Необходимые параметры анализа карнавализованных произведений 1920-х годов в трудах М. Бахтина

В расширительном значении «карнавал» включает следующие основные понятия: «карнавальное мироощущение», особая «система поведения», «язык карнавальных форм и символов» и «карнавальный смех». Рассмотрим эти карнавальные категории.

Разбирая карнавальное мироощущение, Бахтин следует за выдающимся учёным О. Фрейденберг, на монографию которой «Поэтика сюжета и жанра» (1936) он ссылается. О. Фрейденберг видит основу первобытной мысли в осознании «сменяющейся неизменности» жизни, в осознании «неподвижно сменяющейся жизни». По словам Бахтина, книга Фрейденберг «имеет большую ценность», в ней «собран огромный фольклорный материал, имеющий прямое отношение к народной смеховой культуре (преимущественно античной)». Но, по мнению исследователя, «истолковывается этот материал в основном в духе теорий дологического мышления, и проблема народной смеховой культуры в книге остается не поставленной».

— Система поведения проявляется прежде всего в празднествах карнавального типа.

— По Бахтину, карнавалом в процессе его многовекового развития, подготовленного тысячелетиями развития более древних смеховых обрядов, «был выработан как бы особый язык карнавальных форм и символов». В соответствии с карнавальным мироощущением, «враждебным всему готовому и завершённому, всяким претензиям на незыблемость и вечность», все формы и символы карнавального языка проникнуты «пафосом смен и обновлений, сознанием весёлой относительности господствующих правд и властей». Для него характерны логика «обратности», «наоборот», «наизнанку», логика непрестанных перемещений верха и низа («колесо»), лица и зада, «разнообразные виды пародий и травестий, снижений, профанаций, шутовских увенчаний и развенчаний».

Затем, утверждает Бахтин, в результате постепенного обеднения карнавальных форм народной культуры, «утративший живые связи с народной площадной культурой и ставший чисто литературной традицией, гротеск перерождается»: «происходит известная формализация карнавально-гротескных образов».

В предромантизме и в раннем романтизме гротеск возрождается в новом качестве. Он становится «формой для выражения субъективного, индивидуального мироощущения, очень далёкой от народно-карнавального мироощущения прошлых веков (хотя кое-какие элементы этого последнего и остаются в нём)». Так, «в отличие от средневекового и ренессансного гротеска, носившего площадной и всенародный характер, романтический гротеск становится камерным: это как бы карнавал, переживаемый в одиночку с острым сознанием этой своей отъединенности». Трансформировалось смеховое начало, оно «редуцировалось и приняло форму юмора, иронии, сарказма». Как обязательный признак всякого гротеска в романтическом гротеске «декларируется миросозерцательный и универсальный характер смеха», но утрачивается его «возрождающая сила», и потому смех теряет «свой весёлый и радостный тон».

В литературе XX века происходит «новое и мощное возрождение гротеска», в котором исследователь выделяет две линии развития. Это «модернистский гротеск», наследующий «традиции романтического гротеска», и «реалистический гротеск», который «связан с традициями гротескного реализма и народной культуры, а иногда отражает и непосредственное влияние карнавальных форм».

Особенности развития гротеска от ренессансного, имеющего своим героем родовое тело (народ), к романтическому, несущему трагический оттенок индивидуальной отъединенности, и, затем, модернистскому, где человек остается наедине со смертью, и реалистическому, не разработаны Бахтиным подробно, а только названы. Но и в таком виде теория позволяет анализировать карнавализованную литературу нового времени.

Современники Бахтина видели в гротеске нечто совсем другое, нежели автор «Рабле». Например, Я. Зунделович в работе 1925 года «Поэтика гротеска» под гротеском понимал «такую направленность действий и положений, при которой утрируется какое-нибудь явление, путем перемещения плоскостей, в которых это явление обычно строится», при этом «воспроизведение известного явления «остранняет» его в сторону или комедийной плоскости или, наоборот, трагической углубленности». Гротеск понимался, главным образом, в формальном плане, миросозерцательный характер его умалялся. Этой же точки зрения придерживаются некоторые исследователи и сегодня. Вслед за Зунделовичем Е. Меньшикова в диссертации 2004 года «Гротескное сознание как явление советской культуры (на материале творчества А. Платонова, Ю. Олеши, М. Булгакова)» называет гротеск «языком «обратной» перспективы» ««остраненной» реальности».

