Как исключение может подтверждать правило
Исключение проверяет правило
В разговорной речи, в т.ч. и в научных дискуссиях, часто применяется известное выражение «Исключение подтверждает правило». Мало кто знает, что вошло оно в русский язык из латинских фразеологических словарей, а ещё меньше людей знают, что в русский перевод латинского выражения вкралась ошибка, искажающая смысл этого выражения. Да простят меня коллеги, кто знает об этой ошибке: вы входите в немногочисленную группу знающих. Критику, любые ваши замечания приму с благодарностью.
Открываем «Краткий словарь латинских слов и выражений», находим:
Exeptio probat regulam (эксцепцио пробат рэгулям) – в переводе на русский означает:
а) Исключение подтверждает правило. – так записано в словаре; это неверно.
б) Исключение проверяет правило. – так записано в других словарях; это верно.
Вариант «а» легко опровергается формальной (математической) логикой. Рассуждаем так: если одно исключение подтверждает правило один раз, то два исключения подтверждают правило дважды, три исключения – трижды и т.д. Если количество исключений стремится к бесконечности, то правило становится полностью состоящим из одних только исключений, т.е. оно перестаёт быть правилом, и таким образом утверждение «а» становится бессмысленным.
Если вместо слова «правило» мы поставим слово «закон» (в какой стране, вы и сами подставите), то наш математический расклад нисколько не пострадает. Да и вообще, от исключений в законах страдают или выгадывают люди, а математика эти изменения бесстрастно фиксирует.
Вариант «б» нет смысла проверять, поскольку здесь сразу становится ясно, что уже одно исключение опровергнет правило, а сколь угодно много проверок никак не повлияют на правило.
Лукавое утверждение (вариант «а») так и вошло в латинско-русский словарь, как «probat – подтверждает», в то время как в латинско-английский словарь глагол «probat» вошёл как «to test» – проверять, испытывать, пробовать. Такие случаи бывают в переводной литературе, когда берут за основу слово, ошибочно истолкованное, и вставляют его в словарь.
Тому есть подтверждение в художественной литературе. Известный всем россиянам литературный персонаж Шерлок Холмс в разговоре с доктором Уотсоном выложил это утверждение: «Я никогда не делаю исключений из правил. Исключения опровергают правило».
Лукавство варианта «а» обнаруживается также и в практической жизни. Когда я работал в полевой геологии, приходилось отбирать бороздовые, геохимические, гидрохимические пробы. И никогда мы не говорили и не писали в отчётах, что пробы нам нужны для того, чтобы что-то подтвердить. Назначение опробования состояло в том, чтобы установить аналитическим путём процентное содержание (к примеру) какого-то полезного компонента (или металла) в массиве горной породы. Или же отбирались технологические пробы для того, чтобы провести испытания рудной массы в технологическом процессе обогащения.
И ничего здесь не подтверждалось, как вы понимаете, а взвешивалось, проверялось, испытывалось, обсчитывалось. Всё делалось по правилам, по законам физики и химии, с использованием опыта предыдущих исследователей, и никаких исключений не допускалось. Смешно даже подумать, если бы кто-то начал выдумывать какие-то исключения. Работал инстинкт самосохранения, самый надёжный человеческий инстинкт.
Потому и бросилось мне в глаза несуразность утверждения: «Исключение подтверждает правило». Оно прочно вошло в обиходную речь, и с победоносным видом изрекается многими умниками, привыкшими скользить по поверхности предмета, не углубляясь в суть.
Пришло оно к нам в советские времена, когда модно стало «подтверждать» достижениями в цифрах заранее известные установки и директивы партии и правительства. Исключения (т.е. не подтверждение нужных результатов), как правило, не допускались. За это чиновники лишались премий, постов, должностей, долгожданных квартир и всяких перспектив. Хорошим работником считался тот, кто умел отрапортовать досрочно и с нужными результатами. И это стало правилом с редкими исключениями.
Подтвердить – значит угодить вышестоящему начальству. Так и подтверждают до сих пор устоявшиеся и не очень честные правила, которым никакие исключения не помеха.
Почему говорят, что исключение подтверждает правило, а не опровергает: примеры и факты
Риторический прием
Почему говорят, что исключение подтверждает правило, а не опровергает? Дело в том, что эта фраза обычно применяется человеком для того, чтобы подтвердить собственные тезисы, зачастую неправильные. На сайте Lurkmore даже есть раздел, посвященный этому выражению. Автор статьи утверждает, что оно является волшебным словосочетанием, которое надо приводить, когда аргумент нечем подкрепить.
