А что собственно происходит щербаков
Чужой среди своих. Михаилу Щербакову — 55
Под внешней оболочкой типичного барда скрывается поэт с уровнем работы над словом, недостижимым ни для кого из корифеев этого жанра — и поэтому самого МКЩ к нему отнести никак невозможно
Текст: Таисия Овская, Сергей Петровский
Узкий, но плотный культ вокруг барда Михаила Щербакова сложился так давно, что он кажется современником Окуджавы или по меньшей мере ровесником Юлия Кима. Каковому ощущению способствует и визуальный образ Щербакова — круглолицый коротко стриженный и гладко выбритый мужчина в больших очках и с огромным лбом, обычно — в простой клетчатой рубашке. На вид — типичный умник-шестидесятник, Байрон из НИИ.
Но Михаилу Щербакову 27 марта исполняется всего 55. Он годится по возрасту в сыновья Киму и Городницкому, в племянники Гребенщикову и Митяеву, ровесник, плюс-минус один год, Цоя и Егора Летова и вообще одногодка Леонида Фёдорова.
И при этом, что еще удивительнее, — среди исповедующих его культ есть молодые люди, которым вроде как положено слушать даже не Цоя, а Басту и Оксимирона. Но они слушают Щербакова. И не просто слушают, а воспринимают его как поэта. Мы попросили двух таких молодых людей, студентов Литературного института, объяснить — почему?
«Здравствуйте, вот и я, мол. Только что, мол, с луны» ©
Но вместо того, от обиды кривясь, поведу под уздцы
бемоля и ямба гибриды, добро хоть не льва и овцы.
Михаил Щербаков
«Русалка, цыганка, цикада…»
Про поэзию второй половины XX века мы, юные и беспечные, привыкли думать с долей теплого романтического флера. Светлый и грустный Евтушенко, наблюдательный Бродский, меткий Берестов, ироничный Шпаликов — десятки их, разнообразнейших словотворцев, звучащих во всяком доме легально или запретно. Эпоха принесла нам множество имен, и среди них не последним весомым станет имя Михаила Щербакова. В этом году известный бард отмечает юбилей, и это вовсе не единственный повод говорить о его многолетних творческих трудах.
«А какое, собственно, отношение бардовские песни имеют к современной литературе?» — увы, некоторая доля литературно ориентированной интеллигенции по-прежнему отказывает как песне в целом, так и авторской песне в частности в праве причислять себя к поэзии. Спорить тут можно бесконечно: вспомнить, что само слово «лирика» происходит от древнегреческой лиры, то есть лирика без аккомпанемента невозможна; о том, что средневековый поэт — трувер, трубадур, миннезингер и тем более мейстерзингер — без условной лютни уже не поэт; о том, в конце концов, что в хрестоматийных пособиях по русской литературе XX века неизбывно присутствуют Окуджава, Галич и Высоцкий.
Сегодня, «в 2к18», когда поэзия может принять форму блэкаута, настенной каллиграммы или рэпа, начитанного под бит, когда ее рисуют, вяжут, строят из кубиков, вешают над Третьяковским проездом и синтезируют из дешевых духов, даже странно отказывать ей в праве синтеза с искусством музыкальным. Однако спор все еще не закончен: национальная премия «Поэт» присуждается Юлию Киму — Рейн и Кушнер выходят из судейского состава в знак протеста; несколько лет подряд в топ-пять Нобелевки входит Боб Дилан — и когда пятое место превращается в первое, литературная общественность разражается яростной многомесячной полемикой. Позиции «поэта с гитарой» остаются шаткими.
Современным бардовским сообществом Щербаков тоже зачастую отвергается или, по крайней мере, дистанцируется. Как формулирует Юлий Ким, называя его «стопроцентным небардом», «…это больше чем поэтическая потребность писать стихи и песни. Это понятие своего дела как некоторой миссии, с очень высокой ответственностью и с очень высоким требованием к качеству этого дела. Вот что, мне кажется, отличает Мишу от общего этого братства бардов».
Сомнения в принадлежности Щербакова течению авторской песни выказывал и Булат Окуджава, особо подчеркнувший, что это «уже несколько другой жанр». Разумеется, такого рода отторжение носит характер исключительно умозрительный, ибо в какой еще ряд может быть встроен человек, поющий свои сочинения под гитару? На регулярном участии в Грушинском фестивале или на выступлениях в бардовском «Гнезде глухаря» оно никак не скажется.
«Щербаков сегодня (в 2006 году. — Ред.) едва ли не в одиночестве двигает русскую поэзию вперед,
находя принципиально новые возможности для ее развития и новые формы ее существования».
Как одно сочетается с другим?
Песни Щербакова отличает сложная, но скупая музыкальная палитра. Мелодическая линия голоса, у иных авторов первостепенная, отходит у него на второй план, и основная роль, которая ей отводится, — подчеркивание ритмических аспектов поэтического текста. Особенность примечательная, если учесть, какую огромную роль ритмика и фоника играют в поэзии вообще, вне зависимости от степени понимания читателем или слушателем самого смысла.