По Бахтину же карнавально-гротескная форма служит эстетической концепцией бытия, которая «помогает освобождению от господствующей точки зрения на мир, позволяет взглянуть на мир по-новому, почувствовать относительность всего существующего и возможность совершенно иного миропорядка».

По Бахтину, снижение проявляется и в «шутовском увенчании и последующем развенчании карнавального короля», сутью которого было перемещение иерархического верха в низ: шута объявляли королем, на праздниках дураков избирали шутовского аббата, епископа, архиепископа. Этот «двуединый амбивалентный обряд» «выражает неизбежность и одновременно зиждительность смены-обновления». Карнавал «торжествует самую смену, самый процесс сменяемости, а не то, что именно сменяется. Он ничего не абсолютизирует, а провозглашает весёлую относительность всего».

Гротескному реализму свойственен и определенный, так называемый гротескный образ тела, который «противостоит классическим образам готового, завершённого, зрелого человеческого тела». Это «всенародное, растущее и вечно торжествующее тело». Оно «не отграничено от остального мира, не замкнуто, не завершено, не готово, перерастает себя самого, выходит за свои пределы» и «раскрывает свою сущность, как растущее и выходящее за свои пределы начало, только в таких актах, как совокупление, беременность, роды, агония, еда, питье, испражнение». Для нового же телесного канона характерно «строго отграниченное, замкнутое, показанное извне, несмешанное и индивидуально-выразительное тело».

По Бахтину, карнавальный язык нельзя перевести адекватно на словесный язык, тем более на язык отвлечённых понятий, но «он поддаётся известной транспонировке на родственный ему по конкретно-чувственному характеру язык художественных образов, то есть на язык литературы».

Источник

О смысле «карнавальных» праздников

Здесь будет нелишне привести несколько конкретных примеров: упомянем, прежде всего, некоторые поистине диковинные праздники, отмечавшиеся в Средние века: «праздник осла», во время которого это животное, чья чисто «сатанинская» символика хорошо известна во всех традициях(1), вводилось внутрь церкви, где занимало почетное место и окружалось поразительными знаками внимания, и «праздник дураков», в ходе которого низшее духовенство предавалось гнуснейшему непотребству, пародируя одновременно на церковную иерархию и саму литургию(2). Чем объяснить, что подобные действия носящие пародийный и даже «кощунственный»(3) характер, не только допускались, но в какой-то мере официально поощрялись в такую эпоху, как Средневековье?

Назовем также древнеримские сатурналии, к которым, скорее всего, непосредственно восходит современный карнавал, хотя, по правде говоря, он стал всего лишь их жалкой тенью: во время этих празднеств рабы помыкали господами, а те им прислуживали(4), мир как бы опрокидывался тогда «вверх тормашками», все делалось вопреки установленному порядку(5). Хотя обычно утверждается, будто в этих праздниках отражалось воспоминание о «золотом веке», подобная интерпретация явно несостоятельна, поскольку в сатурналиях не было и намека на своего рода равенство, которое можно было бы — в той мере, в какой нам позволяют это современные условия(6), — считать отражением первозданной нерасчлененности социальных функций: речь идет, напротив, о ниспровержении иерархических отношений, а такое ниспровержение является, в общем, одним из явных признаков «сатанизма». Стало быть, во всем этом следует видеть скорее нечто, относящееся к «зловещему» аспекту Сатурна, — аспекту, который, разумеется, присущ ему не как божеству «золотого века», а лишь в силу того, что теперь он превратился в падшее божество давно минувшей эпохи(7).