Фраза «существование исключение подтверждает существование правил» действительно может стать сильным, но ложным аргументом. А благодаря тому, что употребляется она довольно часто, многие даже не задумываются над ее истинным смыслом. С ее помощью можно обратить противоречащие основному суждению факты на свою сторону, использовав в качестве риторического приема. Например, человек может утверждать, что все в мире видели летающие тарелки. Если собеседник скажет ему, что он и его семья не были свидетелями появления в небе НЛО, можно парировать пресловутым выражением «да, но это исключение — лишь подтверждение общего правила». И может показаться, что тот, кто убежден в постоянных визитах пришельцев на Землю, действительно прав. Но это — далеко не так. Чтобы понять, почему, стоит узнать, откуда взялась фраза о подтверждающих правила исключениях.
Немного истории
Выражение, которому посвящена статья, на латыни звучит так: «Exceptio probat regulam in casibus non exceptis». На английском ее можно сказать следующим образом: «Exceptions confirm the rules». Иногда его ошибочно приписывают Ивану Тургеневу. Но впервые оно было употреблено великим Цицероном. Он считал, что в случае, если есть некое исключение из одного правила, значит, есть другое, которое объясняет наблюдаемые факты, является более всеобъемлющим.
Цицерон использовал данный аргумент во время судебного процесса над Луцием Бальба старшим, которое слушалось в 56 году до нашей эры. Луций обвинялся в том, что он незаконно получил римское гражданство. Цицерон во время суда заявил, что между Римом и его ближайшими соседями есть договоренности, предполагающие у граждан невозможность двойного гражданства. То есть человек не может быть гражданином Рима, при этом не отказываясь от собственного. Луция обвиняли в том, что у него двойное гражданство. Цицерон заявил, что, если в некоторых соглашениях имеется исключения, значит, в тех документах, где они не прописаны, двойное гражданство по умолчанию разрешено. То есть наличие исключения говорит о том, что есть правило, из которого оно сделано, даже если у него отсутствует формулировка в письменном или любом другом виде.
Вот простой пример. Допустим, историки спорят, была ли в некоей переставшей существовать стране всеобщая воинская обязанность. Все, что удается обнаружить — это табличка, на ней указано, что мужчины, у которых есть дети в возрасте до 10 лет, освобождены от обязательной службы. По сути, обнаружено некое исключение. Но его существование говорит о том, что имелся закон, гласящий, что граждане мужского пола, у которых детей нет (или дети старше 10 лет), служить обязаны.
Как парировать в спорах
Что делать с тем, кто сказал в споре, что ваши доводы неверны, воспользовавшись расхожим выражением о правилах и исключениях? Прежде всего стоит попросить его привести другие примеры и факты, подтверждающие его правоту. В упомянутом разговоре об НЛО можно поинтересоваться, оставляли ли пришельцы какие-то следы своего присутствия, были ли сняты на видео или сфотографированы? Ведь если каждый человек хотя бы раз видел летающую тарелку, должны быть тысячи подобных свидетельств.
Можно приводить дополнительные аргументы. Например, собеседник считает, что всех женщин интересуют в мужчинах только деньги. Если сказать ему, что многие люди заводят семьи в студенческие годы, когда о высоких зарплатах не может быть и речи, он может ответить стереотипной фразой об исключениях из правил. Но статистика говорит о том, что количество браков, заключенных в молодые годы, весьма велико. А значит, далеко не всех женщин волнуют только доходы партнера.
В дискуссиях не следует опускаться до использования риторических приемов и ловушек. Фраза, которой посвящена статья, может обескуражить собеседника и вызвать у него когнитивный диссонанс. Но ее использование вряд ли поможет добраться до истины, ради поиска которой, как известно, и должен затеваться любой спор!
Исключение подтверждает правило?
ИСКЛЮЧЕНИЕ ПОДТВЕРЖДАЕТ ПРАВИЛО?
О пределах обязанности адвоката хранить профессиональную тайну
 |
| Юрий Пилипенко |
Как известно, жизнь гораздо богаче наших представлений о ней – даже тех, которые облечены в форму нормативных правовых актов. Нынешнее правовое регулирование адвокатской деятельности, и в частности определение в нем адвокатской тайны, бесспорно, следует рассматривать как завоевание адвокатуры, но пришло время и для инвентаризации «трофеев».
