А можно я уже дойду до бог знает чего
А можно я уже дойду до бог знает чего
Запомнилось из «О чем говорят мужчины. Продолжение»
-Да, друзья, это уже старость.
-Нет, это еще не старость, но уже и не радость.
-Я понял, что старею, когда понял, что в аптеке не осталось лекарств с незнакомыми мне названиями.
-Мы тут с Лерой тусили двое суток.
-И что?
-И ничего. Потом спал двое суток.
-Мужчины!
—Что, ты не расплатился?
-— Расплатился
-Нет, все нормально, просто постойте, поговорите еще, я вам квасу налью.
-Все-таки позвонил?
-Да
-И как?
— Все хорошо. Наверное.
-Ну нельзя же всегда делать только то, что ТЫ хочешь
-Так ведь бог знает до чего может дойти!
-А до чего может дойти?
-Вы же не просто хотите, чтобы я туда пошел, а что бы я еще изображал, что хочу там быть!
-Ну почему мне должно быть плохо для того, чтобы дяде Боре было хорошо?!
-То есть он так тебя любит, то аж «пошел ты на хер».
-Я увидел в магазине пару носков за 450 рублей на кассе, в 2002. А тогда я покупал у бабок в переходе носки за 20 рублей. И тут я их купил и понял, что хочу всегда покупать носки за 450 рублей. И тогда я ведь не носки выбирал, а образ жизни.
-Саш, ну так заболей, простудись. Тебе что, сложно порадовать маму?
-А можно я уже буду счастлив, как нельзя, можно?! Можно я уже дойду бог знает до чего и гляну? Может там не так уж и плохо? Ну никто же из нашей семьи ТАМ никогда не был. Почему я каждый раз чувствую себя плохим, когда хочу быть просто счастливым?!
-Знаешь, что такое одиночество? Когда некому отправить смс, что ты доехал.
-Бывает и хуже. Человек есть, а писать все равно некому.
-Молодой человек, какой-то коньяк у вас невеселый. Вы не могли бы налить чего-нибудь порадостнее и безответственнее, и с оттенком вот этим опа-опа-опа-опа!
-Слушайте, ну я же уже в таком возрасте, когда имею право не делать чего-то только потому, что все так делают.
-Надо дать счастью шанс. Тогда оно, возможно, случится.
А можно я уже дойду до бог знает чего
Из спектакля «Письма и песни мужчин среднего возраста в эпоху
караоке, автомобильных пробок и высоких цен на нефть»
Читает Леонид Барац
Дорогие мама и папа!
Я давно хотел вам… Что?… Я нормально говорю… Почему «в нос»? Ничего не «в нос»… Ничего я не простужен… Ну не знаю… А что такого с голосом. Нормальное настроение… Просто я работаю сейчас… Да, у меня спектакль… Да, прямо сейчас… Хорошо… Хорошо… Буду… Буду, буду… Все, давайте, пока… В смысле не-не-не, как раз подождите… Послушайте.
Дорогие мама и папа! Я хочу сразу оговориться: я вас очень люблю. Правда. Но, вот, скажите, я такой родился, или, все-таки, вы меня так воспитали? И тогда вопрос – а зачем вы меня так воспитали? Даже так – зачем вы меня так хорошо воспитали?
В детстве вы меня учили быть хорошим с другими. Говорили: «Отдай конфетку Ане, она же девочка. Позови Вадика играть, видишь, он скучает. Как тебе не стыдно, пусть Мишенька возьмет себе солдатика, у тебя же таких четыре». Почему мне все время должно быть стыдно? Да, я старше, и у меня есть солдатик, а он младше, и у него солдатика нет. Это жизнь! Так бывает. Почему это я вам должен объяснять?
«Помоги дяде Илюше донести стул, ему же тяжело». Да, это все правильно, но почему вы никогда не говорили: «Главное, чтобы ты был счастлив, и хер с ним, с дядей Илюшей»? Нет, вы, конечно, хотели, чтобы я был счастливым, но учили – быть хорошим. А это, как выяснилось, разные вещи. Даже иногда несовместимые.