Мы вИдим, как из стеклЯнных врАт
на пОле, где самолЕты в рЯд
выхОдит нЕкто, на пЕрвый взглЯд
весьмА невзрАчного свОйства.
И пОльзуясь темнотОй, тайкОм,
шагАет по полосЕ, причЕм
в рукЕ несЕт чемодАн, а в нЕм
взрывАтельное устрОйство»
Произнесенный вслух, такой текст (как ни парадоксально) производит впечатление в большей степени ритмизированной и рифмованной прозы, чем собственно поэзии. Но стоит сложить его с аккомпанементом, как станет очевидным, что каждая сильная доля такта совпадает с ударениями, которые мы выделили выше, всего в двух местах — во втором и седьмом слогах каждой строчки: «мы вИдим, как из стеклЯнных врат», «весьмА невзрачного свОйства». Картина ритмического рисунка меняется, обретает более точные очертания, и на выходе мы имеем целостное произведение, написанное в едином размере (двустопном втором пентоне с усеченной второй стопой, говоря стиховедчески).
Разве не удивительно, как тонко и точно
Щербаков работает на обрамление текста мелодией, назначая ей роль не самоцельную, но непосредственно обрабатывающую стихотворение в восприятии читателя?
Тем не менее музыкальное сопровождение не является неотъемлемой частью произведения: в отличие от текстов Шевчука, Летова, Вени Д’ркина, тем более — Высоцкого, также нередко относимых к категории «поэтов с гитарой», вещи Щербакова без музыки потеряют часть интонации, но ни крошки смысла и эмоционального посыла.
он вздрогнул, и подался, кренясь,
и вся структура его взвилась
и радостно загудела —
стоит только присмотреться, как становится очевидным, что плотное наполнение согласных, идущее от глухих к звонким, не просто имитирует звук самолетного двигателя, но делает это динамически. Сначала «ст-св», затем «вздр», «кр», «стрктр», «взв» — и затем ассонансное, ровное «и ра-дост-но загудела». Двигатель как бы «прочихался», «откашлялся» и начал работать так, как задумано, со свободным моторным дыханием. При таком уровне работы с текстом оттенки смысла передаются звучанием самого слова: ему не обязательно пользоваться вспомогательной мелодической линией, чтобы передать в подробностях создаваемую картину — оно пользуется музыкой лишь затем, чтобы облегчить процесс восприятия произведения для слушателя.
Так устроено подавляющее большинство песен Щербакова: неповторимые в концертном исполнении, они в то же время свободно трансформируются в стихи, публикуются сборниками, читаются вслух со сцены и ничего существенного от этого не теряют.
позиция чужого среди своих делает Щербакова особенным явлением в своей сфере — и дает основание принять ее за точку отсчета чего-то другого.
Чего-то, чему до сих пор нет общепринятого определения. Исследовать это «что-то» и таким образом обозначить влияние поэта (ли?) на литературу (ли?) еще только предстоит.
В заголовке использована строчка из песни МКЩ «Петербург», в тексте анализируются отрывки из песни «Аэродром»
Барды и не только. Михаил Щербаков
Михаил Константинович Щербаков
«Хочешь обратно деньги? Вот, изволь, получи с меня.
Но не казни артиста за то, что он себе самому не равен.
Этот шмель не летит – он исполняет полёт шмеля.
Этот столетник дня не живёт, но тем и забавен…»
Да простят господа прозаики, даже наделенные буйной творческой фантазией, но я придерживаюсь мнения, что в поэзии, музыке и живописи иррациональное начало сильнее рационального. В том смысле, что Поэт (Музыкант, Художник) вопреки своей воле обречен быть посредником между музыкой сфер (или, если кому угодно, Богом) и нами, простыми смертными. Он творит не столько осознанно, сколько СЛЫШИТ и ПЕРЕВОДИТ на доступный людям язык. А почему и как это у него получается, зачастую и сам не может знать. Да, пожалуй, и не должен. Неси свой крест и не думай о том, дар это божий или проклятье.
Первым, кто не вписался в мою логику, был Александр Аркадьевич Галич. До знакомства с его творчеством я и не думал, что натянутые рефлексией до предела душевные струны уже сами по себе способны рождать поэзию самой высокой пробы. Вторым поколебавшим мои «устои» выпало стать Михаилу Щербакову. Рискну предположить, что побудительным мотивом его творчества является не пресловутый «возврат долгов Богу», а вполне намеренные и осознанные игра воображения и ума. Ума ясного, неординарного, высокоорганизованного и философски настроенного. Впрочем, я в любом случае высказываю лишь свои частные соображения, никоим образом не претендующие на истину в последней инстанции. Кто угодно и сколько угодно может быть со мной не согласен. Хоть бы и сам Михаил Константинович, если допустить, что мой текст каким-либо случайным образом попадет ему на глаза.
