Аннигиляция что это в психологии
Запрет проявляться и травма аннигиляции
Терапия способности проявляться — это, прежде всего, прикосновение к травме аннигиляции (уничтожения) к такому моменту в жизни, когда человек пережил чувство «я убит». Это требует честности и большого внимания к чувствам клиента.
Причина большинства запретов обычно кроется в событии личной (иногда семейной) истории, когда человек не мог выразить кому-то свою боль и злость.
Запросы могут звучать по-разному. В наиболее общем виде — это невозможность действовать у человека, который прекрасно знает, как что-то сделать, но почему-то не может. Ему мешает скованность и чувство несвободы, появляющиеся тогда, когда он только хочет начать — и поэтому он даже не начинает. Его «импульс проявиться» останавливается.
На одном из тренингов участники рассказали мне об очень личных проблемах. Одна женщина запрещала себе проявлять себя действующую, себя настоящую. В детстве её хвалили за послушание так много и настойчиво, что теперь она боялась быть какой-то другой. Ещё один человек боялся проявлять публично свой ум, считая, что его могут отвергнуть. Среди прочих примеров — запрет проявлять на публике свои эмоции и свою естественность; «запрет проявлять свой продукт», предъявлять какие-то плоды собственной работы и творчества; запрет проявлять свою симпатию и любовь.
Мне казалось, что я успею сделать по пятнадцатиминутной личной работе для каждого, и я по неопытности пообещала это сделать. Мы поставили стул в центре круга, и каждый должен был представить на нём человека, вызвавшего когда-либо гнев или другое сильное чувство, которое не смогло проявиться. Увы, я неправильно рассчитала силы и время и смогла заняться только половиной участников. По сути, я работала на разблокирование и проявление сильных чувств — а в результате те, на кого у меня не хватило времени, получили вместо этого только новый опыт блокирования своих чувств. Они рассчитывали на личную работу, но не получили её, и при этом почти не высказали мне претензий. Я была бы рада, если бы они ясно сказали мне о своём недовольстве, но они хорошо ко мне относились и промолчали. В результате для меня эта история — о невозможности выразить злость, если ты хорошо относишься к человеку, — оказалась большим уроком.
Такой запрет, я думаю, знаком многим из вас. Кажется, если ты с кем-то в хороших отношениях, то ты можешь проявить к нему только любовь, только приятие, только одобрение. А если вдруг разозлишься, то ты не имеешь права выразить эту злость, потому что он отвергнет тебя. Как будто ваши отношения не переживут проявления гнева.
Но всё не так. Они переживут, если выразить злость, вопрос только, в какой форме.
Дело в том, что злость (как и боль, кстати), однажды появившаяся у человека в качестве реакции на какое-то действие другого человека, не исчезает бесследно. У неё есть только два пути: быть выраженной вовне или загнанной внутрь. Часто для выплёскивания злости на кого-то используется деструктивный метод, отвержение: «Как ты меня достал», «пошёл ты», «видеть тебя не хочу» — такая форма выражения злости может прекратить отношения. Если же объяснить своё состояние, постараться найти точные слова для описания того, что происходит внутри от этих злости и боли, вероятность быть услышанным, принятым и понятым гораздо выше — а главное, есть шанс сохранить контакт. Если запрет на проявление злости сработал и человек не выразил её сразу, она будет проявляться позже, уже, возможно, менее осознанно — претензиями по другим поводам, опозданиями, отвержением.
Тогда, на тренинге, я всё-таки попросила участников сообщить об их состоянии. Половина из них, те, с кем я не успела поработать лично, не глядя мне в глаза, говорили о своей разочарованности и растерянности. Я всё-таки узнала, что с ними происходит. А хорошей новостью стали для меня отклики тех людей, с кем я сделала работы. Они сообщали о том, что для них произошло что-то очень важное, они лучше себя чувствуют, как будто они сделали важный шаг к отмене этого запрета, им легче двигаться и дышать.
Что нового я узнала о запрете проявляться? Что он связан с отказом очень близких людей видеть нас и признавать наше существование в моменты, когда мы испытываем сильные чувства.
Молодая женщина пережила уход любимого отца из дома в возрасте, когда ей было пять лет. Отец приехал из другого города, она ждала его, но он собрал вещи и стал уходить. Она побежала за ним, умоляя остаться, но он не обращал на неё внимания. Она цеплялась за его ноги, выбежала с ним к лифту, но он вошёл в лифт, двери закрылись — а она упала на пол и осталась лежать. Она была разрушена, «убита». Своим поведением отец как будто сказал ей: «Я не вижу тебя». «Тебя для меня нет». «Ты для меня не существуешь».