Вот мне восемнадцать, я договорился пойти к друзьям, а вы такие: «Ты помнишь, что мы идем к Виталику?» – «Я же сказал, что не пойду». – «Как не пойдешь? Мы уже сказали, что ты будешь!» – «Зачем? Я же вам два раза…» – «Ну просто» он так звал…» – «Но я не хочу!» – «Так, что это за разговор? Мало ли кто чего не хочет? Может, мы тоже не хотим, но мы же идем!» – «Ну так не ходите!» – «Что ж ты за человек такой! Нельзя же все время делать только то, что хочешь! Так же можно бог знает до чего дойти!»
И я уже думаю: «Ну да, верно, мало ли кто чего… Так можно, действительно, бог знает. » Стоп! А что плохого, если я, вместо того, чтобы хотеть идти к Виталику – скучному, неумному… совсем не близкому мне человеку, хочу побыть с друзьями? Почему мне должно быть плохо, чтобы кому-то было хорошо. Тем более что я уже все равно еду к Виталику, это было ясно с самого начала. Только вы едете молча, обиженные – меня же столько пришлось уговаривать… И ведь вам же еще хочется, чтобы я не просто сидел у Виталика, а чтобы я сидел там так, как будто мне там хочется сидеть. И вы так… негромко, но чтобы я слышал: «Ну, что поделаешь, не сумели мы его воспитать».
Да нет, как раз сумели! Мне уже сорок, а я каждый раз мучаюсь – сделать как правильно, или сделать как хочется? И, конечно, хочется сделать как правильно – потому что, так же правильно. Но и как хочется – тоже хочется, потому что ведь… хочется. Нет, иногда, слава богу, это совпадает: вот, хочешь ты писать – идешь и писаешь. И это правильно.
Но часто это не совпадает, и ты начинаешь не разрешать себе делать то, что хочешь. А потом вообще не разрешаешь себе хотеть. И оказывается, что вот это вот «хотеть не вредно» – неправда. Вредно. Когда хочешь, но не делаешь. Особенно, если брать последний пример. Или, вот… хочу я, например, уйти от одной женщины… раньше хотел быть с ней, а теперь не хочу… так же бывает! Но это же неправильно, я же ей обещал. И что это за разговоры – не хочу? Что ж я тогда за человек?… Так же можно вообще…
Сдуру зашел к вам посоветоваться. Мама сразу: «Cынок, это нехорошо». Ну подожди, я же не за осуждением, а за пониманием! «Сынок, так нельзя!» Да я сам знаю, что нельзя, это же вы меня воспитали, но так, как можно – тоже невозможно. Извините за тавтологию… Кстати, это даже не тавтология, а, скорее, каламбур… нет, пап, именно каламбур… ну или да, тавтология… Так, погоди, при чем здесь?! Можно я буду счастлив так, как нельзя, а? Можно я уже дойду до бог знает чего и посмотрю, вдруг там не так уж плохо? Почему я каждый раз чувствую себя плохим, когда я хочу быть счастливым?
Ладно, простите… Ничего этого я вам не говорил… И не скажу никогда… (рвет письмо) В общем, пап и мам, я вас очень люблю и обязательно заеду… Нет, не завтра… И не послезавтра… Нет, на выходных я тоже не… Я не могу на выходных… Ну не знаю, на следующей неделе… Я позвоню.
А можно я уже дойду до бог знает чего
Роман с самим собой. Как уравновесить внутренние ян и инь и не отвлекаться на всякую хрень
Единственный, кто поступал разумно, был мой портной. Он снимал с меня мерку заново каждый раз, когда видел меня, в то время как все остальные подходили ко мне со старыми мерками, ожидая, что я им буду соответствовать.
Однажды я получила письмо от хорошей знакомой Мы на время потеряли друг друга из виду, поэтому письмо стало неожиданностью.
«Мы с мужем дружили со школы Он сразу взял на себя вопрос обеспечения семьи Я никогда не спрашивала, чем он занимается Бизнес шел хорошо, супруг вел несколько компаний, а я работала потихоньку, в удовольствие, занималась сыном Все было замечательно.
Это происходило в самом начале 90-х Реальность сериала «Бригада».
И вот однажды ко мне заявляется водитель мужа со словами:
– Ни о чем не спрашивай Мы сейчас едем за ребенком Вот ваши загранпаспорта, документы на квартиру в Эквадоре на твое имя Вы с сыном летите туда прямо сейчас, ближайшим рейсом Домой мы не заезжаем, ничего брать с собой не нужно, все необходимое купишь там Вот тебе деньги – И протягивает мне «котлету» иностранных купюр – На месте тебя встретит наш человек Сидите очень тихо Когда будет можно, с тобой выйдут на связь.