Подобные примеры доказывают, что во всех праздниках такого рода неизменно присутствует «зловещий» или даже «сатанинский» элемент, причем особенно важно подчеркнуть, что как раз он-то всегда так привлекает человека толпы, так возбуждает его: ведь именно этот элемент больше, чем что бы то ни было, соответствует влечениям «падшего человека» в той мере, в какой они способствуют выявлению самых низших сторон его существа. В этом и состоит истинный смысл рассматриваемых нами праздников: он заключается в том, чтобы каким-то образом «канализировать» эти влечения и сделать их, насколько это возможно, безопасными, дав им возможность проявиться лишь на краткое время и при строго определенных обстоятельствах, заключив их тем самым в тесные рамки, которых они не в силах переступить(8). В противном случае эти склонности, не получая минимального удовлетворения, требуемого современным состоянием человечества, могли бы вызвать своего рода взрыв(9), чьи последствия сказались бы на всей совокупности как индивидуального, так и коллективного бытия, послужив причиной куда худшего беспорядка, чем тот, который допускается всего на несколько дней, специально отведенных для этой цели, и который, кроме того, куда менее страшен, поскольку он отчасти «регулируется» этими ограничениями, ибо, с одной стороны, карнавальные дни как бы выпадают из обычного распорядка вещей, не оказывая на него сколько-нибудь значительного влияния, а с другой — тот факт, что в них нет ничего непредвиденного, в некотором роде «нормализует» сам разлад и включает его во всеобщий порядок.

Помимо этого общего объяснения, совершенно очевидного для всех, кто захочет над ним хорошенько поразмыслить, можно сделать несколько частных, но небесполезных замечаний относительно «маскарадов», играющих столь важную роль как в самом карнавале, так и в других, более или менее с ним схожих праздниках: эти замечания послужат лишним подтверждением всего вышесказанного. Вдумаемся в тот факт, что карнавальные маски обычно имеют устрашающий характер и чаще всего наводят на мысль о животных или демонических образах, являясь чем-то вроде фигуративной «материализации» тех низменных или даже инфернальных влечений, которым позволено проявиться во время маскарада. Каждый из его участников, пусть даже совершенно бессознательно, выбирает себе среди этих личин ту, что ему больше всего подходит, то есть наиболее соответствует его собственным наклонностям этого плана, так что можно сказать, что маска, будто бы призванная скрывать подлинное лицо индивида, на самом деле выставляет напоказ его внутреннюю суть, которую он обычно вынужден скрывать. Уместно заметить — и замечание это послужит уточнением вопроса, — что здесь мы имеем дело со своего рода пародией на «обращение», которое, как мы в свое время объяснили, происходит на определенном этапе инициатического процесса; с пародией и поистине «сатанинским кривляньем», ибо здесь это «обращение» направлено не в сторону духовности, а, напротив, в сторону самых низменных наклонностей человека(10).

Завершая эту заметку, добавим, что праздники подобного рода все более хиреют и уже едва возбуждают интерес толпы именно потому, что они полностью утратили свой смысл(11). Может ли, в самом деле, идти речь об «ограничении» беспорядка или о заключении его в строго определенные рамки теперь, когда он распространился повсюду и постепенно проявляется во всех сферах человеческой деятельности?

Таким образом, почти полное исчезновение этих праздников, каковое можно было бы только приветствовать, если бы мы подходили к ним с чисто «эстетической» точки зрения, учитывая «безобразный» характер, который они принимают, — это исчезновение, повторяем, составляет, напротив, если смотреть в суть вещей, тревожный симптом, поскольку оно свидетельствует о том, что разлад вторгся в самый ход существования и стал до такой степени всеобщим, что мы, можно сказать, и в самом деле живем во времена непрерывного и зловещего карнавала.
( 1) Было бы ошибкой противопоставлять этой символике ту роль, которую осел играет в евангельской традиции, ибо на самом деле вол и осел, изображаемые по обеим сторонам яслей в сцене Рождества Христова, олицетворяют соответственно совокупность благих и злых сил; эти же силы в сцене Распятия выступают в образах доброго и злого разбойника. С другой стороны, въезд в Иерусалим на осляти символизирует торжество Христа над злыми силами, каковым, собственно говоря, и является акт «искупления».