Первые его выступления в Минске в 1988 и 1989 годах как-то прошли мимо меня. Имя 25-летнего московского парня, поющего под гитару свои песенки, мне ровным счетом ничего не говорило. Хотя, как позже выяснилось, он уже тогда был кумиром «продвинутого» московского студенчества. А через год я услышал пару песен в исполнении Сергея Алексеевича Филимонова (Фила) и очень заинтересовался. То есть опыт слушанья бардовской песни к тому времени у меня был изрядный, но ничего похожего ранее слыхать не доводилось. Фил принес записи обоих концертов, и я, по своему обыкновению, засел делать сборку понравившихся вещей. Чрезвычайно удивился, когда сборка не получилась! Такое со мной случилось впервые. При каждом новом прослушивании песни как бы расширялись в объеме и начинали обрастать новыми смыслами. Короче, переписал обе кассеты целиком.
Практически, сразу же обратила на себя внимание непривычно высокая концентрация значений и мыслей, изящество речевых оборотов и образов, уловить и оценить которые с первого прослушивания зачастую невозможно. Кто-то довольно образно, но точно сравнил его поэзию с китайской рисовой лапшой, которая, будучи брошенной в кипящую воду, способна многократно увеличиваться в объеме. Да и не совсем песни это были… То есть, их непременная атрибутика (мелодия, текст, гитара, пение) присутствовала, причём высокого качества, а в остальном же… Даже и не знаю, как в словах передать своё впечатление. Но постараюсь.
Я считаю песню самим демократичным видом творчества. Как по способу создания, так и по восприятию. Чтобы ее полюбить лично мне достаточно того, чтоб задевала в моей душе некие струны и создавала состояние внутренней эстетической гармонии. При том ее содержание отнюдь не является обязательным критерием оценки. Хотя убогость и безграмотность текста чаще всего создают дисгармонию, и тут уж ни о какой эстетике речь, понятное дело, не идет.
В случае Щербакова буквально всё было иначе. Если не песни, то – что? Тут очень по-разному. Это могли быть роман, даже эпос, а чаще небольшая повесть или рассказ-зарисовка. Баллада, романс, антреприза, шутка (редко). Да что угодно могло быть! Но непременно с глубоким содержанием и философским подтекстом. И расслабленно внимать подобным поэтически-музыкальным построениям никак не получалось. Автор бывал очень серьезен, даже когда иронизировал. Впрочем, скорее то была самоирония. Не случайно одну из своих песен он так и назвал: «Автопародия».
Правомерно ли говорить о творчестве Михаила Щербакова, как о поэзии? Безусловно. Но фокус в том, что он и не совсем поэт. То есть принадлежность его к поэтическому, как говорится, «цеху» не так однозначна. Однако и бардом его назвать я бы не рискнул (хотя это относительно близко), поскольку от привычных канонов авторской песни он далеко отошел еще в совсем юном возрасте. Лет, полагаю, в 18. В результате получился необычный и уж точно нетрадиционный жанр, который сам Щербаков предпочитает несколько обобщенно называть «стихотворно-музыкальным сочинительством». Тем не менее, точнее определить и я не берусь.
Автор не скрывает досады, когда отдельно рассматривают и оценивают прежде всего его поэзию, упуская из виду музыкальную составляющую песен. Его стихи от музыки совершенно неотделимы и в отрыве могут зачастую просто не запоминаться и даже не восприниматься. Для меня, всегда испытывавшего трудности с чтением стихов – так уж точно. Но на этом же, кстати, настаивает умница и эрудит Дмитрий Львович Быков, который, не скрывая своего восхищения, прямо называет Михаила Щербакова гением. Что для по обыкновению критически настроенного Быкова не совсем типично.
Еще сложнее рассуждать отдельно о его музыке. Хоть в его творениях раннего периода она зачастую и была очень красива сама по себе. Уверен, что многие из его композиций вполне могут жить самостоятельно. Впрочем, такой опыт у автора тоже был. В некоторые относительно поздние его диски включены чисто инструментальные обработки. И я бы не сказал, что это получилось плохо и не к месту. Поскольку как музыкант и композитор Щербаков также весьма интересен и неординарен.
Его мелодии могут быть просты и незатейливы, а могут вызывать восхищение красотой и сложностью гармонии. Твориться, что называется, «на трех аккордах» или просто задавать и поддерживать затейливый ритм так любимых им речитативов. Или как он сам их называет, «песенок-скороговорок». А иногда, – ну, надо же! – мелодии может совсем как бы и не быть. То есть, это когда без текста она теряет смысл до такой степени, что ни запомнить, ни воспроизвести ее невозможно. Вот как это? Однако из всего многообразия статей, посвященных исследованию его творчества, я помню только одну, обращенную непосредственно к музыке. Причем автор увидел в его музыке не только наличие, но даже и развитие джазовых традиций. Тут я спорить не стану: не специалист. Но что для меня совершенно очевидно, так это полная гармония музыки и стихов. Во всех без исключения произведениях и при огромном богатстве форм и тем!