Я ничего не понимаю Очень страшно, но куда деваться Человек проверенный, муж, видимо, в курсе Все понятно Беру деньги, документы, сына и улетаю.
В аэропорту в Кито нас встречает очень плохо говорящий по-английски человек Он отвозит меня и сына в маленький городишко, довольно далеко от столицы Заводит в один из дворов, достает связку ключей, открывает дверь и, махнув: «Вот, мол, живите», – уходит.
Я полном в шоке По-испански не говорю Так сложилось, что про Эквадор знаю мало.
Заходим осматриваемся: хорошая студия метров 40, есть все необходимое, хотя видно, что здесь давно никто не жил Огромный раскладной диван, кухонная техника и утварь – все, что нужно для комфорта.
Окно панорамное, дверь выходит на огромное патио, туда же обращены двери еще трех квартир Везде очень уютно.
Я немного поплакала и не сразу отошла от шока, но постепенно мы начали обживаться Вместе с сыном выбирались за хлебом и молоком Стали учить язык, знакомиться с соседями, изучать местность, обычаи, город (Стоит напомнить, что ни телефонов, ни Интернета тогда не было).
Я нашла в происходящем некий смысл, занялась творчеством и подружилась с пожилым соседом По вечерам, уложив сына спать, я выходила на патио покурить и болтала со старичком, как умела Сперва общались на языке жестов, затем сосед подарил мне разговорник Он на пальцах объяснял, что и как здесь устроено, помогал, чем мог.
И вот, спустя два месяца, я заметила, что деда терзает вопрос…
– Извините меня, – сказал он наконец – У нас вообще так не принято, не в наших правилах лезть в чужие дела, никто так никогда не делает, и я понимаю, что это очень неприлично, но все же позволите вас спросить?
Я, конечно, напряглась и приготовилась врать, изворачиваться Но тут сосед выдал:
– Мне очень любопытно, почему вы живете в кухне?
Моему недоумению не было предела.
– В смысле? – удивилась я.
– Я просто вижу, что вы никогда не зажигаете свет в комнатах, обитаете только на кухне, и я не могу понять, почему?
– Не понимаю, о чем вы Я живу в замечательной квартире.
– Нет, это кухня Но там есть еще комнаты.
– Вам же дали ключи? Позвольте, я все покажу Здесь лет десять никто не жил и, видимо, вам просто не объяснили, что и как тут устроено.
В углу кухни нашлась запертая дверь, на которую я никогда не обращала внимания Мы взяли связку ключей и открыли замок. За дверью меня ждали четыре огромные потрясающие комнаты Одна – с камином Через парадный выход я попала на другую улицу. Значит, дверь, которой я пользовалась все это время – черный ход. И я – владелица довольно дорогого, почти элитного жилья.
Все это время я была довольна своей жизнью (с учетом условий, в которых оказалась). Денег хватало с лихвой, мы жили в обалденной, комфортной для женщины с ребенком квартире, в стране с потрясающим климатом, в окружении дружелюбных соседей – все было великолепно Просто замечательно, пока я не выяснила, что живу в кухне!»
Эта история для меня – красивая метафора отношений с самим собой, в которых находятся многие люди. Именно под таким углом я предлагаю вам взглянуть на себя и свою жизнь сквозь страницы этой книги. Я – психолог и автор тренинга, которому уже больше двадцати лет – хочу показать вам, что же такое любовь к себе, обретение себя в полном объеме. Себя всего Целиком.
Можно позволять себе любимому все, ретритить на Бали, заниматься сексом с разными людьми, но жить при этом в окружении страхов, блоков, жутких ассоциаций и воспоминаний, держаться на коротком поводке, оберегая от потенциальной опасности то ли себя, то ли общество, то ли весь мир.
Люди в этом плане вообще удивительные.
Если человек упал и разбил коленку – надо обработать рану. Не важно, взрослый это или ребенок. Следует обеззаразить перекисью водорода, приложить подорожник, остановить кровь. Сделать повязку с ранозаживляющей мазью. Правда?
Какое впечатление на вас произведет человек, который начнет замазывать рану себе или ребенку тональным кремом?
– Эй! Ты что, совсем «того»? Ты зачем это делаешь?! Ведь там сейчас все воспалится!