В психологическом смысле это и есть аннигиляция, уничтожение — боль настолько сильная, что в психике вырабатывается некоторый блок, барьер, запрет проявляться. Внутри человека, которому сделали настолько больно, рождается агрессия, но направляется она не на того, кто причинил боль, а внутрь себя, как будто соглашаясь с тем, что причинило боль — «когда мне плохо, когда я плачу, меня не существует, я не буду проявляться». Таким образом, создаётся запрет, чтобы мы могли выжить. И это хорошая вещь — для определённого периода жизни: запрет защищает от повторного переживания настолько сильной боли. Но эта же вещь потом мешает нам добиваться чего-то очень важного, забирает силы и лишает возможностей.
Через какое-то время отец вернулся в семью, они продолжили жить вместе, общаться, но при попытке дочери обсудить с ним случившуюся некогда ситуацию по-прежнему не замечал её, ту девочку, которой пять лет, которая рыдает, хватает его за ноги и без чувств падает на пол. И сама возможность в течение тренинга хотя бы в терапевтической реальности, во-первых, выразить ему все чувства, а во-вторых, получить признание того факта, что это произошло, — сама возможность терапевтична.
Важно пережить этот момент снова, вернуться в него, выразить боль и гнев таким образом, чтобы почувствовать, что его это наконец-то задело, что он наконец-то увидел вас. И не менее важно самому заметить в себе эти чувства и дать заметить их группе. Это позволяет разблокировать запрет, начать дышать, двигаться, ориентироваться в травмировавшей некогда ситуации — отменить запрет и дать себе право проявляться.
Аннигиляция личности
Возможно, название этого подпункта звучит несколько пугающе, но если мы вспомним те элементы, которые составляют способ существования личности, а это – роли, отождествление, двойственность и одиночество, то, вероятно, оно не покажется нам таким уж ужасным. Понятие личности – одно из самых затертых в психологии, часто трудно вообще понять, о чем говорит исследователь, использующий это понятие. В открытой системе психологии под «личностью» понимается результат социализации. Социализация, хотя в ней самой ничего плохого нет, – это закономерный и необходимый процесс, отлучает человека от самого себя, лишает его спонтанности и естественности.
Манипуляции – это жизнь роли, а что бы мы ни делали, мы находимся в той или иной роли, участвуем в том или ином спектакле. Но индивидуальность не может быть какой-то, несмотря на то, что она определена нами как полипотентная возможность, она только такая, какая она есть. Личность зависима, и сама множит свою зависимость, индивидуальность же немыслима в такой ситуации. Поэтому-то если мы и оказываемся в реальности индивидуальных отношений, то только через отказ от того, что мы называем личностью. И в индивидуальных отношениях действительно сходят на нет все элементы способа существования личности.
В реальности индивидуальных отношений человек не только готов быть честным с другим, но и пытлив по отношению к самому себе. Не утаить от самого себя правду о себе – одно из самых важных и самых сложных дел в жизни. Некоторые полагают, что правильно обратное – удержать в себе эту внутреннюю жажду честности, что это и есть истинный героизм человека, и потому свято следуют придуманным принципам. Но это заблуждение, это «прерывание», как сказал бы Пёрлз, а еще точнее – это страх себя. До тех пор, пока этот страх – вне зависимости от того, замаскирован ли он под моральные принципы или, напротив, окрашен наглостью, – живет в человеке, он – человек – не переступит через свое ролевое поведение, не переступив через него, он не достигнет реальности индивидуальных отношений.
Исключительное самоощущение и уверенность в истинности своего переживания перекрещиваются в том, кто достигает заветной реальности, – и он переступает почти непреодолимый барьер ролевого поведения. Готовность на честность тогда, когда никто не давал никаких гарантий и обещаний принять ее, готовность, основанная на собственном ощущении другого, на уверенности в нем, в другом человеке, – вот залог неролевой активности. Честность ради честности, а не ради желания услышать в ответ нечто интригующее – вот проявление принадлежности к индивидуальным отношениям. Если нечто рождается в глубине нашего существа, наш долг помочь ему, преодолев все преграды, подняться на уровень деятельности.
Причем именно деятельности, потому что правда, заключенная в словах, по сути своей ложна. Она принадлежит сложным – субсубъектному и трехсубъектному – гносеологическим слоям, то есть это всегда ошибочная причинно-следственность, с уходом от себя (через абстрагирование) и попыткой навязать ее другому. Формулируя в словах пережитую в индивидуальных отношениях истину, мы отрываемся от реальности этого переживания. Эйдос не может быть обличен в форму слов, это всегда нечто значительно большее. Слова подобны конструктору – они складываются, как могут сложиться, создавая свой рисунок, – здесь много вариантов, но количество их все равно ограничено, а для реальности индивидуальных отношений нет ограничений. Вместе с тем, действие может сказать куда большее и куда честнее, нежели самые изощренные словесные формулировки.
