А бывает что так вдруг захочется к маме
А бывает что так вдруг захочется к маме
А бывает, что так вдруг захочется к маме,
А она далеко — за горами, долами,
До которых идти надо тысячу лет.
Или дальше ещё, но и там её нет.
Что же делать? Заснуть. И быть может, быть может
Мама тонкую кисть на плечо мне положит.
Комментариев нет
Похожие цитаты
Я видел, как плачет мама.
Сейчас мне всего лишь годик
И я заболел немного…
По комнате мама ходит
И просит о чём-то Бога…
Я вижу, как плачет мама…
Её так легко обидеть.
Я буду здоровым самым,
Чтоб слёзы её не видеть…
Мне десять… Подрался в школе.
Синяк… В дневнике — не очень…
Я маме съязвил фривольно,
Что я ведь пацан, не дочка…
И вижу, как плачет мама,
… показать весь текст …
Вернуть бы маму на мгновенье,
Сказать всё то, что не успела ей сказать,
Обнять как прежде нежно — нежно
И гладить плечи, руки целовать…
И рассказать, как не хватает,
И попросить прощение, за всё…
Сидеть, прижавшись, рук не отпуская
И говорить, и говорить ей обо всем…
Ведь знаю я, что в дверь квартиры
Войти не сможет мама никогда,
Не поцелует, не прижмет, как раньше
Не спросит, как мои теперь дела…
… показать весь текст …
Я живу как умею, я живу как могу. Я детишек лелею, я любовь берегу. Не завидую людям, и обид не держу. Я врагов не имею и дружить я могу. Ну, а Бога молю я, каждый день об одном. Дал бы детям здоровья и достатка во всём. Материнское счастье, стали б дети — ЛЮДЬМИ. Чтоб они, всё сумели! чтоб они всё смогли!
А бывает что так вдруг захочется к маме
Помолись за меня, мама!
Помолись за меня с небес!
Я устала, ведь ты же видишь,
Не могу я нести свой крест.
Показать полностью.
По душе пробежало торнадо,
Всё, что было переворошив.
Поломало и сокрушило
И оставило без сил.
Помолись за меня, мама!
Он не слышит меня с земли.
Как же жить мне теперь ‒ не знаю,
Ну, не вижу больше пути.
Как же в жизни мне одиноко,
И со мною тебя уже нет.
Помолись за меня, мама!
Помолись за меня с небес!
Не забирайте, небеса, любимых!
Не забирайте самых дорогих!
Ведь в жизни так необходимо
Нам рядом чувствовать родных,
Любить самим и быть любимым,
Показать полностью.
Родные слышать голоса,
И чувствовать необходимо,
Как близкие стучат сердца!
Они уходят — рано или поздно,
И их, увы, никак нельзя вернуть.
А у тебя остались лишь вопросы:
Зачем, за что и почему?
За что ты не даешь нам, небо,
Возможность вместе быть всегда?
И почему ты слишком быстро
Уносишь близких в облака?
Но жизнь нам предсказать не удаётся:
Сейчас живешь, а завтра уже нет.
И никому Всевышним не дается
На жизнь вторую запасной билет!
И небо незаметно забирает,
Когда не видишь, и не слышишь, и не ждешь.
Взамен тебе навечно оставляет
Ту боль, которую всю жизнь в душе несёшь.
И эта боль ни с чем уж не сравнится,
Ее ничем не сможешь залечить.
На нежно-белой жизненной странице
Оставлен черным вымазанный лист.
И пусть с годами высохнут те слезы,
Что на щеках свой проложили след,
Но океаны слез, что душу топят,
Не высохнут спустя десятки лет.
А бывает что так вдруг захочется к маме
А я, живя в неласковой стране,
Стремлюсь играть на ласковой струне,
На той, что хоть немного украшает
Сей мир и впасть в отчаянье мешает.
Стараюсь убедить, что даже тут
В краю пропащем небеса цветут.
