А скажут что было четверо

А скажут что было четверо

где устанавливается, что в героях повести, которую мы будем иметь честь рассказать нашим читателям, нет ничего мифологического, хотя имена их и оканчиваются на «ос» и «ис»

Примерно год тому назад, занимаясь в королевской библиотеке разысканиями для моей истории Людовика XIV[1], я случайно напал на «Воспоминания г-на д’Артаньяна», напечатанные – как большинство сочинений того времени, когда авторы, стремившиеся говорить правду, не хотели отправиться затем на более или менее длительный срок в Бастилию[2], – в Амстердаме, у Пьера Ружа. Заглавие соблазнило меня: я унес эти мемуары домой, разумеется с позволения хранителя библиотеки, и жадно на них набросился.

Я не собираюсь подробно разбирать здесь это любопытное сочинение, а только посоветую ознакомиться с ним тем моим читателям, которые умеют ценить картины прошлого. Они найдут в этих мемуарах портреты, набросанные рукой мастера, и, хотя эти беглые зарисовки в большинстве случаев сделаны на дверях казармы и на стенах кабака, читатели тем не менее узнают в них изображения Людовика XIII[3], Анны Австрийской[4], Ришелье[5], Мазарини и многих придворных того времени, изображения столь же верные, как в истории г-на Анкетиля[6].

Но, как известно, прихотливый ум писателя иной раз волнует то, чего не замечают широкие круги читателей. Восхищаясь, как, без сомнения, будут восхищаться и другие, уже отмеченными здесь достоинствами мемуаров, мы были, однако, больше всего поражены одним обстоятельством, на которое никто до нас, наверное, не обратил ни малейшего внимания.

Д’Артаньян рассказывает, что, когда он впервые явился к капитану королевских мушкетеров г-ну де Тревилю, он встретил в его приемной трех молодых людей, служивших в том прославленном полку, куда сам он добивался чести быть зачисленным, и что их звали Атос, Портос и Арамис.

Признаемся, чуждые нашему слуху имена поразили нас, и нам сразу пришло на ум, что это всего лишь псевдонимы, под которыми д’Артаньян скрыл имена, быть может знаменитые, если только носители этих прозвищ не выбрали их сами в тот день, когда из прихоти, с досады или же по бедности они надели простой мушкетерский плащ.

С тех пор мы не знали покоя, стараясь отыскать в сочинениях того времени хоть какой-нибудь след этих необыкновенных имен, возбудивших в нас живейшее любопытство.

Один только перечень книг, прочитанных нами с этой целью, составил бы целую главу, что, пожалуй, было бы очень поучительно, но вряд ли занимательно для наших читателей. Поэтому мы только скажем им, что в ту минуту, когда, упав духом от столь длительных и бесплодных усилий, мы уже решили бросить наши изыскания, мы нашли наконец, руководствуясь советами нашего знаменитого и ученого друга Полена Париса, рукопись in-folio, помеченную № 4772 или 4773, не помним точно, и озаглавленную: «Воспоминания графа де Ла Фер о некоторых событиях, происшедших во Франции к концу царствования короля Людовика XIII и в начале царствования короля Людовика XIV».

Можно представить себе, как велика была наша радость, когда, перелистывая эту рукопись, нашу последнюю надежду, мы обнаружили на двадцатой странице имя Атоса, на двадцать седьмой – имя Портоса, а на тридцать первой – имя Арамиса.

Находка совершенно неизвестной рукописи в такую эпоху, когда историческая наука достигла столь высокой степени развития, показалась нам чудом. Мы поспешили испросить разрешение напечатать ее, чтобы явиться когда-нибудь с чужим багажом в Академию Надписей и Изящной Словесности, если нам не удастся – что весьма вероятно – быть принятыми во Французскую Академию со своим собственным.

Такое разрешение, считаем своим долгом сказать это, было нам любезно дано, что мы и отмечаем здесь, дабы гласно уличить во лжи недоброжелателей, утверждающих, будто правительство, при котором мы живем, не очень-то расположено к литераторам.