Двое в реальности индивидуальных отношений теряют границу, всегда разделяющую нас и другого. Философы (М. Бубер, С.Л. Франк, Я.Л. Морено) любят использовать слово «Я-Ты» – оно символизирует отсутствие границы между двумя. Если же нет границы, то нет и ролей, нет сцены и нет подиума, есть только неразделенность отношения, которое состоит из проявления истинного существа. Сущности родственны друг другу, мы схожи своими индивидуальностями. Там, где нет роли, там нет напряжения. Можно плохо сыграть, но «плохо быть» – невозможно. Это даже лингвистический нонсенс, не говоря уже о существе дела. Ощущение себя вне ролевой активности делает нас свободными. Степени свободы двух сторон тождественны. В «Я-Ты» нет «Я» и нет «Ты». «Я» и «Ты» – это роли, а в индивидуальных отношениях нет ролей. В них есть лишь приятие и благоговейное отношение к свободе другого, поскольку здесь, в свободе другого, – твоя собственная свобода. В свободе сила и достоинство, безмятежность силы, ощущение неограниченной потенции собственной возможности избавляет от тревожности и желания, здесь все уже есть, а большего нет и быть не может. Впрочем, здесь и вовсе нет этой дихотомии – «больше-меньше», а раз так, то нет ни потери, ни фрустрации, ни выбора, ни сомнения. Вот что значит – пересечь рубеж ролевого поведения.
Когда все это становится возможным, постепенно отмирает наша внутренняя двойственность. Реалии жизни в обычном случае отлучают нас от нашей спонтанности и естественности, потому двойственность всякой личности – это результат вечного приспособления. Индивидуальности чуждо само понятие «приспособления». Приспособление индивидуальности – есть ее «прерывание». Мы постоянно стремимся к адаптивности, то есть к хрупкому балансу «между». Но в этом положении мы не имеем ничего своего, в нем нет и места Другому. Ценность промежуточного положения равна нулю. Разорванность внутри себя – вот что такое двойственность. Борьба чувств и тенденций – это еще полбеды в сравнении с тем разрушающим воздействием, которое эта двойственность оказывает на нас самих, на наше настоящее «я», на нашу «самость» и «сущность». Это две разные вещи – «мы сами» и «то, что стало нами». Вся наша личность – это не «мы сами», это «то, что стало нами». Таковы плоды внутренней двойственности.
«Я знаю, что это плохо, но ничего не могу с собой поделать…» – более чем частая жалоба наших пациентов (клиентов). Но что толкает на такое поведение? Эта внутри-себя-разделенность. Энергия нашей собственной сущности (которая всегда хороша во всех отношениях) толкает «то, что стало нами». Результат не может удовлетворить сущность, он никогда не бывает таким, как ей бы того хотелось, но больше ей нечего «толкать», ведь сама она – несодержательна. Двигатель внутреннего сгорания двигает и танки, и комбайны, он в принципе не может отказаться от первого, будь он хоть тысячу раз пацифистом! Сущность не может остановиться, но двигать ей приходится то, что представляет собою личность, то есть «то, что стало нами», а не «нас самих». Все, что имеет хоть долю содержательности, неизбежно влечет к противоречивости и двойственности. Даже малое подобие ролевого поведения полно содержательности, а значит, это всегда – почва для проблем, вызываемых двойственностью.
Однако же, переступив через свое ролевое поведение, мы избавляемся от его содержательности, и у нас появляется шанс преодолеть двойственность себя: аннигилируется «то, что стало нами» и остается лишь первозданность. Итак, одновременное ощущение цельности себя, другого и отношений – это еще один критерий, свидетельствующий о том, что мы достигли реальности индивидуальных отношений.
Следующий элемент способа существования личности – отождествленность. Разумеется, ей нет места в индивидуальных отношениях. По всей видимости, отождествленность имеет самые глубокие корни, ее признаки мы видим и у животных, а при желании мы можем усмотреть даже в неживой природе. Надо полагать, что отождествление эволюционно имеет самые благие цели, и мы многим ему обязаны. По крайней мере, если рассмотреть его феноменологически, то мы заметим, что это не что иное, как стремление к воссоединению утраченной целостности. Эволюционная ось – это ось дивергенции, отождествление стремиться нарушить эту разорванность, а значит, и противоречивость, изжить боль от разделения.
Другое дело, что личность (как психическое образование) использует это стремление не лучшим образом, и виной тому, опять-таки, содержательность. Содержательность груба, непластична, прямолинейна. Мы уже говорили, например, о том, как примечательна неограниченная личная пространственность, по сути, ведь это защищенность: если я везде и во всем, то ничего не страшно, это ощущение силы и свободы. Но ведь это возможно лишь в несодержательной сфере. Но в содержании такое «вовлечение в себя» – это диктатура, подчинение, собственичество, унификация Другого до другого, а то и вовсе до безликого объекта.