Облака, что живут в небесах, там же и умирают.
Умирают легко и шутя и как будто играют.
То плывут, то летают, то вдруг на закате алеют,
А потом исчезают, не мучаются, не болеют.
Я в комнате, парящей над Москвой.
Я в комнате, над городом парящей.
И рядом ты, под утро чутко спящий.
Мне нужен каждый вдох и выдох твой.
В окне, не нарушая снов твоих,
Один весенний лучик на двоих.
О, Господи, вся эта чепуха,
Весь это вздор, нелепица вся эта
Лучом апрельским утренним согрета
И просит, даже требует стиха,
Искрящегося, как бахромка льда,
И светлого, как талая вода.
Мне надо срочно исправляться,
От слов любимых избавляться,
Таких как «птицы» и «лучи».
Я говорю себе: «Молчи».
Но птица, что глазком косила,
Напомнить о себе просила,
И луч весенний поперёк
Моей страницы взял и лёг.
Кругом летят, спешат, разбрызгивая воды,
А мы, сыночек мой, с тобою тихоходы.
Зато мы слышим всё, что зябликом пропето.
А, может быть, на нас рассчитано всё это?
А мне объяснили со знанием дела,
Что время промчалось, что жизнь пролетела.
А я не хочу ничего понимать.
Тебя, мой любимый, хочу обнимать,
Хочу меж кустами сирени слоняться,
Ладонью от ярких лучей заслоняться.
А бывает, что так вдруг захочется к маме,
А она далеко – за горами, долами,
До которых идти надо тысячу лет.
Или дальше ещё, но и там её нет.
Что же делать? Заснуть. И быть может, быть может
Мама тонкую кисть на плечо мне положит.
Воды вешние. Белая пена.
И сюжет ускользает из плена,
Плена следствий и плена причин.
Намечается новый зачин,
Смыта водами прежняя веха.
Ясный замысел только помеха.
Можешь выбрать и это и то.
Хоть взлети. Не мешает никто.
Но я-то ведь знаю, что счастье и горе – двойняшки.
Они друг без друга не могут. Они – близнецы.
Сегодня поют обалдевшие вешние пташки,
А завтра, а завтра из гнёзд будут падать птенцы.
И будут затоптаны их разноцветные перья.
Так как же нам быть? Строить планы, влюбляться, рожать,
Всему вопреки не теряя надежды, доверья,
Я жить собираюсь, и нечего мне угрожать.
Не для концов существуем, а лишь для начал.
Не для заката багрового, а для рассвета.
Правда же, Господи, Ты ведь нас предназначал
Для вдохновенья? Ты сам ведь с душою поэта.
Вот и сегодня мы начали с новой строки,
С нового вздоха, с ещё небывалого шага.
А что устали немного – пройдёт, пустяки.
Мы не такое осилим. Была бы отвага.
А май опять морочит, искушает,
И обновить палитру мне мешает:
Ведь снова ландыш, снова соловьи.
Поди, оттенок новый улови.
Но что мне делать? Жаль, что я не птица.
Ведь птица не боится повториться.
А эта осина с листочком дрожащим
Мечтает в стихах моих стать подлежащим.
А я и не думаю ей возражать,
Но лишь бы она продолжала дрожать,
Но лишь бы шуршала в стихах, как живая,
Прохожего веткой почти задевая.
Текст книги «Четверг пока необитаем»
Автор книги: Лариса Миллер
Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
«А тогда, на начальном этапе…»
«Мне надо срочно исправляться…»
Мне надо срочно исправляться,
От слов любимых избавляться,
Таких, как «птицы» и «лучи».
Я говорю себе: «Молчи».
Но птица, что глазком косила,
Напомнить о себе просила,
И луч весенний поперёк
Моей страницы взял и лёг.
«Болела моя детская душа…»
Болела моя детская душа:
Я утопила в море голыша,
Случайно утопила в бурном море.
Насмарку лето. Ведь такое горе.