(2) Участники этих празднеств носили, между прочим, колпаки с длинными ушами, недвусмысленно намекающими на ослиную голову: подробность довольно многозначительная с той точки зрения, которую мы занимаем.

(3) Автор теории, о которой мы упомянули выше, признает, разумеется, наличие этой пародийности и кощунства, но, соотнося их со своим пониманием праздника как такового, утверждает, будто они являются характерными чертами всякой «сакральности», что выглядит не столько натянутым парадоксом, сколько вопиющим противоречием.

(4) Доходило до того, что в некоторых странах во время подобных праздников знаки царского достоинства вместе со всей полнотой власти, которую они символизируют, временно вручались какому-нибудь рабу или преступнику, предаваемому казни тотчас после окончания праздника.

(5) Тот же автор говорит по этому поводу о «поступках навыворот» и даже о «возвращении к хаосу», что содержало бы, по меньшей мере, долю истины, если бы, по странному смешению понятий, он не уподоблял этот хаос «золотому веку».

(6) Мы имеем в виду условия «Кали-юги» или «Железного века», в равной степени характерные как для нашей эпохи, так и для римской.

(7) Широко известен тот факт, что древние божества в каком-то смысле становятся демонами; позиция христиан по отношению к «языческим» богам — это всего лишь частный случай данного вопроса, но позиция эта, как нам кажется, до сих пор не была подобающим образом объяснена, Сейчас мы не можем вдаваться в ее рассмотрение, так как это отвлекло бы нас от темы. Но само собой разумеется, что этот частный случай, относящийся лишь к определенным циклическим условиям, не затрагивает и не изменяет основного характера этих божеств в той мере, в какой они вневременным образом олицетворяют принципы надчеловеческого порядка, так что наряду с этим случайным зловещим аспектом они, несмотря ни на что, сохраняют и благодатный аспект. причем даже в тех случаях, когда он совершенно неуловим для «посторонних людей»; астрологическая интерпретация символики Сатурна могла бы отчетливейшим образом подтвердить это положение.

(8) Все это имеет отношение к вопросу символического «огораживания», к которому мы намерены когда-нибудь возвратиться.

(9) В конце Средних веков, когда гротескные праздники, о которых идет речь, были упразднены или вышли из употребления, произошел беспримерный по сравнению с предыдущими столетиями всплеск колдовства; оба эти факта достаточно тесно связаны между собой, хотя обычно эта связь остается незамеченной, что тем более удивительно, поскольку несомненно поразительное сходство между описываемыми праздниками и ведьмовскими шабашами, где точно так же все делается «шиворот-навыворот».

(10) В некоторых традиционных цивилизациях были установлены специальные периоды, во время которых, по аналогичным причинам, допускалось свободное появление «блуждающих духов», причем, разумеется, принимались все необходимые меры предосторожности; духи эти в космическом плане естественным образом соответствуют низшим слоям человеческой психики, о которых мы только что упомянули; учитывая все это, нетрудно понять, что и сам маскарад можно в каком-то смысле рассматривать как проявление «ларв» или злокозненных призраков. Опубликовано в декабрьском (1945) номере журнала «Etudes Traditionnelles».

Источник

Словарь многих выражений
Статьи на букву «К» (часть 4, «КАР»-«КАС»)

Статьи на букву «К» (часть 4, «КАР»-«КАС»)

1. (франц. carré); неизм., ср.; воен.

Построение пехоты в форме четырёхугольника, применявшееся для отражения атак кавалерии до второй половины 19 в.

Имеющий форму четырёхугольника.

Платье с вырезом каре́.

Сделать стрижку каре́.

кареглазый

карел

карелка

карелы

Народ, составляющий основное население Карелии; лица, относящиеся к этому народу.