И в реальности индивидуальных отношений отождествленность пропадает, нейтрализуется. Именно поэтому здесь не может быть ни традиционной боли потери, ни ревностного чувства. Во-первых, признание абсолютной индивидуальности другого есть признание его свободы, как своей собственной, и ощущение ее, как высшей ценности, разумеется, не оставляет места для ревностного отношения. Во-вторых, расставание с самым дорогим не сопровождается болью (хотя это и не исключает определенного, весьма специфического, сожаления), поскольку индивидуальные отношения обладают некой непрерывностью, что доказывает своеобразие переживания времени и пространства, ощущение цельности.
Индивидуальные отношения – это некая связь, которая, однажды возникнув, уже есть. Содержательность (с ее непременным спутником – отождествлением) утрачивает свою силу. В индивидуальных отношениях не заручаемся кем-то или чем-то, мы со-бытийствуем с другим человеком. Расставания – неизбежность, но они перестают восприниматься как потеря. Мы расстаемся без горечи – спокойно и радостно.
В числе элементов способа существования личности есть еще и одиночество. Но о нем, если речь идет об индивидуальных отношениях, даже говорить как-то странно. В обыденной жизни мы, действительно, никогда не можем достигнуть полного понимания другого человека, по той простой причине, что содержательность, интерпретации и прочие составляющие индивидуальных реальностей разных людей всегда противоречивы. Неслучайно даже от очень хорошо знакомого нам человека, даже от близкого мы иногда можем услышать то, что совершенно не ожидали, чего даже не предполагали.
Поэтому ощущение недопонятости нас другим человеком, можно сказать, является «патогномоничным» для личности. Стремление же к абсолютному пониманию другим человеком оказывается в результате своего рода невротическим симптомом. Это стремление никогда не приводит к положительным результатам. Почувствовать себя неодиноким можно только в индивидуальных отношениях. В них, за счет изменения способа существования и аннигиляции ряда личностных конструктов, преодолевается содержательность, мы оказываемся, наконец, способными на полное «взаимопонимание». Это ощущение поразительно и радостно, а на содержательность, которая всегда может преподнести сюрпризы, не стоит даже обращать внимания.
Вот почему часто в процессе психотерапии мы не уделяем значительного внимания той массе содержания, которая предлагается нашим пациентом (клиентом). В содержании мало проку, решив одну загвоздку, мы непременно встретимся с другой, их количество неисчерпаемо, и именно поэтому такое огромное значение приобретает реальность индивидуальных отношений как таковая, которая открывает нам человека напрямую, а не окольным путем – через анализ его поведения, поступков и суждений. Куда более репрезентуемой, видимой, реальности нас интересует то, что лежит за ней.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
2.7. Смысловая регуляция как конституирующая функция личности. Смысл в структуре личности
2.7. Смысловая регуляция как конституирующая функция личности. Смысл в структуре личности Будучи личностью, человек выступает как автономный носитель и субъект общественно выработанных форм деятельностного отношения к миру (подробнее см. Леонтьев Д.А., 1989 а). Это качество
ЛЕКЦИЯ № 4. Представление о структуре личности в различных психологических теориях. Факторный анализ в изучении личности
ЛЕКЦИЯ № 4. Представление о структуре личности в различных психологических теориях. Факторный анализ в изучении личности Существует ряд психологических теорий, описывающих структуру личности. Русская и советская психологическая школа представлена в работах И. П.
ЛЕКЦИЯ № 5. Ролевые теории личности. Понятие о структуре личности как совокупности социальных ролей
ЛЕКЦИЯ № 5. Ролевые теории личности. Понятие о структуре личности как совокупности социальных ролей Ролевая теория личности – это подход к изучению личности, согласно которому личность описывается посредством усвоенных и принятых ею (интернализация) или вынужденно
5 Личности не любят — личности чего-то хотят
5 Личности не любят — личности чего-то хотят Когда маски сброшены, люди часто чувствуют обиду и разочарование, — но многие пары выдерживают такое испытание, не распадаются. Партнеры все еще чего-то хотят друг от друга и думают, что могут получить желаемое. Многие
19. СТРУКТУРА ЛИЧНОСТИ. НАПРАВЛЕННОСТЬ ЛИЧНОСТИ
19. СТРУКТУРА ЛИЧНОСТИ. НАПРАВЛЕННОСТЬ ЛИЧНОСТИ Направленность личности – это система побуждений, определяющая избирательность отношений и активность человека.Она имеет определенные формы и характеризуется некоторыми качествами.Уровень – это общественная
33. СОЦИАЛИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТИ. ФОРМЫ НАПРАВЛЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ
33. СОЦИАЛИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТИ. ФОРМЫ НАПРАВЛЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ Личностью не рождаются, ею становятся. Становление личности происходит в ходе ее социализации, социализация личности представляет собой процесс формирования личности в определенных социальных условиях, в ходе
Направленность личности. субъективные отношения личности[24]. Б. Ф. Ломов Несмотря на различие трактовок личности, во всех подходах в качестве ее ведущей характеристики выделяется направленность. В разных концепциях эта характеристика раскрывается по-разному: как
Миф личности
Миф личности Очень важный момент – это миф вашей личности.Вы знаете, что вы лучше всех, но почему? Да, у вас трудности, но и у других – трудности. Ваша жизнь полна опасностей, но у и других, может быть, опасностей не меньше. Вы живете по регламенту, но и многие другие тоже
Передача психических состояний от личности к личности
Передача психических состояний от личности к личности В процессе взаимодействия родители и подростки неразрывно связаны друг с другом. Они проявляют себя в совместном общем эмоциональном поле, в котором прежде всего видны их психические состояния.[50] К ним относятся
52. Тип личности
52. Тип личности В настоящее время принято выделять четыре основных типа темперамента:1) сильный, уравновешенный, подвижный – сангвиник;2) сильный, уравновешенный, малоподвижный – флегматик;3) сильный, неуравновешенный – холерик;4) слабый, неуравновешенный – меланхолик.