Купили паровозик заводной,
Но нужен был единственный, родной
Голыш – нелепый бантик на макушке.
А жизнь, как оказалось, не игрушки.
«И сверху свет, и от ручьёв подсветка…»
И сверху свет, и от ручьёв подсветка,
И в воздухе весёлая монетка —
Орёл и решка, решка и орёл.
Уже подснежник, говорят, расцвёл,
Пылят серёжки на весенней ветке,
И хороши все стороны монетки.
«Воды вешние. Белая пена…»
Воды вешние. Белая пена.
И сюжет ускользает из плена,
Плена следствий и плена причин.
Намечается новый зачин,
Смыта водами прежняя веха.
Ясный замысел только помеха.
Можешь выбрать и это и то.
Хоть взлети. Не мешает никто.
«А бывает, что так вдруг захочется к маме…»
А бывает, что так вдруг захочется к маме,
А она далеко – за горами, долами,
До которых идти надо тысячу лет.
Или дальше ещё, но и там её нет.
Что же делать? Заснуть. И, быть может, быть может,
Мама тонкую кисть на плечо мне положит.
«Но я-то ведь знаю, что счастье и горе – двойняшки…»
Но я-то ведь знаю, что счастье и горе – двойняшки.
Они друг без друга не могут. Они – близнецы.
Сегодня поют обалдевшие вешние пташки,
А завтра, а завтра из гнёзд будут падать птенцы.
И будут затоптаны их разноцветные перья.
Так как же нам быть? Строить планы, влюбляться, рожать,
Всему вопреки не теряя надежды, доверья,
Я жить собираюсь, и нечего мне угрожать.
«А я, живя в неласковой стране…»
А я, живя в неласковой стране,
Стремлюсь играть на ласковой струне,
На той, что хоть немного украшает
Сей мир и впасть в отчаянье мешает.
Стараюсь убедить, что даже тут
В краю пропащем небеса цветут.
«И эта трель заливистая – мне…»
И эта трель заливистая – мне,
И мне – все эти почки и серёжки.
Апрель, апрель, нарядные одёжки,
Как весело с тобою на земле.
Легко смеюсь, и ты тому виной.
Одно лишь огорчает – ты недолог.
Ты вечной жизни крошечный осколок,
Зато хрустальный, радостный цветной.
«А книга сегодня открылась на дивной странице…»
А книга сегодня открылась на дивной странице.
Наверное, южный ласкающий ветер виной.
Великое счастье над этой страницей склониться.
Огромная просьба: не надо стоять надо мной.
С рассвета склоняюсь над ней, и, как малое чадо,
Губами, читая строку за строкой, шевелю.
Мне эта страница, как впрочем, вся книга – награда,
Пусть даже не полностью смысл её уловлю.
«Облака, что живут в небесах, там же и умирают…»
Облака, что живут в небесах, там же и умирают.
Умирают легко и шутя и как будто играют.
То плывут, то летают, то вдруг на закате алеют,
А потом исчезают, не мучаются, не болеют.
«Я люблю эту землю за то, что живёшь на ней ты…»
Я люблю эту землю за то, что живёшь на ней ты.
Я люблю это небо. Оно ведь тебя освещает.
Я люблю этот воздух. Тебя им апрель угощает.
И апрель тебе дарит свои молодые цветы.
Я люблю их за то, что ты тоже на них поглядел,
На секунду отвлекшись от безотлагательных дел.
«А мой маршрут таков: туда отсюда…»
А мой маршрут таков: туда отсюда.
Туда, где свет, не застревая тут,
Туда, где даль. А даль – синоним чуда,
Как жаль, что люди по дороге мрут.
Я всё ещё на марше. Я шагаю,
Верней, иду, лечу, а где и вплавь,
И, чтобы снять усталость, я слагаю
Стихи про переменчивую явь.
«Эти травы и листья – они ещё очень малы…»
Эти травы и листья – они ещё очень малы.