– Ну, некрасиво же! Что люди-то подумают? Кровищей сейчас все перепачкаю, а вам потом отмывать… – И упорно накладывает слои штукатурки.
Что его ждет? Внутренний абсцесс Зато снаружи будет выглядеть симпатично Какое-то время…
– Бред же. Никто так не делает! – возразите вы. И будете правы.
Но в психологическом смысле люди почему-то поступают только так.
Нельзя «проживать» свежую рану. Нельзя плакать. Нельзя сожалеть. Нельзя быть слабым. Нельзя злиться, проявлять гнев. Сексуальным быть тоже нельзя. Нельзя быть недовольным и неблагодарным. Надо делать вид, что все хорошо.
Так человек раз за разом предает себя. Учится не чувствовать, не реагировать, не жить.
И только потом, в далеком будущем, может быть, спустя двадцать лет – его взорвет. И хорошо, если это случится в кабинете психолога. Там, где созданы условия для превращения вечной мерзлоты в плодородный чернозем.
Возможно, вы знаете, что я – автор тренинга «Зеркало», которому исполнился уже двадцать один год. Так вот, мы с моим сотренером Максом Дранко каждый раз обрабатываем безумное количество говна глубокой заморозки. У-у-у-у… Если бы не специальные «защитные костюмы», нас уже давно похоронило бы под толстым слоем этих накоплений. А впрочем, нет. Не похоронило бы. Нас бы сожрали белые медведи. Почему? Просто лопата в вечную мерзлоту не войдет.
В этой книге я буду приводить много примеров и историй, которые пришли ко мне с тренинга. Уверена, для кого-то из вас они станут более чем терапевтичными. Ведь так работают «зеркала». Но об этом позже.
Что еще интересно… Человеку кажется, что он отказывается от себя ради общества.
Чтобы окружающим было комфортно, стараясь быть для них хорошим и полезным и не причинить никому вреда. Как благородно! Но. Постепенно реакции человека на мир тоже становятся неадекватными.
И тогда вместо него на ситуацию начинает реагировать «олег». Какой? Ну, тот самый из нашего любимого стишка-пирожка:
О чем говорят мужчины. Продолжение
Слушайте, а можно я уже буду счастлив, как нельзя? Можно? Ну, можно я уже дойду, бог знает, до чего, и гляну, может там не так уж и плохо. Ну никто же из нашей семьи там никогда не был.
Другие цитаты
Худшим моментам в жизни всегда предшествуют незначительные наблюдения. Небольшая опухоль на боку, которой прежде там не было. Два бокала в раковине, когда ты возвращаешься домой к жене. Слова «Мы прерываем передачу…».
Люди – странные существа. Воюют, чтобы присвоить себе города, степи или горы, табуны лошадей, дома, красивых женщин. Особенно много крови льется из-за золота. Целые сонмища бабочек летают над полями сражений, заслоняя солнце, – это души погибших за химеру. Они так и не успели узнать главного…
А ведь крысы очень похожи на людей. Такие же вредители, разносчики заразы. Они готовы на всё, чтобы выжить в любых условиях, они будут прогрызать свой путь и съедать сородичей, если придётся.
Вот первая причина: нет веры – есть плечо…
Зачем тебе мужчина, который не причем?
Вот новая причина: есть палец – нет кольца…
Зачем тебе мужчина, в котором нет отца?
Еще одна причина – она ранит, как нож…
Зачем тебе мужчина, с которым ты ревешь?
И главная причина – сама себе спина…
Зачем тебе мужчина, с которым ты сильна?
Только эхо в горах, как прежде, поёт.
Голоса их всё тише.
Объяснять что-либо в этой жизни вообще очень трудно. Не важно, на каком языке. Особенно если объясняешь не другим, а самому себе. Очень важно не перестараться, иначе где-нибудь обязательно вылезет ложь.
Какой бы горькой правда ни была, она лучше неопределённости.
Бог не любит актеров. Это должно идти от души. Я, наверное, не должен был вам этого говорить, я противоречу сам себе, но есть один пример анонимной благотворительности в моем квартале по отношению к старым людям. Когда идет снег, я расчищаю их дорожки, а они не знают, что это я. Я не хочу, чтобы меня похлопали по плечу, я просто привожу пример. Однажды мне будет 75, и кто-нибудь сделает это для меня. Я, наверное, заплачу от умиления.
anchiktigra
anchiktigraСЧАСТЬЕ ЕСТЬ! Философия. Мудрость. Книги.