Закон, кодекс и практика
В Законе об адвокатской деятельности впервые в истории российского правового регулирования сделана попытка дать определение адвокатской тайны и заявлен принцип ее абсолютности: «Адвокатской тайной являются любые сведения, связанные с оказанием адвокатом юридической помощи своему доверителю» (п. 1 ст. 8). Адвокатское сообщество приняло Кодекс профессиональной этики адвоката, где содержится развернутая статья, посвященная профессиональной тайне (ст. 6). В некоторых других статьях Кодекса также содержатся важные нормы, связанные с адвокатской тайной, в частности норма о том, что адвокат не вправе разглашать без согласия доверителя сведения, сообщенные им адвокату в связи с оказанием ему юридической помощи (подп. 4 п. 1 ст. 9). В целом из содержания этого документа следует, что адвокаты не имеют права разглашать тайну никогда и ни при каких обстоятельствах (за исключением случая самозащиты, о котором – в следующий раз).
Однако любому, даже начинающему адвокату не раз приходилось сталкиваться с ситуациями, когда решение нужно принимать, сообразуясь не только с положениями нормативных актов, но и с собственными представлениями о добре и зле.
Помните фильм «Мимино»? Молодая женщина-адвокат, совсем недавно окончившая юридический вуз, втайне от своего подзащитного делает запрос по месту его жительства, чтобы выяснить истинные причины его неприязни к пострадавшему (ее доверитель Валико неожиданно напал на Папишвили, причинив телесные повреждения). А затем прямо в судебном заседании оглашает полученный ответ: пострадавший является отцом ребенка сестры подзащитного, но признавать этого ребенка не хочет. В результате обвиняемого освобождают прямо в зале судебного заседания.
Очевидно, сам Валико никогда не обнародовал бы такой факт, чтобы не опозорить публично честь своей сестры.. Но… процесс выигран!
Конечно, в этом деле, как это ни парадоксально, положительную роль сыграла неопытность адвоката – зрелый, мудрый защитник, тысячу раз все просчитав, поставил бы доверителя в известность о своем намерении (и, наверное, не получил бы разрешения его осуществить).
Но даже зрелым и умным не все понятно. Например, случается, когда адвокату в связи с исполнением профессиональных обязанностей становится известно о совершении серьезного преступления. Те времена, когда закон предусматривал уголовную ответственность за недонесение о некоторых преступлениях, давно миновали, и, в принципе, обязанность молчать об уже совершенном деянии редко подвергается сомнению.
Для обоснования необходимости молчать приводятся, в частности, следующие аргументы: во-первых, адвокат не должен выступать в качестве помощника карательных органов государства – он выполняет совершенно другую функцию; во-вторых, нельзя предавать человека, обратившегося за помощью. Первый аргумент связан с публичной функцией адвоката: будучи защитником, он не вправе содействовать выявлению преступлений, о которых ему стало известно при осуществлении профессиональной деятельности, и наказанию за них. Второй аргумент адресован непосредственно к этике взаимоотношений с доверившимся человеком.
Как должен поступать адвокат в таких случаях? Ведь речь идет о жизни и здоровье людей, возможно, не абстрактных, а близких, соседей.
С этим вопросом тесно смыкается другой – о возможности разглашения адвокатской тайны в ситуации, когда адвокату в связи с исполнением профессиональных обязанностей становится известно о готовящемся преступлении.
При обсуждении данной проблемы высказываются две диаметрально противоположные позиции. Сторонники первой исходят только из обязательств адвоката перед доверителем, то есть из того, что адвокат не может поступать вопреки воле доверителя и ни при каких обстоятельствах не вправе по своему усмотрению распоряжаться полученными от него сведениями о преступлениях. Они категорически утверждают, что любые оговорки на этот счет неизбежно приведут к превращению адвокатуры в агентурный аппарат органов расследования – такое можно представить себе только в государстве, стоящем в стороне от цивилизации.
Сторонники второй позиции, напротив, считают, что необходимо сообщать о любом уголовно наказуемом деянии. Это означает, что фактически они предлагают совместить обязанность хранить молчание с обязанностью доносить, для выполнения которой адвокату придется выяснять вопросы виновности, которые по закону вправе решать только суд.
По мнению большинства участников дискуссии, адвокат должен сообщать только о тех готовящихся преступлениях, которые относятся к тяжким или особо тяжким. Однако в соответствии с действующим Уголовным кодексом отнести преступление к той или иной категории можно лишь в зависимости от меры наказания за него. Речь может идти, скажем, и о налоговых преступлениях, и о даче или получении взятки, и о преступлении, связанном с контрафактом. Если адвокаты начнут доносить о подготовке особо тяжких экономических преступлений, то о независимой и уважаемой в обществе адвокатуре можно забыть.