Мы предлагаем сейчас вниманию наших читателей первую часть этой драгоценной рукописи, восстановив подобающее ей заглавие, и обязуемся, если эта первая часть будет иметь тот успех, которого она заслуживает и в котором мы не сомневаемся, немедленно опубликовать и вторую.

А пока что, так как восприемник является вторым отцом, мы приглашаем читателя видеть в нас, а не в графе де Ла Фер источник своего удовольствия или скуки.

Установив это, мы переходим к нашему повествованию.

Перевод В. С. Вальдман (гл. I–XXI) и Д. Г. Лившиц (гл. XXII–XXX)

I. Три дара г-на д’Артаньяна-отца

В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор «Романа о розе»,[7] было объято таким волнением, словно гугеноты[8] собирались превратить его во вторую Ла-Рошель.[9] Некоторые из горожан при виде женщин, бегущих в сторону Главной улицы, и слыша крики детей, доносившиеся с порога домов, торопливо надевали доспехи, вооружались кто мушкетом, кто бердышом, чтобы придать себе более мужественный вид, и устремлялись к гостинице «Вольный Мельник», перед которой собиралась густая и шумная толпа любопытных, увеличивавшаяся с каждой минутой.

В те времена такие волнения были явлением обычным, и редкий день тот или иной город не мог занести в свои летописи подобное событие. Знатные господа сражались друг с другом; король воевал с кардиналом; испанцы вели войну с королем. Но, кроме этой борьбы – то глухой, то явной, то тайной, то открытой, – были еще и нищие, и гугеноты, бродяги и слуги, воевавшие со всеми. Горожане вооружались против воров, против бродяг, против слуг, нередко – против владетельных вельмож, время от времени – против короля, но против кардинала или испанцев – никогда. Именно в силу этой закоренелой привычки в вышеупомянутый первый понедельник апреля 1625 года горожане, услышав шум и не узрев ни желто-красных значков, ни ливрей слуг герцога Ришелье, устремились к гостинице «Вольный Мельник».

И только там для всех стала ясна причина суматохи.

Молодой человек… Постараемся набросать его портрет: представьте себе Дон-Кихота в восемнадцать лет, Дон-Кихота без доспехов, без лат и набедренников, в шерстяной куртке, синий цвет которой приобрел оттенок, средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое смуглое лицо; выдающиеся скулы – признак хитрости; челюстные мышцы чрезмерно развитые – неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить гасконца,[10] даже если на нем нет берета, – а молодой человек был в берете, украшенном подобием пера; взгляд открытый и умный; нос крючковатый, но тонко очерченный; рост слишком высокий для юноши и недостаточный для зрелого мужчины. Неопытный человек мог бы принять его за пустившегося в путь фермерского сына, если бы не длинная шпага на кожаной портупее, бившаяся о ноги своего владельца, когда он шел пешком, и ерошившая гриву его коня, когда он ехал верхом.

Ибо у нашего молодого человека был конь, и даже столь замечательный, что он и впрямь был всеми замечен. Это был беарнский[11] мерин лет двенадцати, а то и четырнадцати от роду, желтовато-рыжей масти, с облезлым хвостом и опухшими бабками. Конь этот, хоть и трусил, опустив морду ниже колен, что освобождало всадника от необходимости натягивать мундштук, все же способен был покрыть за день расстояние в восемь лье. Эти качества коня были, к несчастью, настолько заслонены его нескладным видом и странной окраской, что в те годы, когда все знали толк в лошадях, появление вышеупомянутого беарнского мерина в Менге, куда он вступил с четверть часа назад через ворота Божанси, произвело столь неблагоприятное впечатление, что набросило тень и на самого всадника.

Источник

Три мушкетёра

«Три мушкетёра» (фр. Les trois mousquetaires ) — роман Александра Дюма-отца, написанный в 1844 году. Книга посвящена приключениям молодого человека по имени д’Артаньян, покинувшего дом, чтобы стать мушкетёром, и трёх его друзей-мушкетёров Атоса, Портоса и Арамиса.