Автор: Аня Скляр, кандидат философских наук, психолог.
«Братья Карамазовы» – одна из немногих в мировой литературе удавшихся попыток сочетать увлекательность повествования с глубинами философской мысли. Философия и психология «преступления и наказания», дилемма «социализации христианства», извечная борьба «божьего» и «дьявольского» в душах людей – таковы основные идеи этого гениального произведения. Роман затрагивает глубокие вопросы о Боге, свободе, морали.
В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем. Да и мы сами тоже.
Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно.
Главное, убегайте лжи, всякой лжи, лжи себе самой в особенности. Наблюдайте свою ложь и вглядывайтесь в нее каждый час, каждую минуту. Брезгливости убегайте тоже и к другим и к себе: то, что вам кажется внутри себя скверным, уже одним тем, что вы это заметили в себе, очищается. Страха тоже убегайте, хотя страх есть лишь последствие всякой лжи. Не пугайтесь никогда собственного вашего малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков ваших не пугайтесь очень. Жалею, что не могу сказать вам ничего отраднее, ибо любовь деятельная сравнительно с мечтательною есть дело жестокое и устрашающее. Любовь мечтательная жаждет подвига скорого, быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели. Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают, только бы не продлилось долго, а поскорей совершилось, как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили. Любовь же деятельная – это работа и выдержка, а для иных так пожалуй целая наука. Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, – в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
Ибо иноки не иные суть человеки, а лишь только такие, какими и всем на земле людям быть надлежало бы. Тогда лишь и умилилось бы сердце наше в любовь бесконечную, вселенскую, не знающую насыщения. Тогда каждый из вас будет в силах весь мир любовию приобрести и слезами своими мировые грехи омыть… Всяк ходи около сердца своего, всяк себе исповедайся неустанно. Греха своего не бойтесь, даже и сознав его, лишь бы покаяние было, но условий с Богом не делайте. Паки говорю – не гордитесь. Не гордитесь пред малыми, не гордитесь и пред великими. Не ненавидьте и отвергающих вас, позорящих вас, поносящих вас и на вас клевещущих. Не ненавидьте атеистов, злоучителей, материалистов, даже злых из них, не токмо добрых, ибо и из них много добрых, наипаче в наше время. Поминайте их на молитве тако: спаси всех, Господи, за кого некому помолиться, спаси и тех, кто не хочет тебе молиться. И прибавьте тут же: не по гордости моей молю о сем, Господи, ибо и сам мерзок есмь паче всех и вся… Народ Божий любите, не отдавайте стада отбивать пришельцам, ибо если заснете в лени и в брезгливой гордости вашей, а пуще в корыстолюбии, то придут со всех стран и отобьют у вас стадо ваше. Толкуйте народу Евангелие неустанно… Не лихоимствуйте… Сребра и золота не любите, не держите… Веруйте и знамя держите. Высоко возносите его…».
– Не злой вы человек, а исковерканный, – улыбнулся Алеша.
Оба губят себя неизвестно для чего, сами знают про это и сами наслаждаются этим.
Бог женщине послал истерику любя.
Я думаю, что если дьявол не существует и, стало быть, создал его человек, то создал он его по своему образу и подобию.
Для чего познавать это чертово добро и зло, когда это столького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «Боженьке».
Нелепости слишком нужны на земле. На нелепостях мир стоит, и без них, может быть, в нем совсем ничего бы и не произошло.
Если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне, пожалуйста? Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и зачем им покупать страданиями гармонию? Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию?
Надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми.
Иван Федорович попробовал было «не думать», но и тем не мог пособить. Главное, тем она была досадна, эта тоска, и тем раздражала, что имела какой-то случайный, совершенно внешний вид; это чувствовалось. Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто очень пустой и смешной, какую-нибудь вещь, забытую не на своем месте, платок, упавший на пол, книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
С умным человеком и поговорить любопытно.
Нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное.
Ибо пусть нет времени, пусть он справедливо говорит, что угнетен все время работой и требами, но не все же ведь время, ведь есть же и у него хоть час один во всю-то неделю, чтоб и о Боге вспомнить. Да и не круглый же год работа.
Воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали – сейчас был бы рай!
Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство! Ибо мир говорит: «Имеешь потребности, а потому насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей. Не бойся насыщать их, но даже приумножай» – вот нынешнее учение мира. В этом и видят свободу. И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение и духовное самоубийство, а у бедных – зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали. Уверяют, что мир чем далее, тем более единится, слагается в братское общение тем, что сокращает расстояния, передает по воздуху мысли. Увы, не верьте таковому единению людей. Понимая свободу как приумножение и скорое утоление потребностей искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок. Живут лишь для зависти друг к другу, для плотоугодия и чванства. Иметь обеды, выезды, экипажи, чины и рабов-прислужников считается уже такою необходимостью, для которой жертвуют даже жизнью, честью и человеколюбием, чтоб утолить эту необходимость, и даже убивают себя, если не могут утолить ее. У тех, которые небогаты, то же самое видим, а у бедных неутоление потребностей и зависть пока заглушаются пьянством. Но вскоре вместо вина упьются и кровью, к тому их ведут. Спрашиваю я вас: свободен ли такой человек? Я знал одного «борца за идею», который сам рассказывал мне, что, когда лишили его в тюрьме табаку, то он до того был измучен лишением сим, что чуть не пошел и не предал свою «идею», чтобы только дали ему табаку. А ведь этакой говорит: «За человечество бороться иду». Ну куда такой пойдет и на что он способен? На скорый поступок разве, а долго не вытерпит. И не дивно, что вместо свободы впали в рабство, а вместо служения братолюбию и человеческому единению впали, напротив, в отъединение и уединение, как говорил мне в юности моей таинственный гость и учитель мой. А потому в мире все более и более угасает мысль о служении человечеству, о братстве и целостности людей и воистину встречается мысль сия даже уже с насмешкой, ибо как отстать от привычек своих, куда пойдет сей невольник, если столь привык утолять бесчисленные потребности свои, которые сам же навыдумал? В уединении он, и какое ему дело до целого. И достигли того, что вещей накопили больше, а радости стало меньше. Другое дело путь иноческий. Над послушанием, постом и молитвой даже смеются, а между тем лишь в них заключается путь к настоящей, истинной уже свободе: отсекаю от себя потребности лишние и ненужные, самолюбивую и гордую волю мою смиряю и бичую послушанием, и достигаю тем, с помощию Божьей, свободы духа, а с нею и веселья духовного! Кто же из них способнее вознести великую мысль и пойти ей служить – уединенный ли богач или сей освобожденный от тиранства вещей и привычек? Инока корят его уединением: «Уединился ты, чтобы себя спасти в монастырских стенах, а братское служение человечеству забыл». Но посмотрим еще, кто более братолюбию поусердствует? Ибо уединение не у нас, а у них, но не видят сего.
Боже, кто говорит, и в народе грех. А пламень растления умножается даже видимо, ежечасно, сверху идет. Наступает и в народе уединение: начинаются кулаки и мироеды; уже купец все больше и больше желает почестей, стремится показать себя образованным, образования не имея нимало, а для сего гнусно пренебрегает древним обычаем и стыдится даже веры отцов. Ездит ко князьям, а всего-то сам мужик порченый. Народ загноился от пьянства и не может уже отстать от него. А сколько жестокости к семье, к жене, к детям даже; от пьянства все.
Чем беднее и ниже человек наш русский, тем и более в нем сей благолепной правды заметно, ибо богатые из них кулаки и мироеды во множестве уже развращены, и много, много тут от нерадения и несмотрения нашего вышло!
«Стою ли я того и весь-то, чтобы мне другой служил, а чтоб я, за нищету и темноту его, им помыкал?»
Не слуг будет искать себе человек и не в слуг пожелает обращать себе подобных людей, как ныне, а, напротив, изо всех сил пожелает стать сам всем слугой по Евангелию. И неужели сие мечта, чтобы под конец человек находил свои радости лишь в подвигах просвещения и милосердия, а не в радостях жестоких, как ныне, – в объядении, блуде, чванстве, хвастовстве и завистливом превышении одного над другим? Твердо верую, что нет и что время близко.
Кровь зовет кровь, а извлекший меч погибнет мечом.
Помни особенно, что не можешь ничьим судиею быти. Ибо не может быть на земле судья преступника, прежде чем сам сей судья не познает, что и он такой же точно преступник, как и стоящий пред ним, и что он-то за преступление стоящего пред ним, может, прежде всех и виноват. Когда же постигнет сие, то возможет стать и судиею. Как ни безумно на вид, но правда сие. Ибо был бы я сам праведен, может, и преступника, стоящего предо мною, не было бы.