карельский

К-ая берёза (вид берёзы с красивым волнистым рисунком древесины в разрезе)

Мебель из карельской берёзы.

карета

Закрытый со всех сторон четырёхколёсный конный экипаж на рессорах.

Приказать заложить карету.

каретка

2) спец. Подвижная, скользящая часть некоторых механизмов, машин.

Каре́тка вязальной машины.

Каре́тка пишущей машинки.

каретник

1) устар. Мастер, делающий кареты, экипажи.

2) Сарай для карет и других экипажей.

каретный

Каре́тный сарай (сарай для экипажей)

кариатида

Колонна, опора в виде женской фигуры.

кариес

Воспалительный процесс в плотной ткани кости зуба, сопровождающийся гниением; кариоз.

карий

а) Коричневый (о цвете глаз)

б) отт. Тёмно-гнедой, но несколько светлее каракового, с буроватым отливом на ногах (о масти лошади)

карийон

1) Набор колоколов различной величины, исполняющих при помощи особой клавиатуры мелодию (обычно в башенных часах)

2) Музыкальная пьеса, подражающая колокольному перезвону.

карийская каторга

карийская трагедия

Массовое самоубийство политкаторжан на Карийской каторге в 1889 г. как протест против попыток администрации уравнять политических заключённых с уголовными.

карийский

карикатура

-ы; ж. (итал. caricatura)

а) Рисунок, изображающий кого-, что-л. в намеренно искажённом, подчёркнуто смешном виде.

Увидеть карикатуру на себя в стенной газете.

б) отт. Подобное изображение средствами других видов искусства.

Источник

Как развлекались в Средневековье

За безудержным разгульем карнавала можно разглядеть особую жизненную философию.

Карнавал — разгульное празднество перед Великим постом, и поныне популярное в Европе и странах Латинской Америки. Однако за безудержным весельем и народным гуляньем русскому философу Михаилу Бахтину удалось разглядеть особое измерение человеческого миросозерцания, особую онтологию. Его концепция карнавала получила всемирное признание, став важным инструментом в анализе подобных практик.

Читайте также :

В принципе, любой праздник обладает чертами карнавала. Праздник на время отменяет действие обычных правил, привнося собственный порядок и законы. Но именно в средневековом карнавале эти черты получили наибольшее выражение. Давайте на время погрузимся в атмосферу средневекового карнавала, чтобы лучше понять всю силу этой стихии.

Как когда-то Вергилий помог герою Данте пройти все круги ада, роман Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» поможет нам пройти круги карнавала. В этом уникальном произведении в неподражаемой карнавальной форме запечатлена символика и логика празднества.

Итак, подходит к концу церковное богослужение, поучающее искупать греховную природу человека во имя вечного блаженства в жизни загробной и напоминающее о вечных муках тому, кто будет недостаточно прилежен в борьбе со своими страстями. Мужчины стоят справа, женщины — слева, в первых рядах — знатные люди. В руках у них Священное Писание. Сзади толпятся бедняки.

И вот настаёт время карнавала. Шутовская процессия шествует через весь город. Ряженые олицетворяют всевозможные пороки: алчность, обжорство, похоть. Раздаётся звон многочисленных бубенчиков. Тут и там шныряют черти. Среди них артисты будущих бесовских представлений — дьяблерий.

Читайте также :

Такой разгул нечисти в православной традиции случается в ночь перед Рождеством. Сейчас мы можем наблюдать подобное явление в канун Дня всех святых в католической традиции — Хэллоуин. Когда-то локальный праздник Британских островов стал необычайно модным в наши дни.

Средневековый набожный человек попадает в сущий ад. Только не страшный, а весёлый. Перестаёт ли он от этого бояться чертей? Вовсе нет. Это двойственная ситуация игры: всё как бы понарошку рационально и по-настоящему эмоционально. Человек получает некоторую разрядку в таком воображаемом нестрашном мире, где главный преследующий его всю жизнь страх ада уже воплощён здесь и сейчас.