ЧАСТЬ II. КОМПЛЕКСНЫЕ ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ ТАЙНОГО ПРИНУЖДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ Глава 1 Психологические операции как комплексные организационные технологии тайного принуждения личности
ЧАСТЬ II. КОМПЛЕКСНЫЕ ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ ТАЙНОГО ПРИНУЖДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ Глава 1 Психологические операции как комплексные организационные технологии тайного принуждения личности 1.1. Активизация и основные сферы использования комплексных организационных
§ 1. Понятие личности. Социализация личности. Структура психических свойств личности
§ 1. Понятие личности. Социализация личности. Структура психических свойств личности Человек как субъект социальных отношений, носитель социально значимых качеств является личностью.Человек не рождается с готовыми способностями, характером и т. д. Эти свойства
Аннигиляция желаний
Аннигиляция желаний Вы хотите и «Корвет», и «Мерседес», и «БМВ». А чего вы на самом деле хотите? То есть вы запускаете в пространство много разных векторов. Ваше подсознание понимает, что вы хотите машину. Но какую именно? И вопрос повисает в воздухе. Подсознание ждёт от вас
Аннигиляция путей
Аннигиляция путей У людей «проевропейской» ментальности встроены такие убеждения, как «для того чтобы что-то получить, нужно чем-то пожертвовать», «много хотеть вредно», «если ты чего-то пожелал, то распиши конкретный план, как ты к этому придёшь».У большинства людей есть
Винникотт Д.В. Страх распада
Согласно моему опыту, существуют моменты, когда нужно прямо сказать пациенту, что распад, боязнь которого разрушает его или ее жизнь, уже произошел. Этот факт скрыт в бессознательном. Бессознательное здесь не есть в точности вытесненное бессознательное психоневроза или бессознательное, понимаемое Фрейдом как часть психики, тесно связанная с нейрофизиологическим функционированием. Это и не бессознательное Юнга, которое я бы описал как все то, что происходит в подземных пещерах или (другими словами) в мировой мифологии, в которой существует связь индивида и материнских внутренних психических реальностей. В этом особом контексте бессознательное означает, что интеграция эго не способна охватить все. Эго слишком незрело, чтобы собрать все явления в области личного всемогущества.
Я попытался показать, что страх распада может быть страхом прошлого события, которое еще не было пережито. Потребность пережить его эквивалентна потребности вспомнить в терминах анализа психоневроза.
Винникотт Д.В. Страх распада
Мой клинический опыт привел меня недавно, как я полагаю, к новому пониманию значения страха распада.
Моя цель — описать как можно проще это новое понимание, новое для меня и, возможно, для других, работающих в области психотерапии. Естественно, если в том, что я скажу, содержится истина, поэты уже имели с этим дело, но поэтические вспышки инсайта не освобождают нас от болезненной задачи продвижения от неведения к нашей цели шаг за шагом. Я считаю, что исследование этой ограниченной области ведет к пересмотру других проблем, которые озадачивают нас, когда мы не в состоянии работать клинически так, как нам хотелось бы. В конце я скажу, какие расширения этой теории я предлагаю для обсуждения.
Индивидуальные вариации
Для одних пациентов страх распада имеет значение, для других — нет. Из этого наблюдения, если оно правильно, можно заключить, что страх распада имеет отношение к прошлому опыту и к причудам окружения. В то же время можно ожидать присутствия некоего общего знаменателя для такого страха, указывающего на наличие универсальных феноменов; они дают возможность каждому эмпатически знать, как это ощущается, когда один из наших пациентов показывает такой страх особенно сильно. (То же самое можно сказать о любой особенности сумасшествия сумасшедшего человека. Мы все знаем об этом, хотя эта конкретная особенность может и не беспокоить нас).