Эти травы и листья – они ещё в ясельки ходят.
Они, радуясь солнцу весеннему, день свой проводят.
Они так беззащитны и так по-щенячьи милы.
Они верят нам взрослым, и мы не расстроим их, нет.
Разве можно пугать тех, кто только явился на свет?
«Нет, нас не надо добивать…»
Нет, нас не надо добивать,
Ведь мы умеем добывать
Молитвенное из мирского,
Как перламутр со дна морского.
Нет, нас не надо изводить,
За ручку надо нас водить,
Предупреждать, где кочка, яма,
Как делала когда-то мама.
«А май опять морочит, искушает…»
А май опять морочит, искушает
И обновить палитру мне мешает:
Ведь снова ландыш, снова соловьи.
Поди оттенок новый улови.
Но что мне делать? Жаль, что я не птица.
Ведь птица не боится повториться.
«Не для концов существуем, а лишь для начал…»
Не для концов существуем, а лишь для начал.
Не для заката багрового, а для рассвета.
Правда же, Господи, Ты нас ведь предназначал
Для вдохновенья? Ты сам ведь с душою поэта.
Вот и сегодня мы начали с новой строки,
С нового вздоха, с ещё небывалого шага.
А что устали немного – пройдёт, пустяки.
Мы не такое осилим. Была бы отвага.
«Я встроена в сюжет, в живой контекст, я в теме…»
Я встроена в сюжет, в живой контекст, я в теме:
Я с этими пою и горько плачу с теми,
Могу я превратить в стихи тоску немую,
А то возьму – беду и счастье зарифмую,
Поскольку внятно мне – молекуле контекста,
Что родственных кровей, что из другого теста.
«Куст вишнёвый, нарядный стоит у меня на пути…»
Куст вишнёвый, нарядный стоит у меня на пути.
Не заметить его – это как мимо счастья пройти.
Не заметить его – это как не услышать «люблю».
В самой гуще цветущей и нежной лицо утоплю,
Где-то возле гудящего басом большого шмеля.
Может, ради мгновений таких нас и держит земля.
«Какие годы? Что за годы. »
«А мне объяснили со знанием дела…»
А мне объяснили со знанием дела,
Что время промчалось, что жизнь пролетела.
А я не хочу ничего понимать.
Тебя, мой любимый, хочу обнимать,
Хочу меж кустами сирени слоняться,
Ладонью от ярких лучей заслоняться.
«Я так не хочу, чтоб учило страданье меня…»
Я так не хочу, чтоб учило страданье меня.
Мечтаю о том, чтоб меня только счастье учило,
Чтоб я от него хоть разок похвалу получила,
Я буду прилежней, старательней день ото дня,
Я буду следить за подвижной указкой его
На каждом уроке и не пропущу ничего.
«Это лето осыпет меня лепестками…»
Это лето осыпет меня лепестками,
Нежным пухом коснётся, дождём оросит,
Веткой яблони над головой повисит.
Погляди – можно счастье потрогать руками.
Да оно и само нас потрогать спешит:
Ветром ласковым волосы нам ворошит.
«Не только слова, но и паузы тоже пленяют…»
Не только слова, но и паузы тоже пленяют.
Они даже смысл всей ткани словесной меняют.
Они намекают на то, чего в сказанном нету.
Не только волшебным словам, но меж ними просвету
Дано убедить нас, что жить в этом мире чудесно.
Не надо слова на бумаге писать слишком тесно.
Погоди, соловей. Я спою тебе тоже,
Хоть и песня моя на твою не похожа,
Хоть и песня моя и печальней, и глуше,
Всё равно мы с тобой очень близкие души.
Я ведь тоже стремлюсь все заботы, волненья
Превратить с Божьей помощью в музыку, пенье.
«А музыка нужна, чтоб вынести всё это…»
А музыка нужна, чтоб вынести всё это:
И долготу зимы, и скоротечность лета,
И прочее, чего перечислять нет смысла,
Чтоб не пугали нас немыслимые числа.