Содержание

Цитаты [ править ]

Часть первая [ править ]

— Постарайтесь не заставить меня ждать. В четверть первого я вам уши на ходу отрежу.
— Отлично, — крикнул д’Артаньян, — явлюсь без десяти двенадцать! — IV

— Париж, чёрт возьми, не вымощен батистовыми платочками. — IV

— А я дерусь просто потому, что дерусь, — покраснев, ответил Портос. — V

— Нас будет трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, почти ребёнок, а скажут, скажут что нас было четверо. — V

Это действительно была одна из самых тяжелых болезней Людовика XIII.
Случалось, он уводил кого-нибудь из своих приближенных к окну и говорил ему: «Скучно, сударь! Давайте поскучаем вместе». — VI

— Ваше величество, — в один голос воскликнули четыре приятеля, — мы дали бы себя изрубить в куски за нашего короля!
— Хорошо, хорошо! Но лучше оставайтесь неизрубленными. — VI

Будь вино плохое, начальник стражи, быть может, усомнился бы в искренности д’Артаньяна, но вино было хорошее, и он поверил. — IX

— А теперь, господа, — произнёс д’Артаньян, — один за всех, и все за одного — это отныне наш девиз, не правда ли? — IX

— Я допускаю, — сказал Атос, — что шпиона могла обмануть фигура, но лицо…
— На мне была широкополая шляпа, — объяснил Арамис.
— О, боже, — воскликнул Портос, — О, боже, сколько предосторожностей ради изучения богословия! — X

Тонкий, сверкающий белизной чулок, кружевной воротничок, изящная туфелька, красивая ленточка в волосах не превратят уродливую женщину в хорошенькую, но хорошенькую сделают красивой, не говоря уж о руках, которые от всего этого выигрывают. Руки женщины, чтобы остаться красивыми, должны быть праздными. — XI

А что ваше высокопреосвященство сделали с этим человеком?
— Сделал с ним всё, что можно было с ним сделать. Я сделал из него шпиона, и он будет следить за собственной женой. — XIV

Тысяча чертей! — воскликнул Портос. — С каких это пор мушкетёрам предоставляется отпуск, о котором они не просили?
— С тех пор, как у них есть друзья, которые делают это за них. — XIX

За три секунды д’Артаньян трижды ранил [графа де Варда], при каждом ударе приговаривая:
— Вот это за Атоса! Вот это за Портоса! Вот это за Арамиса! — XX

— Весьма сожалею, сударь, но я прибыл первым и не пройду вторым.
— Весьма сожалею, сударь, но я прибыл вторым, а пройду первым. — XX

— Мы говорим: «Горд, как шотландец», — вполголоса произнёс герцог.
— А мы говорим: «Горд, как гасконец», — ответил Д’Артаньян. — Гасконцы — это французские шотландцы. — XXI

После награды за преданность должна была прийти награда за любовь. — XXIII

У пистолей, молодой человек, нет имени, а у этого перстня имя есть, страшное имя, которое может погубить того, кто носит его на пальце. — XXIII

Когда я счастлив, мне хочется, чтобы были счастливы все кругом, но, по-видимому, это невозможно. — XXIV, вероятно, неоригинальная мысль

— Мир — это склеп, и ничего больше. — XXVI

Oн только улыбался, слыша латинские выражения, которыми щеголял Арамис и которые якобы понимал Портос; два или три раза, когда Арамис допускал какую-нибудь грамматическую ошибку, ему случалось даже, к величайшему удивлению друзей, поставить глагол в нужное время, а существительное в нужный падеж. — XXVII

— Вы ранены?
— Я? Ничуть не бывало. Я мертвецки пьян, вот и всё. И никогда ещё человек не трудился так усердно, чтобы этого достигнуть… — XXVII

— О, боже мой, боже! — произнёс д’Артаньян, потрясенный страшным рассказом.
Д’Артаньян не в силах был продолжать этот разговор, он чувствовал, что сходит с ума. Он уронил голову на руки и притворился, будто спит.
— Разучилась пить молодёжь, — сказал Атос, глядя на него с сожалением, — а ведь этот ещё из лучших! — XXVII