Возникновение симптома
Не все наши пациенты, испытывающие такой страх, сообщают о нем в начале лечения. Некоторые это делают; у других защиты так хорошо организованы, что страх распада как доминирующий фактор выходит на передний план только после значительного прогресса в терапевтической работе.
Например, у пациента могут быть различные фобии и сложно организованные способы обращения с этими фобиями, так что зависимость в переносе сначала не появляется. Со временем зависимость становится главной особенностью, и ошибки и неудачи аналитика становятся непосредственной причиной специфических фобий и, таким образом, прорыва страха распада.
Смысл «распада»
Я целенаправленно употребил термин «распад» (срыв — breakdown), поскольку он размытый и может означать множество разных вещей. В общем, в данном контексте его можно понимать как неудачу защитной организации. Но мы тут же спрашиваем: против чего защита? Это приводит нас к более глубинному значению термина, т.к. нам необходимо использовать слово «распад», чтобы описать немыслимое положение дел, существующее за этой защитной организацией.
Заметим, что, хотя и полезно думать, что в области психоневрозов за защитами обнаруживается кастрационная тревога, в более психотических феноменах, которые мы и изучаем, наблюдается распад становления единого я (self). Эго организует защиты против распада эго-организации, и под угрозой находится именно эго-организация. Но эго не может организоваться против дефекта окружающей среды пока зависимость — жизненный факт.
Другими словами, мы исследуем обращение индивидуального процесса созревания. Поэтому мне необходимо еще раз кратко описать ранние стадии эмоционального роста.
Эмоциональный рост, ранние стадии
Индивид наследует процесс созревания. Он осуществляется постольку, поскольку существует поддерживающее окружение и настолько, насколько оно существует. Поддерживающее окружение — сложное явление и заслуживает специального изучения само по себе; его существенная особенность — то, что оно само развивается неким образом, адаптируясь к изменяющимся потребностям растущего индивида.
Индивид переходит от абсолютной зависимости к относительной независимости и независимости. В норме развитие происходит со скоростью не превосходящей скорости нарастания сложности ментальных механизмов, связанной с нейрофизиологическим развитием.
Поддерживающее окружение может быть описано как холдинг («содержание»), развивающийся в уход, к которому добавляется объектное присутствие.
В таком поддерживающем окружении индивид совершает развитие, которое можно классифицировать как интеграцию, к которой добавляется проживание (или психосоматическое единство) и, затем, объектные отношения.
Это значительное упрощение, но в данном контексте этого достаточно.
Можно будет увидеть, что при таком описании прогрессивное движение в развитии сопровождается угрозой ретроградного движения (и защитами от этой угрозы) при шизофреническом расстройстве.
Абсолютная зависимость
Нужно помнить, что в период абсолютной зависимости, когда мать осуществляет функцию вспомогательного эго, ребенок еще не отделил «я» от «не-я», — это не может произойти до установления «я».
Первичные агонии
Исходя из этой карты можно составить список примитивных агоний (тревога здесь недостаточно сильное слово). Вот несколько примеров:
(1) Возврат в неинтегрированное состояние. (Защита: дезинтеграция.)
(2) Вечное падение. (Защита: сдерживание себя.)
(3) Потеря психосоматического единства, неудача проживания. (Защита: деперсонализация.)
(4) Потеря чувства реальности. (Защита: эксплуатация первичного нарциссизма и т.д.)
(5) Потеря способности относиться к объектам. (Защита: аутистические состояния, отношение только к я-феноменам.)
Психотическое расстройство как защита
Мое намерение здесь — показать, что то, что мы наблюдаем клинически, всегда есть защитная организация даже в случае аутизма при детской шизофрении. Присутствующая за этим агония немыслима.
Неверно думать о психотическом расстройстве как о распаде (срыве), это защитная организация по отношению к примитивной агонии, и она обычно эффективна (за исключением случаев, когда поддерживающее окружение было скорее (мучительно) избыточным, чем дефицитарным, — возможно, худшее, что может случиться с ребенком).
Утверждение главной темы
Теперь я могу перейти к главному утверждению, которое оказывается весьма простым. Я утверждаю, что клинический страх распада — это страх уже пережитого распада. Это страх первоначальной агонии, которая явилась причиной организации защит, проявляемой у пациента в виде синдрома болезни.
Эта идея может оказаться непосредственно полезной клиницисту, а может и нет. Мы не можем торопить наших пациентов. Однако мы можем сдерживать их прогресс действительным неведением; любой маленький кусочек понимания может помочь нам соответствовать потребностям клиента.