Я, можно сказать, вырос на авторской песне. Люблю её с юности и до сих пор. Хотя давно уже чаще переслушиваю старые записи, чем слушаю новые. Да и есть ли они вообще, достойные новинки? За нынешними авторами слежу не слишком внимательно, хоть и радуюсь, когда доводится услышать нечто интересное и самобытное. Помнится, в одном из последних интервью Булату Шавловичу Окуджаве задали вопрос как раз по этому поводу. Он ответил в том смысле, что положение дел в современной авторской песне не внушает ему оптимизма, чтоб не сказать, что оно и вовсе унылое. Потом малость подумал и решил сделать исключение: «Щербаков!».
К слову, о записках. Свои концерты Михаил Константинович уже много лет выстраивает по одному и тому же плану. Во всяком случае, те, на которых мне доводилось бывать. Говорит мало и лишь по необходимости, комментируя исполняемую песню. Во время первого отделения записок, как правило, «набегает» изрядно. Потому второе отделение начинает с ответов на них. Большинство, понятное дело, заявки, но попадаются и требующие развернутого ответа. Тогда отвечает не спеша, вдумчиво, всегда серьезно. Манера речи безукоризненно грамотная и точная. Неизменно сдержан, интеллигентно корректен и уважителен к публике. Даже когда вопросы бывают и неожиданные, чтобы не сказать – странные. Как-то один из вопросов вызвал легкое оживление в зале. Мне это напомнило ситуацию с «Машиной времени», когда их спросили в записке: «Вот вы играете и поете. Скажите, а чем вообще занимаетесь и кем работаете?». Но Щербаков решительно прервал веселье и серьезно ответил, что написание песен, их исполнение на концертах и запись на диски собственно и составляют суть его работы. А в остальном… Опять почти ничего о себе и, как всегда, вообще ни слова о политике: закрытые темы. О своих песнях, творчестве (не слишком развернуто), литературных и песенных пристрастиях – пожалуйста. Я эту часть его концертов очень люблю. Всегда интересно слушать. Когда Володя Липай, организатор большинство выступлений Щербакова в Минске, издал тремя дисками их запись, то посчитал нужным включить туда в виде отдельных треков и фрагменты его общения с залом. За эту прекрасную идею я Володе отдельно благодарен.
По молодости ответы на некоторые вопросы могли носить ироничный, чтобы не сказать слегка даже снобистский характер. К примеру, о названии песни «Ad Leukonoen»: «Левконоя. Имя такое есть у Горация… Читали, наверное, Горация… Не читали?». Но подобный игривый стиль с возрастом ушёл, а вот ирония сохранилась. Однажды на вопрос, какие новые события произошли в его жизни с момента предыдущего посещения Минска, дал исчерпывающий и одновременно изящный ответ: «Жизнь моя бессобытийна. Тем и прекрасна». И – всё. Что тут возразить?
Я был удивлен, с каким интересом и удовольствием слушала его песни моя 80-летняя мама. И очень радовалась, когда уличала его в какой-нибудь «вопиющей» неточности. «Он что, не знает, что «Девятый вал» написал Айвазовский?» (строка «Волна вполне пьяна, безумен шквал. Картина Репина – «Девятый вал»). «С чего он взял, что Дунай с Амуром впадают в Балтийское море?» («Но мчат Амур и Дунай волны к балтийскому небу»). Или «В азбуке Морзе нет запятой!» («В рубке радист репетирует: точка-тире-запятая»). Если на то пошло, правильно было бы сказать не «репетирует», а «репетует», то есть дублирует сообщение. Что я усвоил еще из произведений писателя-моряка Виктора Конецкого. Догадываюсь, что и Щербакову все это хорошо известно. Просто наложение нескольких смыслов на один образ – один из его любимых приемов.
Правда, мама ошибалась, представляя его высоким красивым блондином, общительным и обаятельным. Среднего роста, круглолицый, с залысинами, в очках и внешним видом более всего напоминающий мне носовского Знайку. На концертах выступает не стоя перед микрофоном, а сидя на стуле перед небольшим столикам, на котором разложены программа выступления, записки и обязательно листы с текстами песен. В них по ходу исполнения периодически и заглядывает. На ехидную записку, не потому ли, что боится забыть слова, ответил серьезно, что «слушанье его песен есть дело непростое». Тексты, разумеется, помнит, но если собьется, то будет неприятно всем и ему в первую очередь. Тем более что в лаконичности его упрекнуть трудно: некоторые стихи насчитывают до шестисот слов. А скорости проговаривания текста (те самые «песни-скороговорки») зачастую мог бы позавидовать и рэпер. С той принципиальной разницей, что текстовая основа рэпа, по моему мнению, вторична по отношению к ритму. Впрочем, я не знаток и не поклонник рэпа. У Михаила Щербакова же каждое слово осмысленно, продуманно и находится на своем месте.