Ситуация, надо сказать, пограничная, держащаяся на балансе веры и игры, всегда несущая некоторую угрозу власти церкви. Поэтому при всей вольности карнавал остаётся обрядом со своими правилами и, главное, жёсткими рамками. Многократно священнослужители пытались запретить бесовское разгулье, но лишь становились пародируемыми персонажами. Человек ни за что не хотел совсем расстаться со своей языческой природой, отстаивая для неё время перед подвигами, которые его дух готовился совершить во время Великого Поста.

Читайте также :

Читайте также :

Но не стоит печалиться о погибших богословах, ведь здесь в языческой стихии близость к божественному делает их демонами вечно обновляющейся природы, демонами плодородия.

Карнавальная стихия низводит восприятие на человеческий уровень к понятному телесному выражению. Здесь нет места трансцендентному, всё чужое и пугающее становится интимно-близким. Мир начинает говорить на языке материи и тела.

Карнавальный смех направлен против всего идеального, надмирного. Любая вертикаль должна быть опрокинута, а обломки рассыпаны по широкому ровному плодородному полю. Поэтому врачи, богословы, проповедники — все, к кому в обычной жизни относились с особым пиететом, теперь атакуются со всех сторон. Они становятся главными действующими лицами празднества, входя в команду корабля дураков наряду с чертями. Штурм дьявольского судна был кульминацией праздника.

Читайте также :

В этом же духе участниками карнавала трактуется традиция украшать себя колокольчиками. Гаргантюа, приехав в Париж, первым делом снимает колокола с церкви и вешает их на свою кобылу. Их пытается вернуть старейший и достойнейший магистр богословского факультета Сорбонны, но получает лишь вино, сосиски, перины, миску и сукно на штаны.

Колокола, будучи центральным элементом церковного культа, в стихии карнавала, где их звон сопровождал запретные обычно действия, начинали играть общую кощунственную роль, одновременно освящая и возвышая до ритуала царящий праздник живота.

А там, где из ценностей остаётся только отбывание потребностей тела, не может быть и никакой иерархии. Все равны перед плотью и смертью. Разгульная толпа уносит всех, попадающих в её поток. Бахтин подчёркивал народный характер карнавального празднества. Однако коль скоро он отменяет всякую иерархию, не считаясь с чином и званием, то и равно относится ко всем. Каждый заинтересован в исполнении обряда: как бьющие горшки дети под окнами какого-нибудь богача, так и хозяин, угощающий их за это блинами. Сам церковный клир любил посмеяться над собой, периодически устраивая праздники дураков, где выбирали шутовского епископа.

На время карнавала назначали шутовского короля, которого затем с насмешками развенчивали. Так же поступали в церковной среде, выбирая епископа дураков, которого потом, посадив задом наперёд, пускали по городу на осле. У Рабле побеждённый король становится разносчиком зелени. А Эпистемон, спутник Пантагрюэля, рассказывает, что в аду не так уж плохо, только мир перевёрнут.

Источник

Карнальный

Дополнительный поиск Карнальный

На нашем сайте Вы найдете значение «Карнальный» в словаре Толковый словарь Кузнецова, подробное описание, примеры использования, словосочетания с выражением Карнальный, различные варианты толкований, скрытый смысл.

Первая буква «К». Общая длина 10 символа

Угадайте следующее слово, по смыслу схожее с нижеприведенными

Введите следующее слово: 7 букв

Добрый день, меня зовут Ирина. Нас заинтересовал Ваш сайт. Мы хотели бы с вами поработать на взаимовыгодных условиях. К примеру мы бы хотели разместить статью или новость на вашем сайте про наш сайт. Скажите это возможно? Какие еще варианты у вас ест..

Поздравляем профессора-сексолога Щеглова Л. М. с присвоением ему звания «попса1 от психологии» за вклад в развитие жанра психологического мыла. Признаки явления: плодовитая, пустопорожняя и назойливая. Отсутствие фамилии в Российском индексе научного..

Источник