Страстям благодаря, на страсти невзирая —
Всегда в земном аду живёт кусочек рая.
«Я привязана к миру…»
Я привязана к миру. О, как я привязана к миру!
И к земному укладу, и к птичьему в небе пунктиру,
И к тому, что меня веселит, и к тому, что пугает.
Ну а мир – он такой: он чувствительных слов избегает,
Хоть бывает со мной иногда удивительно нежен,
Заставляя забыть, что крутой разговор неизбежен.
«Здесь на земле столько гиблых мест…»
Здесь на земле столько гиблых мест.
Как это небу не надоест
Землю окидывать ясным взглядом?
Небу везёт, что живём не рядом:
Мы – на земле, а оно – вон там.
Но нет предела людским понтам —
Столько всего посылаем с суши:
Боинги, шаттлы, ракеты, души.
«Я хочу, чтоб меня не пускали в кино…»
Я хочу, чтоб меня не пускали в кино,
Потому что мне рано – шестнадцати нету,
И нельзя мне смотреть про несчастную эту
Непостижную жизнь, где безумье одно.
Я хочу, чтоб невинность мою берегли,
Ощипать не спешили пушок мой цыплячий,
Чтобы всё – от страстей до молитвы горячей —
Лишь таилось, маячило где-то вдали.
«А в июньском пейзаже…»
А в июньском пейзаже лопух столь разросшийся —
счастью синоним.
Если этого мы не поймём, то мы счастье своё
провороним.
Нам про это никто не сказал. Надо как-то самим
догадаться.
Утром я выхожу на крыльцо, чтобы с садом своим
повидаться
И хоть как-то вписаться в пейзаж. Я ведь тоже
подобна растенью:
Ароматом садовым дышу, обладаю и светом, и тенью.
«И дышалось так сладко, и пелось…»
И дышалось так сладко, и пелось,
Потому что ничто не приелось,
Всё как будто впервые, в новинку.
Дай, скворец, рассмотрю твою спинку,
Твою чёрную скромную грудку.
Не пугайся. Замри на минутку.
«А летом я хочу, чтоб было лето…»
А летом я хочу, чтоб было лето,
А на рассвете я хочу рассвета,
А днём хочу теней и бликов дня,
А ночью ночь баюкает меня,
Наступит утро – и опять я рада,
Как будто мне лишь этого и надо.
«Душу от тела легко оторвать, но не стоит…»
Душу от тела легко оторвать, но не стоит.
Тело, где нету души, меня вряд ли устроит.
Да и душа, что приучена к страждущей плоти,
Будет по ней тосковать в своём вечном полёте.
«А день этот летний, который недавно родился…»
А день этот летний, который недавно родился,
Он так оживлён, и так счастлив, и так нарядился,
Так весело бегает по перелескам и пашням,
Полям и лугам. Неужели он станет вчерашним?
«Жасмин опять с меня не сводит глаз…»
Жасмин опять с меня не сводит глаз.
Уже неделю глаз с меня не сводит.
И что такого он во мне находит?
Ведь интерес-то явно не угас.
В глаза друг другу радостно глядим.
Он мне сияет, я любуюсь им.
«А для полёта, слышишь, для полёта…»
А для полёта, слышишь, для полёта
Как воздух мне нужна восьмая нота.
Для новых песен мало мне семи.
Дай мне восьмую, Боже, не томи.
Ведь как те семь волшебно ни звучали,
Они о самом главном умолчали.
«Ну что же ты так поступаешь…»
Ну что же ты так поступаешь, июнь драгоценный?
Уныло и слякотно, дождик с утра зарядил,
Шиповник, испуганный, нежный, доверчивый, пенный,
Ты сам разлохматил, хоть сам же его нарядил.
Ведь ты же обычно ласкаешь крылом голубиным,
Обычно сиянием собственным ты упоён.