Как гитарист, изрядно техничен и неизменно точен. Не скажу, что гитарой творит чудеса и поражает воображение публики виртуозными пассажами (в данном случае у нее иные задачи), но в качестве аккомпанирующего инструмента звучит она более чем убедительно. Я бы даже сказал: добротно и надежно. Гитарная техника весьма своеобразна: активно использует большой палец левой руки. Голос довольно высокий и негромкий, звучание его никогда не форсирует. Конечно же, голос исполнителя и манера пения – дело вкуса, но у Щербакова они мне импонируют.
Быть может, это удивит, но всё, что написал выше, прошу рассматривать не более чем предисловие. Пусть и весьма затянувшееся. Потому что дальше хочу рассказать о творчестве Михаила Константиновича. Чем же оно для меня так интересно и важно, что уже на протяжении 30 лет я не только внимательно за ним слежу, но и, можно так сказать, никогда не расстаюсь надолго? Постараюсь ответить на этот вопрос, в том числе и себе. Хоть и представляю, насколько это непросто после того, что уже высказано и написано разными авторами до меня. В том числе и такими корифеями жанра критики, как Лев Аннинский и Дмитрий Быков. Однако всё же рискну.
К примеру, я считаю, что в России должен стоять ему прижизненный памятник если не из чистого золота, то непременно очень дорогой. Это за вклад в развитие, популяризацию красоты и богатства русского языка. А если серьезно, то полагаю его одним из самых интересных русскоязычных поэтов многих последних десятилетий. При том, что не считаю себя большим знатоком поэзии и за поэтическими новинками не слежу.
История русской поэзии хорошо знает глубокие юношеские стихи. 15-летние Пушкин и Есенин. Надсон ушёл в 21, Лермонтов – в 26 лет. Иосиф Бродский в 20 написал «Шествие». Но вряд ли кто нынче способен в 18 лет писать вполне зрелые стихи. Вот как раз у Щербакова это получалось. А чтоб совсем еще молодого человека так глубоко волновали философские вопросы бытия, и вовсе сложно представить. Ладно бы еще любви, дружбы и вообще человеческих отношений. Но жизни и смерти, бесконечности и бессмертия, войны и мира, ответственности творчества перед людьми, поиски «героя нашего времени»! Видать, у гениев – свое течение времени и свой возраст вопросов и ответов. Что тут поделаешь? Им – можно.
У меня давно возникла устойчивая потребность в слушании и как бы переосмыслении его песен. Что в настоящее время делаю в очередной раз и с большим удовольствием. Теперь-то проблем с составление сборок уже нет. На свой вкус я их «наваял» целых четыре и для удобства разбил по периодам: 80-е, 90-е, 2000-е и 2010-е годы. Периодически устраиваю своего рода ротацию, то есть извлекаю из «запасников» прежде по разным причинам невостребованное, но со временем обретшее для меня новую актуальность. Причем это может касаться даже очень старых творений, в том числе и тех, которые сам автор давно приговорил к забвению. Ну, тут у нас с ним вкусы могут и не совпадать. Что меня, впрочем, нимало не смущает.
Дело в том, что из всего наследия Михаила Щербакова, – а это примерно 500 песен, – вряд ли хоть одну могу признать настолько слабой или откровенно «проходной», чтобы не вызывала у меня интереса или каких-либо значимых ассоциаций. Он же, всегда относясь к своему творчеству чрезвычайно требовательно, чтобы не сказать безжалостно, «забраковал» огромное количество своих юношеских песен, считая их недостойными не только исполнения, но даже и упоминания. Подобный творческий аскетизм возможно и достоин уважения, но я руководствуюсь своими критериями. И более того! Самонадеянно считаю, что как слушатель имею на то полное право. Хотя справедливости ради должен сказать, что многие из ранних песен я даже и вовсе не слышал. Потому и судить не берусь.
Теперь о периодах творчества Михаила Константиновича. Разумеется, они весьма условны и в большой степени являются плодом моего воображения. Созданное им в 80-х годах (первый период) я и поныне очень люблю. За акцентированную лирическую мелодичность, порой чисто юношеский максимализм и уже тогда ясную отточенность мысли. При том, что несколько избыточная романтичность и претенциозность молодости, на мой взгляд, все ж имели место. Позже автор стал планомерно и решительно изживать этот романтизм, считая его своего рода манипуляцией чувствами слушателя, а значит и проявлением безответственности поэта. Ну, это его право. Я же испытываю самые нежные чувства к романтикам в творчестве, да и по жизни тоже. Но выход из положения нашелся сам собой. Оказалось, что умею переноситься во времени и слышать те дорогие мне песни так, как в момент моего первого знакомства с ними. Однако далеко не все его песни 80-х были таковы. Уже тогда очень многие из них поражали такой глубиной и законченность образов, которая и до сих пор требует осмысления.
