой закон принять, чтобы как у франков и баваров было, – заявил Самослав, пристально глядя на самых влиятельных людей своего княжества. – Мы этот закон Уложением назовем.

– А чем обычаи наши плохи? – осторожно спросил владыка Святоплук. – Деды так жили и нам заповедали.

– Всем обычаи хороши, – ответил ему Самослав, – да только разные они у всех племен, и многого из того, что уже за эти годы случилось, деды наши не видели. Я пока с малого начну, это работа большая. Итак:

– Не исполнивший приказание, увидит смерть. Тот, кто промедлит, будет смещен на самую низшую должность.

Горница взорвалась возмущенными голосами.

– Тихо! Тихо! – поднял руку князь. – А теперь представьте, что будет, если один владыка не пойдет в бой и из-за него войско погибнет. Что с таким владыкой нужно сделать?

– Да на кол его, сучьего сына! – заорало собрание.

– Ну, а я что только сказал? – удивленно посмотрел на них князь.

– А, ну тогда да! – в задумчивости почесали голову бояре. – Как бы правильно получается. Согласные мы!

– Тогда дальше идем, – кивнул Само. – За сон на посту – смерть. Есть возражения?

– Если в походе, то правильно, – ответил Велемир, – а когда мир – крутовато. Нас воины на копья поднимут. Давай, тот, кто на посту в мирное время уснет, то на месяц оружия лишается в наказание.

Бояре согласно загудели. Кара была серьезней некуда. Ходить без оружия – позор великий.

– Согласен, – кивнул князь. – За предательство – смерть! Есть возражения?

– Нет и быть не может, – отчеканил Горан, глядя тяжелым взглядом на съежившихся жупанов. – Нет у нас никаких возражений! Правда, уважаемые мужи? Тут же нет предателей?

Предателей в горнице не оказалось, и вопрос был закрыт.

– Злое колдовство – смерть!

– Нарушение приказа на войне – смерть!

– Если воин бросит строй и начнет грабить – смерть!

– Утаивание добычи – лишение оружия на год и лишение доли.

– Воровство – тройной штраф от цены похищенного. Две доли – тому, у кого украли, одна доля – в казну.

Собрание перешло в перепалку, но пара десятков пунктов нового кодекса была принята. На большее не хватило ни времени, ни сил. Ведь главным было совсем не это.

– Я, почтенные бояре, с торговым караваном в королевство франков пойду. Ты, Лют, на время моего отсутствия старшим будешь, – сказал Само и обвел взглядом бородатых мужиков, что сидели за столом. Никто не произнес ни слова против. Даже Велемир, так и не снявший привычный плащ из волчьей шкуры, от которого в горнице стоял отчетливый запах псины.

– Ты, Деметрий, – продолжил он, – приведешь к покорности хорватов. Племя сильное, ты там надолго застрянешь, поэтому всей тагмой туда иди и мужей из нашего рода прихвати с собой.

– Ты, Збых, здесь останешься торг вести. Он слишком богатым не будет, мы почти весь мех с собой заберем. Поэтому постарайся дорогих гостей нагрузить солью. Цену скидывай, лишь бы в следующем году они сюда вернулись. Если они с этого похода заработать не смогут, то больше не приедут на торг.

– Прости, княже, – несмело спросил Збых. – А зачем ты уезжаешь? Ведь мы те меха и здесь продадим.

– Понимаешь, там цена куда выше будет, – ответил Самослав. – И у меня помимо торговли в королевстве франков еще кое-какие дела есть. Зимой, как лед станет, вернусь. А теперь, выпьем, почтенные мужи!

Собрание довольно загудело! Выпить и закусить тут любили все. Владыка наклонился к Деметрию и Горану, которые сидели рядом: – Не налегайте на мед, разговор будет. И прекратите делать такие задумчивые лица, улыбайтесь!

* * *

За полгода до этого разговора.

За что Вышата любил свое дело, так это за то, что везде он был дорогим гостем. Как новый князь забрал под свою руку эти земли, как успокоилась вражда между племенами и родами, то целая свора мелких торговцев, что затаривались оптом на Большом Торге, юркими челноками начала шнырять от одной веси к другой. То, что почтенному Збыславу, княжьему старшему купцу, мышиной возней казалось, для мелкого торговца стало золотой жилой. Меховой, если быть точным. Ну, или соляной…

Вышата взял у почтенного Збыслава, чтоб ему пусто было, товар на реализацию, погрузил в лодчонку, выдолбленную собственноручно, и поплыл вниз по течению, по мелким хорутанским деревушкам. А ведь вельможного купца еще недавно звали просто Збых, и был он самым обычным сопляком, да еще и слабосильным. Все девки от него нос воротили, а теперь локти кусают. Он себе жену красавицу взял, да еще и из знатного рода. Везет же людям! Вышата горестно вздохнул, представив, как бы он развернулся, если у него полтысячи тех соляных монет было. Э-эх! Мечты! И он макнул весло в воду, ускоряя лодку на ленивом течении. Он, Вышата, знал, куда плыть нужно. Ему в самый дальний род, туда, где тесть самого князя живет. Оттуда на торг редко ходят, уж больно далеко. А разная мелочь, что у Вышаты в лодке, так и вовсе для местных мужей неинтересна.