Это моя излюбленная история о белокурой женщине, и, если я рассказываю её, значит, я мертвецки пьян. — XXVIII

Часть вторая [ править ]

Бедная курица была худа и покрыта той толстой и щетинистой кожей, которую, несмотря на все усилия, не могут пробить никакие кости; должно быть, её долго искали, пока наконец не нашли на насесте, где она спряталась, чтобы спокойно умереть от старости.
«Чёрт возьми! — подумал Портос. — Как это грустно! Я уважаю старость, но не в вареном и не в жареном виде». — II

Он привлёк Кэтти к себе. Сопротивляться было невозможно — от сопротивления всегда столько шума, — и Кэтти уступила. — III

Д’Артаньян распечатал письмо и прочитал следующие строки:
«Вот уже третий раз я пишу вам о том, что люблю вас. Берегитесь, как бы в четвёртый раз я не написала, что я вас ненавижу». — III

— О, вы не любите меня! — вскричала Кэтти. — Как я несчастна!
На этот упрёк есть один ответ, который всегда вводит женщин в заблуждение. Д’Артаньян ответил так, что Кэтти оказалась очень далека от истины. — III

«Обычно люди обращаются за советом, — говорил Атос, — только для того, чтобы не следовать ему, а если кто-нибудь и следует совету, то только для того, чтобы было кого упрекнуть впоследствии». — IV

Понимаю. Чтобы разыскать одну женщину, вы ухаживаете за другой: это самый длинный путь, но зато и самый приятный. — IV

Д’Артаньян смотрел поочерёдно на этих двух женщин и вынужден был признать в душе, что, создавая их, природа совершила ошибку: знатной даме она дала продажную и низкую душу, а субретке — сердце герцогини. — V

Она смотрела на часы, вставала, снова садилась и улыбалась д’Артаньяну с таким видом, который говорил: «Вы, конечно, очень милы, но будете просто очаровательны, если уйдёте!» — V

Сердце лучшей из женщин безжалостно к страданиям соперницы. — V

— Такие женщины, как я, не плачут, — сказала миледи. — VI

— Итак… — ответил д’Артаньян, нагибаясь к уху Атоса и понижая голос, — итак, миледи заклеймена на плече цветком лилии. — VIII

— А Бастилия? — спросил Арамис.
— Подумаешь! Вы вытащите меня оттуда, — сказал д’Артаньян. — IX

— Так вы богаты? — удивился Арамис.
— Богат, богат, как Крез, дорогой мой! — И д’Артаньян забренчал в кармане остатками своих пистолей. — IX

Четыре товарища пустились в путь: Атос на лошади, которой он был обязан своей жене, Арамис — любовнице, Портос — прокурорше, а д’Артаньян — своей удаче, лучшей из всех любовниц. — IX

— Хватит, хватит! — сказал кардинал. — И всё же я дам вам один совет: берегитесь, господин д’Артаньян, ибо с той минуты, как вы лишитесь моего покровительства, никто не даст за вашу жизнь и гроша! — IX

В таком случае я скажу вашему высокопреосвященству, что все мои друзья находятся среди мушкетёров и гвардейцев короля, а враги, по какой-то непонятной роковой случайности, служат вашему высокопреосвященству, так что меня дурно приняли бы здесь и на меня дурно посмотрели бы там, если бы я принял ваше предложение, ваша светлость. — X

Атос глубоко задумался и ничего не ответил. Однако, когда они остались вдвоём, он сказал другу:
— Вы сделали то, что должны были сделать, д’Артаньян, но быть может, вы совершили oшибку.
Д’Артаньян вздохнул, ибо этот голос отвечал тайному голосу его сердца, говорившему, что его ждут большие несчастья. — X

— Атос, Атос, уверяю вас, это ваша жена! — повторял д’Артаньян. — Неужели вы забыли, как сходятся все приметы?
— И все-таки я думаю, что та, другая, умерла. Я так хорошо повесил её… — XII