Согласно моему опыту, существуют моменты, когда нужно прямо сказать пациенту, что распад, боязнь которого разрушает его или ее жизнь, уже произошел. Этот факт скрыт в бессознательном. Бессознательное здесь не есть в точности вытесненное бессознательное психоневроза или бессознательное, понимаемое Фрейдом как часть психики, тесно связанная с нейрофизиологическим функционированием. Это и не бессознательное Юнга, которое я бы описал как все то, что происходит в подземных пещерах или (другими словами) в мировой мифологии, в которой существует связь индивида и материнских внутренних психических реальностей. В этом особом контексте бессознательное означает, что интеграция эго не способна охватить все. Эго слишком незрело, чтобы собрать все явления в области личного всемогущества.
Здесь нужно спросить: почему пациент продолжает беспокоиться о том, что принадлежит прошлому? Ответом должно быть, что переживание первичной агонии не может уйти в прошлое до того как эго сможет сначала собрать его в переживание в настоящем и в область всемогущего контроля теперь (допуская вспомогательную, поддерживающую эго, функцию матери (аналитика)).
Другими словами, пациент продолжает искать деталь прошлого, которая еще не пережита. Такой поиск принимает форму поиска этой детали в будущем.
Если терапевт не сможет успешно работать, принимая за основу то, что эта деталь — уже свершившийся факт, пациент будет продолжать бояться найти то, что он компульсивно искал в будущем.
С другой стороны, если пациент готов для некоего принятия странного рода истины, что то, что еще не пережито, тем не менее случилось в прошлом, тогда ему открыт путь для переживания этой агонии в переносе, в реакции на неудачи и ошибки аналитика. Пациент может иметь с ними дело в дозах, которые не чрезмерны, и пациент может рассматривать каждую техническую неудачу аналитика как контрперенос. Другими словами, пациент постепенно собирает первоначальные неудачи поддерживающего окружения в область собственного всемогущества и опыт всемогущества, который принадлежит состоянию зависимости (факту переноса).
Все это очень трудно, требует времени и болезненно, но, независимо от времени, не бесплодно. Бесплодна как раз альтернатива, и ее мы сейчас должны исследовать.
Бесплодность в анализе
Я должен считать гарантированным понимание и принятие анализа психоневроза. На основе этого допущения я утверждаю, что в случаях, которые я здесь обсуждаю, анализ начинается хорошо, проходит с естественными колебаниями; однако, происходит так, что аналитик и пациент посвящают много времени анализу психоневроза тогда как, фактически, расстройство психотическое.
Вновь и вновь аналитик и анализируемый довольны тем, что они вместе проделали. Это было убедительно, это было умно, это было удобно из-за неявного соглашения. Но каждое такое «преимущество» оборачивается провалом. Пациент прерывает и говорит: «Ну и что?» Фактически, преимущество не было преимуществом; это был новый пример того, как аналитик играет в игру пациента — откладывание главного вопроса. Да и кто может упрекнуть как пациента, так и аналитика (если, конечно, аналитик не играет, заменяя работу с психозом маневрами с психоневрозом, надеясь впоследствии избежать ловушки при помощи некоего фокуса судьбы, типа смерти одного из них или финансовой неудачи).
Мы должны допускать, что и пациент, и аналитик на самом деле хотят завершить анализ, но, увы, окончания не будет, если не достигнуто дно пропасти, если то, чего боишься, не было пережито. И, действительно, один способ выхода для пациента — пережить распад, срыв (физический или психический), и это может замечательно сработать. Однако, это решение не достаточно хорошо, если не включает аналитическое понимание и инсайт со стороны пациента, и, к тому же, многие пациенты, которых я имею в виду, — люди значимые и не могут позволить себе такой срыв, в смысле прохождения психиатрической госпитализации.
Цель этой статьи — привлечь внимание к возможности, что распад уже произошел в самом начале жизни индивида. Пациенту нужно «вспомнить» это, но невозможно вспомнить то, что еще не произошло, а это событие в прошлом еще не произошло потому, что пациента, с которым это произошло, там не было. В таком случае, единственный способ «вспомнить» для пациента — это пережить прошлое событие впервые в настоящем, то есть, скажем, в переносе. Тогда прошлое и будущее события случаются здесь-и-теперь и впервые переживаются пациентом. Это эквивалентно воспоминанию, и результат эквивалентен возвращению вытесненного, которое происходит в анализе психоневротического пациента (классический фрейдистский анализ).
Дальнейшие приложения этой теории
Нужна лишь небольшая модификация, чтобы распространить этот общий тезис относительно страха распада на специфический случай страха смерти. Возможно это более общий страх, тот, что включается в религиозные учения о жизни после смерти как будто для того, чтобы отрицать сам факт смерти.
Когда страх смерти — очень значимый симптом, обещание жизни после смерти не приносит облегчения по причине того, что для пациента характерно неудержимое стремление к поиску смерти. И снова — он или она ищет смерти, которая произошла, но не была пережита.