Купец вез иглы, ленты, гребни, медные браслеты и серебяную проволоку, из которой каждое племя делало свои, ни на что ни похожие височные кольца. У хорутан они были с загибом на конце в виде латинской буквы S. Впрочем, Вышата был неграмотен и называл это просто загогулиной. Главное, что бабы, видя его товар, сходили с ума и трясли мужей, чтобы те сняли с себя последние портки, но купили им немедленно то, что только что купила соседка Душана из соседней веси. А то что, она хуже той задаваки будет? Мужики вздыхали и доставали заветную белку, или фунт соли, что здесь уже научились пилить пополам. Впрочем, и хорошая затрещина частенько бывала последствием такого разговора, если вдруг упрямая женушка теряла берега и переходила ту незримую границу, которую спинным мозгом чует любая баба, прожившая в законном браке дольше трех недель.

А еще Вышата как гость, был интересен всем вдовушкам, лишенным мужской ласки. Им гулять в собственном городище людская молва не позволяет. Мужики ведь кобели все как один. И язык ни у кого во рту не держится. Хуже нет, чем в своем роду блудливой козой прослыть. Могут мужние бабы и волосья повыдергать. Так что Вышата был просто нарасхват. И это служило еще одной причиной, почему он любил свою работу. И вот прямо сейчас, отдыхая в домике знакомой вдовицы, аппетитной, как спелая репка, он лениво слушал бессмысленную бабскую болтовню.

– Ну, значит, я, как обычно, подслуш… э-э, проходила мимо и случайно услышала. Она ему и говорит: – Отомстить хочу! Представляешь?! За позор дочек моих! Вот ведь стерва! А ее дочки – уродины, прямо как она!

– И что она? – спросил Вышата, не особенно вникая в бессмысленный шум, который проносился мимо его ушей, не задев сознания. По его опыту, данная фраза была применима в девяти случаях из десяти, когда общаешься с женщиной, и должна была показать собеседнице, что ее внимательно слушают. Особенно если это было совсем не так.

– А она ему и говорит: я брата своего послала, Глума, к бойникам. Чтобы значит, они городище княжеское обложили, а наш владыка с другими владыками на подмогу придет. И вот они то городище возьмут, князя нашего убьют, а новым князем вождь бойников станет. А в благодарность новый князь всех трех наших уродин за себя возьмет. Ну, ты представляешь? А еще пообещала, что ее внуки князьями станут, и тогда она всех, кто над ее дочками потешался, утопит! Вот сука, да? Да мы же все над ними смеялись! Вот я страху-то натерпелась! Хорошо, что наш князь того бойника победил. А то хоть в петлю лезь…

– Ты сейчас про кого рассказывала? – приподнялся на локте Вышата, которого внезапно пробил пот. – Ты про своего владыку, что ли?

– Ты меня совсем не слушаешь, что ли? – обиделась баба. – Про владыку, конечно. И про жену его, стерву. Она ежедень Триглава молит, чтобы он на княгиню нашу злую лихоманку наслал. И дочки ее то же самое делают. Я сама сколько раз слышала! Вот!

– Ах, ты моя козочка! – промурлыкал Вышата. – У меня красивые бусы есть, и они сейчас твои будут. А ну, поцелуй-ка меня покрепче!

Рано утром, выйдя от оголодавшей вдовушки на подгибающихся ногах, Вышата присел, глядя на реку, подернутую стылым осенним туманом. Холод, пробравшийся ночным вором под теплый плащ, немного взбодрил купца. То, что он услышал, не терпело отлагательства. Нужно мчать в Новгород, и быстро. Он уже почти расторговался, а мех много места не занимает. Соль тоже на шкурки сменяет, слишком тяжела она. Лодку бросить придётся, хоть и жалко ее до слез, и в Новгород бегом бежать, с одним заплечным мешком. Вверх по течению он с ней куда дольше добираться будет. Если по пути волки не сожрут, то дня через три на месте будет. Ему почтенный Збыслав по знакомству заветные слова прошептал, с которыми можно к самому вельможному Горану зайти в любое время, хоть ночью. И если ты важную весть принес, то тебя солью засыплют просто. А вот если слова твои враньем окажутся, то лучше сразу к аварам податься. Там в рабстве, он замечательно до конца жизни и протянет, не встречаясь больше с человеком, который преданно служит богине Моране.