— Я только временно состою в мушкетёрах, — со смирением сказал Арамис.
— По-видимому, он давно не получал известий от своей любовницы, — прошептал Атос. — Не обращайте внимания, это нам уже знакомо. — XII

Открыто и честно… — повторила миледи с едва уловимым оттенком двусмысленности. — XIV

— Если он будет упорствовать… — Кардинал сделал паузу, потом снова заговорил: — Если он будет упорствовать, тогда я буду надеяться на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства. — XIV

— Да, ад воскресил вас, — продолжал Атос, — ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела! — XV

— А знамя, чёрт побери! Нельзя оставлять знамя неприятелю, даже если это просто салфетка. — XVII

Атос нашел подходящее название: семейное дело. Семейное дело не подлежало ведению кардинала; семейное дело никого не касалось; семейным делом можно было заниматься на виду у всех. — XVIII

Эти три «да» были произнесены Атосом, и каждое последующее звучало мрачнее предыдущего. — XVIII

И д’Артаньян бросил мешок на стол. При звоне золота Арамис поднял глаза, Портос вздрогнул, Атос же остался невозмутимым. — XVIII

Теперь остаётся только надписать на этом письме адрес. — Это очень легко, — сказал Арамис. Он кокетливо сложил письмо и надписал: «Девице Мишон, белошвейке в Туре». — XVIII

— Эх, господа, надо принимать во внимание все случайности! Жизнь — это чётки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их. Будьте, подобно мне, философами, господа, садитесь за стол, и давайте выпьем: никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. — XVIII

— Право, этот человек очень неосторожно поступает, разговаривая так с мужчинами. Можно подумать, что ему приходилось иметь дело только с женщинами и детьми. — XXI

Бросьте жертву в пасть Ваала,
Киньте мученицу львам
Отомстит Всевышний вам.
Я из бездн к нему воззвала. — XXV

«Любезный кузен! Вот вам разрешение моей сестры взять нашу юную служанку из Бетюнского монастыря, воздух которого, по вашему мнению, вреден для неё». — XXX

— Если бы вы имели дело только с четырьмя мужчинами, д’Артаньян, я отпустил бы вас одного. Вы же будете иметь дело с этой женщиной — так поедем вчетвером, и дай бог, чтобы всех нас, да ещё с четырьмя слугами в придачу, оказалось достаточно! — XXX

— Засвидетельствуйте моё почтение кардиналу.
— А вы — мое почтение сатане. — Миледи и Рошфор обменялись улыбками и расстались. — XXXII

— Мне думается, однако, — заметил лорд Винтер, — что если нужно принять какие-нибудь меры против графини, то это моё дело: она моя невестка.
— И моё, — сказал Атос, — она моя жена. — XXXIII

— Лилльский палач! Лилльский палач! — выкрикивала миледи, обезумев от страха и цепляясь руками за стену, чтобы не упасть. — XXXV

Печальное зрелище представляли эти шесть человек, ехавшие молча, погруженные в свои мысли, мрачные, как само отчаяние, грозные, как само возмездие. — XXXIV

Атос поднял руку.
— Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер, леди Винтер, — произнес он, — ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и бога на небе. Если вы знаете какую-нибудь молитву, прочитайте её, ибо вы осуждены и умрёте. — XXXV

— Я прощаю вам, — сказал он, — все зло, которое вы мне причинили. Я прощаю вам мою разбитую жизнь, прощаю вам мою утраченную честь, мою поруганную любовь и мою душу, навеки погубленную тем отчаянием, в которое вы меня повергли! Умрите с миром! — XXXVI

Друг мой, для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер, — слишком мало. — XXXVI

Перевод [ править ]

В. С. Вальдман (ч. I, гл. I-XXI), Д. Г. Лившиц (ч. I, гл. XXII-ХХХ; ч. II, гл. I-XXI), К. А. Ксанина (ч. II, гл. XIV-ХХХVI), до 1951

Источник

А скажут скажут, что нас было четверо.

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

Пока вы озабоченны тем, что скажут о вас другие люди, вы находитесь в их власти.