Неужто тебе надоело быть самым любимым
И самым желанным из всех Богом данных времён?
«А надо так растягивать меха…»
А надо так растягивать меха
Весёлой и отчаянной гармошки,
Чтоб стало ясно – вот он свет в окошке,
А вот всего лишь мусор, шелуха.
И чтобы тот, кто в мелочах погряз,
Жить приучившись на корму подножном,
Вдруг замер в ожидании тревожном,
И чтобы робкий вдруг пустился в пляс,
И чтоб – в верхах ли музыка, в басах —
Звук замирал лишь там, на небесах.
«Я никак не пойму – отнимают у нас иль дают…»
Я никак не пойму – отнимают у нас иль дают,
Нищетой нам грозят или нас осыпают дарами,
Изнываем в плену или машем свободно крылами,
Нас сгоняют с жилплощади или уют создают.
Но сегодня в саду воздух стал меня так обнимать,
Что невольно подумала: нечего здесь понимать.
«Бабуля делала на праздник голубцы…»
Бабуля делала на праздник голубцы.
Она их перевязывала ниткой,
Как будто голубец был тварью прыткой,
Летать способной в разные концы.
И я решила: если обмотать
Всё, что люблю я, ниткой из катушки,
Покорны будут мне мои игрушки
И праздники не будут пролетать.
«Занимаюсь я странным и каверзным делом…»
Занимаюсь я странным и каверзным делом:
Я пишу на листе, точно истина, белом.
Ну а что если истина очень проста —
Это просто поверхность пустого листа.
Хочешь истины – лист надо белым оставить.
Только имя своё в уголочке поставить.
«Столько было того, что, казалось, нет сил пережить…»…
Столько было того, что, казалось, нет сил пережить,
Столько было того, с чем нельзя, невозможно смириться.
Как же мне удаётся по-прежнему с миром дружить,
На его небеса голубые, любые молиться?
И сама не пойму, как решаюсь ему доверять,
В доме свет погашу и надену ночную сорочку,
Чтоб в его темноту безоглядно, бесстрашно нырять
И легко засыпать по-младенчески – руки под щёчку.
«Я цветы не советую рвать…»
Я цветы не советую рвать.
Вот цветок, что и нежен, и ярок.
Я не ведаю, как его звать.
Назову его просто – подарок.
До чего же июль даровит!
Села бабочка мне на запястье.
Я не знаю, какой это вид,
Потому назову её – счастье.
Куст расцвёл, своё имя тая.
Назову его – радость моя.
«Время только и делает, что утекает…»
Время только и делает, что утекает, но,
Если б мы жили вечно, нам было бы всё равно.
«Время летит», – вздыхаем. И что оно нам далось?
Если б мы жили вечно, оно бы не родилось.
Ведь для небес бессмертных времени нет как нет.
Пусть скажет спасибо смерти, что родилось на свет.
«Мне кажется, я не от мира…»
Мне кажется, я не от мира
Сего и что меня вскормила
И выпестовала синева
И подарила мне слова,
Которые не сторонятся
Земли и всё же ввысь стремятся.
«Усердно пёрышком скребя…»
Усердно пёрышком скребя,
Пытаюсь выразить себя.
Пишу и вижу: там и тут
Другие пёрышком скребут,
Спеша поведать то да сё.
Да кто же вникнет в это всё?
«И с чего ты возгордился. »
И с чего ты возгордился?
Ну зачали, ну родился,
Ну по улицам топ-топ,
Это не причина, чтоб
Мнить себя венцом природы.
Вот затопят землю воды,
Воздух станет ядовит —
И исчезнешь ты как вид.
«Ах, эти жуткие прогнозы. »
Ах, эти жуткие прогнозы!
Где ветерок, прохлада, грозы?
И днём и ночью зной и сушь!
Земля давно лишилась луж,
И скачут в панике лягушки,
В глубоком обмороке мушки,
А мы… мы в городе большом,
Как в бане, ходим нагишом.