Вопрос в записке: «Если не секрет, кто такая Мария?». Ответ: «Их много… И все они – секрет». Марии, Натальи и Марго тоже ушли из песен Михаила Щербакова. И мне этого немного жаль. Они были так милы, хоть иногда, – чего уж там, – и не блистали умом.
Не мною подмечено, что людям, выросшим на «приторной задушевности» бардовской песни, творчество Щербакова за редким исключением не близко. Но мой личный опыт лишь подтверждает эту закономерность. Хотя сам как-то ухитряюсь любить и то и другое. Многократно его упрекали в элитарности, отвлеченном философствовании, в холодной рассудочности. А то и вовсе в мизантропии. С первым, пожалуй, с некоторыми оговорками еще соглашусь. Однако лично меня это свойство поэта больше привлекает к его творчеству, чем отталкивает от него. Насчет мизантропии же – тут явный перегиб. Скорее уж защитная реакция тонко чувствующего жизнь человека, который не торопится открывать слушателю нараспашку всю душу без остатка.
Знаю немало поклонников его творчества так и не принявших написанное им уже после 80-х годов. Ну, что же поделать, если он ушёл вперед, а не поспевающий за ним зритель так и остался в своем уютном романтичном вчера, где были дорогие сердцу Марии, моря, паруса и фрегаты. Мне же повезло не испытать подобных трудностей. Скорее наоборот, песни созданные Щербаковым уже в 90-х и начале 2000-х, меня занимают больше. Да, ушла так милая душе романтика, а вместе с нею зачастую и лирическая мелодичность. Но вместо них появилась новая глубина смыслов и как бы другой уровень объемности восприятия. Тексты песен стали точнее и совершеннее, наряду с прежними темами возникло много новых, иногда поражающих неординарностью угла авторского зрения. Соответственно им, изменилась и музыка. Нет, она не стала менее изобретательной и выверенной, но изрядно усложнилась сообразно стихам.
Примерно в это же время, где-то с середины 90-х, кардинальные изменения претерпело и звучание. На студийной записи привычную гитару заменил синтезатор. Что в свою очередь еще больше сузило круг былых поклонников песен Щербакова. Я же, не будучи настолько рьяным сторонником традиций, воспринял эту новацию довольно легко. Тем более что давний партнер и друг автора Михаил Стародубцев, который и прежде частенько помогал второй гитарой и прекрасным бэк-вокалом, проявил себя как хороший клавишник и сильный аранжировщик. Таким образом, звучание песен на дисках обрело дополнительные яркие краски, хотя на концертах он традиционно выступает под старую добрую гитару.
Повторить Щербакова невозможно. Хотя бы потому, что он сам не повторяется. То есть, любимые приемы в поэзии, конечно же, использует, но каждый раз уже на новом витке эволюции своего поэтического мастерства. То же и в музыке. Если у большинства мною любимых авторов я могу наметить какие-то характерные гармонические построения, то у него они мне совсем не очевидны. Да и сами песни трудно отнести к «народным» в смысле популярности и доступности для исполнения. Их вообще очень немного кто рискует петь. Хотя одну я недавно, к своему удивлению, обнаружил в концертном репертуаре Елены Камбуровой. Впрочем, чему же тут удивляться? Елену Антоновну всегда отличало умение находить талантливых авторов, а многих и открывать публике. Вот еще умничка Лидия Чебоксарова со своим трио «Брют» записала аж целых два десятка песен Михаила Щербакова. Удивительно, но многие в ее исполнении мне нравятся даже больше, чем в авторском. Пожалуй, что теплее и демократичнее у нее получилось.
Как он творит волшебство своих дивных песен? Вот, мне тоже очень хотелось бы понять. Ну а как бежит лесной зверь, плывёт рыба, летает птица? Надо отдать должное автору, он не игнорирует интерес зала, но и особой ясности также не вносит. «Что при написании песни для Вас первично: слово или музыка? – Очень по-разному бывает…». Или: «В чём источник Вашего творчества? – Ох, если б я знал… Сидел бы там, у этого источника…». Вот и весь сказ.
«И если что-то надо объяснять, то ничего не надо объяснять.
А если всё же стоит объяснить, то ничего не стоит объяснить».
Спросить бы у Володи Липая, а вдруг он по давней с ним дружбе что-нибудь такое знает? Да Володя уже много лет как живет в Америке…
Впрочем, недостатка в исследованиях, комментариях и профессиональной критике нет. По мне, ее совокупные объемы превосходят всё, до настоящего времени написанное поэтом. Выходила даже целая толстая книга под названием «МКЩ». Что означает – догадаться не трудно: Михаил Константинович Щербаков. Это – сборник статей. Как выяснилось, открылся колоссальный простор для работы лингвистов и филологов. Я те исследования читал, обнаружил кучу умных слов и непонятных терминов, потому и понял мало что. Поскольку мой случай, увы, оказался клиническим и описанным еще Пушкиным: «Не мог он ямба от хорея как мы не бились отличить». Но всё же уяснил, что Щербаков (сам филолог по образованию) не только успешно использует практически все размеры и ритмы, существующие в русскоязычной поэзии, но и придумал много новых, до него не применявшихся. Представляю, сколько можно защитить диссертаций. Хотя, полагаю, лингвисты как-нибудь и без моей подсказки догадаются.