Если вам скажут, что вы стали каким-то не таким, то вы просто стали не таким удобным как были раньше.

Главное чувствовать себя счастливыми, а что скажут остальные это уже неважно.

Не важно, что тебе скажут другие о начале твоего пути. Важно, что они скажут после того когда ты добьешься своей цели.

Интересно устроен мир. Скажешь «спасибо» ты — скажут «спасибо» тебе. Улыбнешься ты — улыбнутся тебе. Все хорошее начинается с тебя.

Замените в лексиконе слово «неудача» на слово «урок» и вы увидите насколько гармоничнее станет ваша жизнь. Многие скажут, что это игра слов. но в действительности это игра смыслов!

И пусть вам скажут: «Это глупо!», вы, всё же, верьте в чудеса! Уж лучше ждать с надеждой счастья, чем сдаться, опустив глаза!

Только незрелый человек беспокоится о том, что скажут о нем или как его назовут. Неважно как называть сакуру, как ее не назови, она все равно цветет божественно.

Циркачи скажут тебе, что труднее всего жонглировать предметами разного веса — когда одни очень легкие, другие очень тяжелые. А ведь именно этим ты занимаешься всю свою жизнь.

Возраст никогда не мешает, обычно мешают мысли: ″А что скажут другие″.

Источник

«А скажут, что нас было четверо…»

Хотя в документах 91-й отдельной танковой бригады (отбр) утверждается, что замысел использовать бригаду для захвата Фастова возник в штабе 3-й гвардейской танковой армии ещё в период нахождения на Букринском плацдарме, в документах армейского уровня это явного подтверждения не находит. По раннему плану Фастовом, во взаимодействии с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом должен был овладеть 6-й гвардейский танковый корпус (гв.тк), которым командовал опытный танкист и разведчик генерал-майор А.П. Панфилов. От 91-й отбр совместно с 50-м отдельным мотоциклетным полком требовалось на четвёртом этапе наступления 6–7 ноября захватить Белую Церковь, после чего вновь перейти в резерв армии.

Однако этот план в итоге пришлось переигрывать на ходу. Для лучшего понимания, почему вместо танкового корпуса на захват важнейшего узла была направлена «всего лишь» бригада, достаточно привести состав 6-го гв.тк перед наступлением, на вечер 4 ноября: 51-я гвардейская танковая бригада (гв.тбр) подполковника М.С. Новохатько имела 26 Т-34 и 156 активных штыков в мотострелковом батальоне, 52-я гв.тбр подполковника М.Л. Плеско — 14 Т-34 и 701 мотострелка соответственно, 53-я гв.тбр полковника В.С. Архипова располагала 15 Т-34, ещё пять «тридцатьчетвёрок» были на марше из ремонта. 22-я гвардейская мотострелковая бригада (гв.мсбр) полковника Н.Л. Михайлова имела 750 активных штыков.

Как видно, по числу боеготовых машин 6-й гв.тк не намного превосходил бригаду полковника И.Г. Якубовского, имевшую 53 танка. Не очень сильно меняли картину и приданные 6-му гв.тк части: 1835-й самоходный артиллерийский полк (сап) подполковника Н.А. Нефедова имел в строю пять СУ-152 и один КВ, 1442-й сап подполковника А.Д. Рощектаева — 15 СУ-85 и один Т-34, 1893-й сап подполковника Ф.Е. Басова — три СУ-76.

Кроме того, корпус располагал 780 автомашинами и 45 бронеавтомобилями, 25 45-мм противотанковыми орудиями, 14 76-мм пушками, 12 37-мм зенитными орудиями и 37 зенитными пулемётами.

Не намного лучше обстояло дело и в других соединениях 3-й гвардейской танковой армии. Ситуация ухудшалась ещё и тем, что вопреки первоначальному плану, армия генерал-лейтенанта П.С. Рыбалко не вошла в чистый прорыв, как планировалось. На деле частям танковой армии «приходилось самим пробивать себе дорогу к оперативному простору». В результате 4 ноября, ночь на 5 ноября и весь следующий день корпус вел ожесточенные бои на подступах к Святошино. Сломить сопротивление немцев на этом участке и овладеть поселком удалось лишь после подхода бригад 7-го гв.тк.