«Жара такая – лету тошно…»
Жара такая – лету тошно,
Хотя оно ведь не нарочно,
Оно хотело нас согреть,
А мы готовы умереть
И шлём ему свои проклятья
В ответ на жаркие объятья.
«Кто райские врата так безнадёжно сузил. »
Кто райские врата так безнадёжно сузил?
Кто завязал сюжет земной на мёртвый узел?
Целебный кислород нам дал при всём при том?
Вон как мы все его хватаем жарким ртом.
И кто, сразив чумой, потом распорядился,
Чтоб этот странный мир как заново родился?
Проснувшись, решила, что в мир тот же самый вернулась.
Но мир-то другой этим утром, и я обманулась.
И свет нынче новый, и новый сегодняшний ветер
В саду обновлённом другие маршруты наметил.
И в новой тиши строчка новая хочет родиться,
И чувствую я, что мой старый словарь не годится.
«Слова нужны, чтоб с миром объясниться…»
Слова нужны, чтоб с миром объясниться,
С тем самым, где покой нам только снится,
А счастье даже и не снится нам.
В который раз прибегла я к словам.
А мир блажит, и всё в нём криво-косо.
И я, не сняв ни одного вопроса,
Жду ясной яви и прозрачных снов,
Когда совсем не надо будет слов.
Ах, какое веселье! Какое веселье!
У меня эти летом все дни – воскресенье.
У меня мотыльки вечерами толкутся,
И на стенке узоры лучистые ткутся,
И, младенчески радуясь каждому мигу,
Кверх ногами держу очень умную книгу.
Я задела муравья. Прошептала: «Извини».
Столько живности вокруг в эти солнечные дни.
Столько всякого того, что так просто растоптать.
Чтоб не тронуть никого, лучше всё-таки летать.
Оторваться от земли ну хотя бы на вершок
Помогает очень мне вновь написанный стишок.
«Ах, лето, вижу по глазам…»
Ах лето, вижу по глазам,
По бирюзовым небесам,
Что ты ещё не всё сказало,
Не всё в сюжете увязало,
И я, встречая твой рассвет,
Гадаю – скажешь или нет.
«У этого – кошка, у этой – цветок…»
У этого – кошка, у этой – цветок,
А этот, похоже, совсем одинок.
Спасибо ещё, мотылёк бестолковый
Порой коротает с ним век мотыльковый.
«Милый сад, сколько раз ты в стихах моих…»
Милый сад, сколько раз ты в стихах моих
был подлежащим,
То на солнце сквозным, то под ливнем
и ветром дрожащим.
Сколько раз для тебя я искала особый эпитет,
Сколько раз я боялась, что стихотворенье не выйдет.
Милый сад, если я в этот раз потерплю неудачу,
Успокой, намекни, что и я для тебя что-то значу.
«А время – оно так хитро поступает…»
А время – оно так хитро поступает:
И не истекает, и не наступает,
Лишь льётся и льётся, и не устаёт,
И не истекает, и не настаёт,
Лишь льётся и льётся широким потоком,
Кого-то при этом топя ненароком.
«Ты хочешь меня приголубить. »
Ты хочешь меня приголубить? Я – за.
О том же мечтает твоя бирюза.
О том же заботится твой изумруд.
Люби меня, август, покуда я тут.
Не там – в странном месте и в странной поре,
Каких ни на карте, ни в календаре.
Ты счастлив. Ты просто не знаешь об этом.
С тобою так нянчились нынешним летом.
Тебя так тетёшкали прошлой зимой.
Тебя в темноте провожали домой.
С утра на прогулку тебя приглашали.
Стихи о печальном писать не мешали.
«Уныние, тоска – я не по этой части…»
Уныние, тоска – я не по этой части.
Коль хочешь говорить, поговорим о счастье.
Подобный разговор и ломкий луч поддержит,
И даль, что сквозь листву желтеющую брезжит,
Резвящийся щенок и то дитя грудное,
Которое гулит, узнав лицо родное.