Если же злодейство людей возмутит тебя негодованием и скорбью уже необоримою, даже до желания отомщения злодеям, то более всего страшись сего чувства; тотчас же иди и ищи себе мук так, как бы сам был виновен в сем злодействе людей. Приими сии муки и вытерпи, и утолится сердце твое, и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил. Если бы светил, то светом своим озарил бы и другим путь, и тот, который совершил злодейство, может быть, не совершил бы его при свете твоем. И даже если ты и светил, но увидишь, что не спасаются люди даже и при свете твоем, то пребудь тверд и не усомнись в силе света небесного; верь тому, что если теперь не спаслись, то потом спасутся. А не спасутся и потом, то сыны их спасутся, ибо не умрет свет твой, хотя бы и ты уже умер. Праведник отходит, а свет его остается. Спасаются же и всегда по смерти спасающего. Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтят тех, коих замучили. Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя, которую лишь праведный обретает. Не бойся ни знатных, ни сильных, но будь премудр и всегда благолепен. Знай меру, знай сроки, научись сему. В уединении же оставаясь, молись. Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби, ищи восторга и исступления сего. Омочи землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои. Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и не многим дается, а избранным.
Отцы и учители, мыслю: «Что есть ад?» Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить».
Горе самим истребившим себя на земле, горе самоубийцам! Мыслю, что уже несчастнее сих и не может быть никого.
Единому от иноков стала сниться, а под конец и наяву представляться нечистая сила. Когда же он, в величайшем страхе, открыл сие старцу, тот посоветовал ему непрерывную молитву и усиленный пост.
Я против Бога моего не бунтуюсь, я только «мира его не принимаю.
А ты ни за что люби.
Кто любит людей, тот и радость их любит… Без радости жить нельзя.
Все, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения.
Он не остановился и на крылечке, но быстро сошел вниз. Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд. С зенита до горизонта двоился еще неясный Млечный Путь. Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю. Белые башни и золотые главы собора сверкали на яхонтовом небе. Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра. Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною… Алеша стоял, смотрел и вдруг как подкошенный повергся на землю. Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков. «Облей землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои…» – прозвенело в душе его. О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны, и «не стыдился исступления сего». Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, «соприкасаясь мирам иным». Простить хотелось ему всех и за всё и просить прощения, о! не себе, а за всех, за всё и за вся, а «за меня и другие просят», – прозвенело опять в душе его. Но с каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его. Какая-то как бы идея воцарялась в уме его – и уже на всю жизнь и на веки веков.
Нынче почти все люди со способностями ужасно боятся быть смешными и тем несчастны.
Будьте же не такой, как все; хотя бы только вы один оставались не такой, а все-таки будьте не такой.
В столпе сижу, но и я существую, солнце вижу, а не вижу солнца, то знаю, что оно есть. А знать, что есть солнце, – это уже вся жизнь.
Боже тебя сохрани, милого мальчика, когда-нибудь у любимой женщины за вину свою прощения просить! У любимой особенно, особенно, как бы ни был ты пред ней виноват! Потому женщина – это, брат, черт знает что такое, уж в них-то я по крайней мере знаю толк! Ну попробуй пред ней сознаться в вине, «виноват, дескать, прости, извини»: тут-то и пойдет град попреков! Ни за что не простит прямо и просто, а унизит тебя до тряпки, вычитает, чего даже не было, все возьмет, ничего не забудет, своего прибавит, и тогда уж только простит. И это еще лучшая, лучшая из них! Последние поскребки выскребет и всё тебе на голову сложит – такая, я тебе скажу, живодерность в них сидит, во всех до единой, в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно! Видишь, голубчик, я откровенно и просто скажу: всякий порядочный человек должен быть под башмаком хоть у какой-нибудь женщины. Таково мое убеждение; не убеждение, а чувство. Мужчина должен быть великодушен, и мужчину это не замарает. Героя даже не замарает, Цезаря не замарает! Ну, а прощения все-таки не проси, никогда и ни за что. Помни правило: преподал тебе его брат твой Митя, от женщин погибший.