Видимо, именно в результате этой задержки Рыбалко и решил изменить первоначальный план. Устный приказ командарма, отданный в 23:30 5 ноября на юго-западной окраине только что взятого посёлка Святошино перенацелил 91-ю отбр на Фастов. При этом задача овладеть Фастовом не снималась и с 6-го гв.тк, от которого требовалось наступать в том же направлении. Общее командование захватом и удержанием Фастова было поручено заместителю командарма генерал-майору И.П. Сухову.

Начав наступление утром 6 ноября, части 6-го гв.тк встретили на этот раз незначительное сопротивление противника — по оценка штаба армии немцы «для сохранения мало потрёпанных своих дивизий в районе Киева» отводили их для подготовки нового рубежа обороны. Серьёзное сопротивление бригады корпуса встретили у деревни Боровая.

Тем не менее, после взятия Боровой бригады продолжили движение, не встречая активного сопротивления до рубежа высот восточнее Фастова. Здесь «тридцатьчетвёрки» встретил огонь зениток и танков, причем цели в ночной темноте подсвечивались прожектором. Здесь стоит привести интересный фрагмент из отчёта 51-й гв.тбр:

«К 21:30 06.11.1943 [бригада] подошла к г. Фастов, имея в своем составе 10 Т-34. Бригада шла во втором эшелоне, впереди была 91-я отбр. Начальник штаба 51-й гв.тбр майор Мельник, обогнав всех, хотел сходу ворваться первым в г. Фастов, но здесь же его танк был подбит и загорелся. Наблюдалось, что при подходе наших частей со стороны противника был дан сигнал — длинная очередь трассирующих снарядов из зенитной пушки в зенит. В тот же период 91-я отбр рассредоточилась по полю в 1,5 км северо-восточнее перед г. Фастов, и 51-я гв.тбр оказалась в первом эшелоне. Гвардии майор Мельник вызвал командира 315-го танкового батальона капитана Дубовича и отдал приказание на атаку; Дубович ответил «Я подчиняюсь комбригу», которого в то время не было здесь. «Пусть атакует 91-я отбр». Тогда майор Мельник отдал приказ командиру 316-го танкового батальона гвардии старшему лейтенанту Балю, который предложил подчинить ему все танки, что и было сделано майором Мельником».

Доклад 52-й гв.тбр был более лаконичен:

«В 19:00 06.11.1943 бригада в составе 7 танков, 3 противотанковых орудий и части мотострелково-пулемётного батальона сосредоточилась на подступах к г. Фастов. Для выполнения поставленной задачи по овладению г. Фастов было организовано взаимодействие с частями 91-й отбр и 53-й гв.тбр».

53-я гв.тбр, так же, как и 91-я отбр, в своём отчёте вообще не упоминает действия соседних бригад. Наиболее объективным, как и следовало ждать, стал доклад штаба 3-й гвардейской танковой армии:

Отметим, что установить точный состав гарнизона Фастова по немецким источникам пока не удалось. Однако представляется, что в данном случае советские разведсводки ближе к истине, чем воспоминания начальника штаба немецкого XLVIII танкового корпуса. Одна только 91-я отбр отчиталась о 11 подбитых и уничтоженных танках, пяти самоходных орудиях, 29 пушках различного калибра и трёх зенитных батареях. Как видно из процитированных выше документов, о наличии зенитных частей упоминают и другие бригады, что выглядит логично — Фастов как важный железнодорожный узел должен был иметь достаточно мощную ПВО. Что касается вопроса «кто и сколько», то наиболее взвешенно выглядят данные штаба 3-й гвардейской танковой армии: «91-я отбр: пушек — 32, танков — 2, самоходных орудий — 2. 6-й гв.тк: уничтожено и подбито самоходных орудий — 10, зенитных орудий — 15, танков — 7».

Однако танковое сражение за Правобережье Днепра ещё только начиналось.

Источник