«Нащупала тапочки, встала, оделась…»
Нащупала тапочки, встала, оделась,
Но день начинать мне совсем не хотелось.
Хотелось остаться нигде и ни с чем,
Застрять между временем этим и тем
И чтобы лучи, что в мой дом угодили,
Свободно, легко сквозь меня проходили.
«Я туда не хочу, не могу, буду пятиться…»
Я туда не хочу, не могу, буду пятиться.
Ну а вдруг я исчезну, а кто-нибудь хватится,
Скажет: «Где же она? У меня к ней вопрос».
Как представлю, становится горько до слёз.
И сама я так много вопросов наметила,
На которые жизнь мне ещё не ответила.
«Ещё немного поглаголю…»
Ещё немного поглаголю
И отпущу слова на волю.
Пусть улетают кто куда.
Они забудут без труда,
Как в строчку длинную сливались,
То ссорились, то целовались.
«Приснись же, приснись мне опять…»
Приснись же, приснись мне опять, Бога ради,
Не ты, так хоть чашка с краями в помаде
Твоей, хоть твоя телефонная книжка.
Я, помнишь, тебя называла «малышка»?
Хоть твой волосок золотой на расчёске.
Ношу твою кофточку прочную в носке.
Она ещё пахнет твоими духами
Chanel номер пять. О, как хочется к маме!
«Вопросительный знак изгибает спину…»
Вопросительный знак
изгибает спину.
У меня есть вопрос.
Значит, я не сгину.
А пока я спрошу
и дождусь ответа —
Это лето пройдёт,
и настанет лето,
Растрепав, обласкав
иву и ракиту…
До чего я люблю
эту волокиту!
«Счастье, ты не покинешь меня…»
Счастье, ты не покинешь меня. Я тебя приручу.
Поводок пристегнув, на запястье его накручу.
Приучу тебя к запаху дома, сманю, прикормлю.
Ты не бойся – излишними ласками не утомлю.
Хочешь, скрыв от завистников наше с тобой бытиё
Буду звать тебя с тихою нежностью: «Горе моё».
«Не договаривают все…»
Не договаривают все:
И старцы мудрые, и дети,
Речушка в средней полосе,
Ромашка в поле и в букете.
И скрытен день, и ночь темнит,
И утро тихой тайне радо.
Сама судьба секрет хранит.
Не договаривай. Не надо.
«Любое слово может стать последним…»
Любое слово может стать последним,
А может стать очередным, соседним
С тем, что немного позже родилось.
Не понимаю, как мне удалось
Последнее написанное слово
Сегодня предыдущим сделать снова.
«Ты столько мне слов подсказала, синица…»
Ты столько мне слов подсказала, синица.
Мне надо бы в ножки тебе поклониться.
Тебя я рифмую и с этим, и с тем,
Как будто бы нет интереснее тем,
Как будто бы ты, желтогрудая птичка,
Ко многим вселенским загадкам отмычка.
«Ты поиграй – я потоскую…»
Ты поиграй – я потоскую
Под тихую твою игру.
Ну чем я, в сущности, рискую,
Живя на свете? Ну умру.
Но перед этим, перед этим
Наслушаюсь и нагляжусь
И со стихом, чтоб был он светел
И не банален, повожусь.
И струны тихие – подпитка.
Играй, пожалуйста, играй,
Чтоб вместо слов «страданье, пытка»
Произнесла сквозь слёзы: «Рай».
«Как удивительно: всё сделалось само…»
Как удивительно: всё сделалось само —
И зацвело само, и облетело,
И рассвело, позолотив трюмо
Зеркальное, и, просияв, стемнело.
Вот от поры цветущей – ни следа,
Но небо в куст растрепанный влюбилось
И, посылая чудный свет сюда,
Ни разу не запнулось и не сбилось.
Данное произведение размещено по согласованию с ООО «ЛитРес» (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.