Был у всей медицины: распознать умеют отлично, всю болезнь расскажут тебе как по пальцам, ну а вылечить не умеют. Студентик тут один случился восторженный: если вы, говорит, и умрете, то зато будете вполне знать, от какой болезни умерли! Опять-таки эта их манера отсылать к специалистам: мы, дескать, только распознаем, а вот поезжайте к такому-то специалисту, он уже вылечит. Совсем, совсем, я тебе скажу, исчез прежний доктор, который ото всех болезней лечил, теперь только одни специалисты и всё в газетах публикуются.
Я, например, прямо и просто требую себе уничтожения. Нет, живи, говорят, потому что без тебя ничего не будет. Если бы на земле было все благоразумно, то ничего бы и не произошло. Без тебя не будет никаких происшествий, а надо, чтобы были происшествия. Вот и служу скрепя сердце, чтобы были происшествия, и творю неразумное по приказу. Люди принимают всю эту комедию за нечто серьезное, даже при всем своем бесспорном уме. В этом их и трагедия. Ну и страдают, конечно, но… все же зато живут, живут реально, не фантастически; ибо страдание-то и есть жизнь. Без страдания какое было бы в ней удовольствие – все обратилось бы в один бесконечный молебен: оно свято, но скучновато. Ну а я? Я страдаю, а все же не живу. Я икс в неопределенном уравнении. Я какой-то призрак жизни, который потерял все концы и начала, и даже сам позабыл наконец, как и назвать себя.
– Какие муки? Ах, и не спрашивай: прежде было и так и сяк, а ныне все больше нравственные пошли, «угрызения совести» и весь этот вздор. Это тоже от вас завелось, от «смягчения ваших нравов». Ну и кто же выиграл, выиграли одни бессовестные, потому что ж ему за угрызения совести, когда и совести-то нет вовсе. Зато пострадали люди порядочные, у которых еще оставалась совесть и честь…
Я ведь знаю, тут есть секрет, но секрет мне ни за что не хотят открыть, потому что я, пожалуй, тогда, догадавшись, в чем дело, рявкну «осанну», и тотчас исчезнет необходимый минус и начнется во всем мире благоразумие, а с ним, разумеется, и конец всему, даже газетам и журналам, потому что кто ж на них тогда станет подписываться.
Господа присяжные заседатели, – начал обвинитель, – настоящее дело прогремело по всей России. Но чему бы, кажется, удивляться, чего так особенно ужасаться? Нам-то, нам-то особенно? Ведь мы такие привычные ко всему этому люди! В том и ужас наш, что такие мрачные дела почти перестали для нас быть ужасными! Вот чему надо ужасаться, привычке нашей, а не единичному злодеянию того или другого индивидуума. Где же причины нашего равнодушия, нашего чуть тепленького отношения к таким делам, к таким знамениям времени, пророчествующим нам незавидную будущность? В цинизме ли нашем, в раннем ли истощении ума и воображения столь молодого еще нашего общества, но столь безвременно одряхлевшего? В расшатанных ли до основания нравственных началах наших или в том, наконец, что этих нравственных начал, может быть, у нас совсем даже и не имеется? Не разрешаю эти вопросы, тем не менее они мучительны, и всякий гражданин не то что должен, а обязан страдать ими.
О, и мы бываем хороши и прекрасны, но только тогда, когда нам самим хорошо и прекрасно. Напротив, мы даже обуреваемы – именно обуреваемы – благороднейшими идеалами, но только с тем условием, чтоб они достигались сами собою, упадали бы к нам на стол с неба и, главное, чтобы даром, даром, чтобы за них ничего не платить. Платить мы ужасно не любим, зато получать очень любим, и это во всем. О, дайте, дайте нам всевозможные блага жизни (именно всевозможные, дешевле не помиримся) и особенно не препятствуйте нашему нраву ни в чем, и тогда и мы докажем, что можем быть хороши и прекрасны. Мы не жадны, нет, но, однако же, подавайте нам денег, больше, больше, как можно больше денег, и вы увидите, как великодушно, с каким презрением к презренному металлу мы разбросаем их в одну ночь в безудержном кутеже.
Есть души, которые в ограниченности своей обвиняют весь свет. Но подавите эту душу милосердием, окажите ей любовь, и она проклянет свое дело, ибо в ней столько добрых зачатков. Душа расширится и узрит, как Бог милосерд и как люди прекрасны и справедливы.
Лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного невинного.
Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение.
Ах, деточки, ах, милые друзья, не бойтесь жизни! Как хороша жизнь, когда что-нибудь сделаешь хорошее и правдивое!