Смерть, рассматриваемая как нечто, случившееся с пациентом в прошлом, но не пережитое им ввиду незрелости, понимается как аннигиляция. Таким образом, развивается паттерн, при котором протяженность бытия прерывается инфантильными реакциями пациента на вторжение, то есть на те факторы окружающей среды, к вторжению которых привели неудачи поддерживающего окружения. (В этом конкретном случае проблемы пациентки начались очень рано, в результате материнской паники преждевременное осознание пробудилось до рождения, к тому же рождение было осложнено недиагносцированным неправильным предлежанием плаценты.)
Снова мои пациенты показывают мне, что концепцию пустоты можно тоже рассматривать через те же очки.
Некоторым пациентам нужно пережить пустоту, и эта пустота принадлежит прошлому, времени до того, как была достигнута степень зрелости, необходимая, чтобы эту пустоту пережить.
Чтобы понять это, нужно думать не о травме, а о том, что ничего не происходит, когда может произойти что-то значительное.
Пациенту легче вспомнить травму, чем то, что ничего не случилось, когда могло сучиться. В то время пациент не знал, что могло произойти, таким образом, не мог пережить что-либо, мог лишь заметить, что могло быть что-то.
Одна фаза в лечении пациентки иллюстрирует сказанное. Эта молодая женщина, бесполезно лежа на кушетке, могла сказать только: «В этом анализе ничего не происходит!»
На той стадии, что я описываю, пациентка обеспечивала косвенный материал, так что я мог понять, что, возможно, она что-то чувствовала. Я был способен сказать, что она чувствовала некие чувства, она переживала их как постепенно ускользающие, в соответствии с обычным паттерном, который приводил ее в отчаяние. Чувства были сексуальными и женскими. Они не проявлялись клинически.
Здесь- и-сейчас в переносе я (практически) был причиной того, что ее женская сексуальность выдыхалась; когда это было целенаправленно проговорено, у нас в настоящем оказался пример того, что с ней происходило множество раз. В данном случае (упрощая для краткости описания) у нее был отец, который сначала практически отсутствовал, а затем, придя в дом, когда она была маленькой девочкой, не желал женского я (самости) своей дочери и не обеспечивал мужских стимулов.
Далее, пустота — это условие для желания вобрать. Первичная пустота означает просто: до начала заполнения. Чтобы это состояние было осмысленным, нужна значительная зрелость.
Пустота, встречающаяся в лечении, — это состояние, которое пациент пытается пережить, прошлое состояние, которое нельзя вспомнить, а только пережить впервые теперь.
На практике трудность состоит в том, что пациент боится ужасов пустоты и в качестве защиты организует контролируемую пустоту, отказываясь от еды, не обучаясь или, наоборот, заполняясь с навязчивой жадностью, которая кажется патологической. Когда пациент может сам достичь пустоты и выдержать это состояние, пользуясь зависимостью от вспомогательного эго аналитика, тогда вбирание может начать становиться функцией удовольствия; принятие пищи не как функция диссоциированная (или отщепленная) как часть личности; таким же образом некоторые наши пациенты, неспособные учиться, могут начать учиться с удовольствием.
Основа всего обучения (так же как принятия пищи) — пустота. Но если пустоту не пережить как таковую вначале, она оборачивается состоянием, которого боишься, но, в то же время, навязчиво ищешь.
Таким же образом можно рассмотреть поиск личного несуществования. Можно обнаружить, что несуществование здесь — часть защиты. Личное существование тогда представлено элементами проекции, и человек пытается проецировать все, что может быть личным. Это может быть относительно изощренной защитой, цель ее — избегнуть ответственности (в депрессивной позиции) или избежать преследования (в том, что я бы назвал стадией самоутверждения, то есть стадией Я есть с непременным следствием Я отвергаю все, что не я). В качестве иллюстрации здесь удобно использовать детскую игру «Я — король замка, ты — грязный мошенник».
В религиях эта идея может проявляться в концепциях единства с Богом или вселенной. Можно увидеть как эта защита отрицается в экзистенциалистских работах и учениях, где существование превращается в культ, в попытку преодолеть личную тенденцию к несуществованию, которая является частью организованной защиты.
Во всем этом может быть позитивный элемент, не являющийся защитой. Можно сказать, что только из несуществования возникает существование. Удивительно, как рано (еще даже до рождения и, определенно, во время процесса рождения) может быть мобилизовано осознание преждевременного эго. Но индивид не может развиваться из корня эго, если тот не связан с психосоматическим опытом и первичным нарциссизмом. Именно здесь начинается интеллектуализация эго-функций. Нужно заметить, что все это происходит на значительном расстоянии во времени до установления чего-либо, что можно осмысленно назвать Я.
Резюме
Я попытался показать, что страх распада может быть страхом прошлого события, которое еще не было пережито. Потребность пережить его эквивалентна потребности вспомнить в терминах анализа психоневроза.
Эту идею можно приложить к другим соответствующим страхам, я упомянул страх смерти и поиск пустоты.