Но кое-что интересное нашлось и для меня. Некто додумался обсчитать на компьютере, кажется, всего-то 280 текстов его песен и привел статистику. Ну, так вот: умная машина насчитала в них 10300 неповторяющихся слов! Вообще-то, это называется активным словарным запасом. По мнению исследователей, словарь Шекспира и Пушкина немногим превышал 20000 слов. Так это ж по всем их произведениям! А здесь – всего 280 песен! К тому же написанных еще относительно молодым человеком.
В одном из своих эссе Иосиф Александрович Бродский упоминал, как его, начинающего поэта, учили старшие товарищи (кажется, Анатолий Найман), что прилагательные губят поэзию. Потому в стихах их должно быть по минимуму. А у Михаила Щербакова в тех самых 280 текстах компьютер нашёл всего 7% прилагательных! Надо думать, Найман и с ним поработал.
В интернете, помимо авторского и сайта фан-клуба, есть свод комментариев к его песням, который на протяжении многих лет составляет и пополняет группа энтузиастов-исследователей творчества. С красноречивым названием «Словарь заморских слов». Люди с поистине детективным азартом и достойной уважения скрупулезностью методично ведут учет и разбирают песни Михаила Щербакова буквально по косточкам. Приводят варианты различных исполнений, увлеченно занимаются расшифровкой многочисленных аллюзий (отсылок, аналогий, переклички, скрытого цитирования). При необходимости дают переводы с латыни, французского, английского, немецкого, итальянского, когда авторская фантазия к этим языкам обращается. Труд, конечно же, грандиозный. Безусловно, одному человеку, даже очень упорному и широко эрудированному, такое не под силу. И в самом деле, я обнаружил много для себя нового и интересного, хотя, есть подозрение, что относительно вольных трактовок и домыслов тоже более чем. Полагаю, сам «объект исследования» никакого отношения к этой инициативе своих поклонников не имеет.
Будет серьезной ошибкой отождествлять автора, в данном случае Михаила Щербакова, с его героями и персонажами, даже когда пишет от первого лица. А таких песен большинство. Как и любой достойный уважения Поэт, он – лицедей, причем с незаурядным даром перевоплощения и, подобно актеру, способен прожить десятки и сотни разных жизней. При этом каждой из них непременно отдавая частичку себя. Иначе откуда же взяться поэзии? И ощутимым подспорьем в том служит автору впечатляющая эрудиция не только в отношении произведений культуры и искусства, но также в самых разных областях знания.
Теперь, пожалуй, настало время сказать, что же более всего привлекает лично меня в поэзии Михаила Щербакова. Вряд ли буду оригинальным, но это – ее язык. Я просто наслаждаюсь его богатством и красотой звучания. Маяковского «как бедна у мира слова мастерская» – точно не про нашего автора. И вот это уж наверняка – от Бога! Потому что высшим филологическим образованием и даже дополнительным литературным (есть и такое) объяснить сей талант невозможно. Филологов много, а вот Поэтов среди них сколько?
Дело даже не в богатейшем словарном запасе, хотя куда ж без него. Вот это изящество словесных конструкций, филигранная выстроенность даже и самых незначительных образов, изысканность архаики прошлого времени. И еще очень много чего, что мне трудно описать словами, а надо просто слышать. Или, в крайнем случае, читать. Если кто сумеет. Причем слова и созвучия поэт находит единственно точные и идеально «попадающие» по месту. И делает это самым непринужденным и естественным образом, а отнюдь не из пижонского желания «побрызгать» пафосом и эрудицией.
Как же достигается такая фантастическая легкость владения словом? Подозреваю, что ответ будет заурядно банальным: колоссальной работой. Методичной и скрупулёзной. То есть, сам поэт об этом предпочитает не говорить (кому важны скучные нюансы творческой кухни?), но догадаться не так уж и трудно. А разве бывает по-другому? Кто сомневается, рекомендую вполне доступную информацию о том, как работал с черновиками Александр Сергеевич Пушкин. Или прочитать, как мучительно тяжело писал свою совершенную прозу Сергей Донатович Довлатов. Вот, к примеру, если про спорт – это каждый понимает, что высокий результат может быть достигнут единственно благодаря многолетним изнурительным тренировкам. А кто сказал, что в творчестве иначе?
«… Его отношение к делу называется очень высоким и очень, мне кажется, точным словом: «служение». Это понятие своего дела как некоторой миссии, с очень высокой ответственностью и с очень высоким требованием к качеству этого дела» – сказал про Михаила Щербакова мудрый Юлий Черсанович Ким. По мне, так исчерпывающая характеристика!
В поздних его песнях всё чаще стала проявилась несколько даже неожиданная для меня рефлексия. Впрочем, не нарочитая и довольно умеренная. Хотя, что в том удивительного: вероятно, сказывается уже далеко не юношеский возраст автора (скоро будет 57 лет) и назрела внутренняя необходимость переоценки отношения к жизни и творчеству. Некогда завидная плодовитость окончательно уступила место взвешенной работе над словом, звуком и доведению песен почти до совершенства. Потому и творения из-под его пера стали выходить куда реже, чем, скажем, в 90-е и тем паче в 80-е годы. Однако я бы не спешил трактовать сей факт как признак возможного кризиса жанра. Убеждён: это – не про Щербакова. Тут, как говорится, не дождетесь.
Более того. Полагаю, что для адекватного восприятия его творений последнего (в моей классификации) периода я и сам не совсем еще дорос. Есть тревожное подозрение, что поэт, который не хочет, да и не умеет останавливаться на достигнутом, в очередной раз ушёл вперед. И вот теперь уже я пытаюсь его догнать. Хочется надеяться, что небезуспешно. Во всяком случае, буду очень стараться.
Судьба подарила мне единственное личное общение с Михаилом Щербаковым. Ну, пока единственное. А дело было так. Лет 8 назад объединение «Своя среда» (мои добрые друзья Оля Залесская и Лёня Динерштейн) пригласило автора выступить с концертом в своем уютном клубе-кафе «Лисья нора». Концерт, как и всегда, был хорош, а наша минская публика по обыкновению чутка и доброжелательна. Назавтра там же состоялось выступление молодого автора из Рязани Ольги Чикиной. И Щербаков попросил у организаторов разрешения задержаться еще на один день, чтобы Чикину послушать.
В перерыве я вышел покурить. И под навесом в углу летней веранды заметил курившего там Михаила Константиновича. Более всего меня поразило, что поэт был совсем один! Это просто немыслимо, чтобы такой известный автор не был окружен почитателями его таланта. Вот тем не менее. Делать вид, что не узнал, было бы верхом неприличия, и я рискнул нарушить его уединение. Он вежливо склонил голову в ожидании вопроса. Весь внимание и учтивость. Я поблагодарил за вчерашний концерт (искренне!) и спросил про одну из очень древних его песен «Поправьте пюпитры, закончен антракт». Сказал, что давно и безуспешно пытаюсь найти пристойного качества запись и поинтересовался, не потому ли мне это не удается, что он ее тоже приговорил к забвению. Нет, ответил, не «приговорил». И, хоть занимается реставрацией своих старых песен, но конкретно до этой руки пока не дошли. Потому шансов ее найти, считает, у меня почти никаких. И вновь учтивый наклон головы в ожидании следующего вопроса. У меня на языке их вертелось множество. Да и почему вдруг именно о песнях? А если просто так, вообще «за жизнь»? Но в голове, подобно стоп-сигналу, вспыхнула строчка его же песни: «Прочти Шекспира. Там – всё есть». И я, поблагодарив, отошёл.
А песню я всё же нашел! Вполне приличная старая запись, где поют ее на пару с Михаилом Стародубцевым. В две гитары и на два голоса. Вот так-то, Михаил Константинович! Подумалось, а вдруг это именно я подал ему богатую идею и спас от забвения хорошую песню? Не знаю. Но сама мысль греет душу.
История одного фото (зарисовка).
Вспомнился эпизод, случившийся несколько лет назад на одном из его последних минских концертов. Точнее, сразу после него. Мы оделись и вышли на улицу. Я курил. Наташа Ломская, Галя Ивашкевич и Люся (моя жена) общались между собой. Неподалеку с зачехленной гитарой в руке в одиночестве бродил Щербаков: наверняка ждал Володю Липая. Девочки его заприметили. Уточнили у меня отчество и направились пообщаться. Сердечно поблагодарили за хороший концерт. Он сдержанно принял благодарность, сказал, что всегда рад приезжать в Минск (мог бы и почаще!). Галочке пришла идея и она начала его упрашивать с ними сфотографироваться. Поэт должного энтузиазма не проявил. Сказал, что нефотогеничен и вообще сниматься не любит. Тут я его понимаю: сам этого терпеть не могу. Тогда пришла очередь Наташкиной фантазии: «А давайте мы вам что-нибудь споем!». Ответ последовал моментально: «Нет. ». И после паузы, с тяжким вздохом: «Давайте уж лучше фотографироваться». Вот такими я их и запечатлел: наши радостные барышни и страдающий Михаил Константинович с настолько скорбным видом, будто щека у него раздута флюсом. Фото я, конечно же, тиражировать не стану, но для истории сохраню.