Таким образом, главный вопрос дискуссии заключается в следующем: вправе ли адвокат в исключительных случаях и при соблюдении строго определенных правил донести о готовящемся преступлении? С одной стороны, он не может действовать вопреки интересам доверителя. С другой стороны, долг любого разумного человека – спасение людей, жизни или здоровью которых угрожает готовящееся преступление. Это один из самых интересных парадоксов в сфере адвокатской этики.
Он заключается в том, что императивы адвокатской этики не всегда совпадают с обычными нравственными требованиями – соотношение ее норм и общепринятых моральных устоев бывает весьма сложным.
Вопрос сводится к возможности или невозможности признания приоритета основополагающих норм морали, поскольку многие из них, и прежде всего нормы об абсолютной ценности человеческой жизни, нарушаются при совершении некоторых преступлений.
Выполнение правил не освобождает от ответственности
Нормы профессиональной этики требуют от адвоката ставить превыше всего интересы доверителя, запрещают наносить ему вред в связи с оказанием юридической помощи, допускают сокрытие деяний клиента (в том числе и противозаконных), отвергают в принципе возможность доносительства, но не освобождают адвоката от моральной ответственности за принятие решения о необходимости предотвратить преступление.
В то же время ценность адвокатской тайны как ключевого звена адвокатской деятельности такова, что далеко не всякая информация и не о всяком готовящемся преступлении может даже гипотетически рассматриваться в качестве возможного основания для доноса – действия, противоречащего самой природе адвокатской деятельности. Оценить ситуацию адвокату помогут совесть, профессиональный опыт, интуиция.
Казалось бы, не дело адвоката оценивать степень опасности предполагаемого преступления, соотносить ее с ущербом от нарушения адвокатской тайны. Но распространять «право доноса» на каждый случай готовящегося преступления невозможно – тогда о доверительности можно будет забыть.
Право доносить на доверителя или лиц, связанных с ним, если оно признано, но не осознано в правовой культуре как нечто исключительное, парадоксальное и почти невозможное, может быть истолковано, в том числе и адвокатом, весьма расширительно. Потому очень важно определить основания для признания за адвокатом этого права, условия его реализации, процедура реализации и юридические последствия использования этого права, в частности недопустимость признания такой информации в качестве процессуального доказательства, невозможность дальнейшего выполнения данного поручения адвокатом.
Сторонники точки зрения, допускающей это исключение из правила конфиденциальности, могут опереться на зарубежный опыт, в частности, на соответствующий пункт Типовых правил профессиональной этики Ассоциации американских юристов (п. 1.6). В нем четко определена возможность разглашения адвокатской тайны «для недопущения совершения клиентом преступных действий, которые могут, по мнению адвоката, привести к смерти или тяжким телесным повреждениям».
В нашей стране сравнительно недавно тоже было принято решение, в котором назван случай, когда сведения, связанные с оказанием юридической помощи, не подпадают под понятие адвокатской тайны, – определение Конституционного Суда РФ от 17 июня 2008 г. № 451-О-П. Конституционный Суд пришел к выводу, что налоговые органы вправе требовать от адвокатов и адвокатских образований сведения, которые необходимы для оценки налоговых последствий сделок, заключаемых с клиентами. Освобождение адвокатов и адвокатских образований от обязанности представлять в налоговые органы информацию и документы, подтверждающие полноту и своевременность уплаты налогов и сборов, по мнению высшего судебного органа, исключало бы всякую возможность налогового контроля и не соответствовало бы целям и смыслу налогообложения.
Впрочем, ФПА РФ давно смирилась с «налоговым вторжением» в адвокатскую тайну. Не исключено, что и другие ведомства проявят к ней «нездоровый» интерес.
Очевидно, что настало время для обобщения наработанного в квалификационных комиссиях адвокатских палат материала, осмысления его, нахождения закономерностей и, возможно, дополнения современного регулирования этого вопроса.
Как это сделать? Внести изменения в Закон об адвокатской деятельности и адвокатуре? Но сегодня мы не можем быть уверены в том, что попытка разумного регулирования этого столь деликатного вопроса возможна без существенного ущерба для интересов адвокатуры и граждан. Развить положения Кодекса профессиональной этики адвоката? Тоже рано. Несмотря на то что возможность сугубо корпоративного регулирования существует, не стоит недооценивать трудности, которые могут встретиться на этом пути.
На сегодняшний день представляется наиболее целесообразной выработка разъяснений Федеральной палаты адвокатов или Экспертного совета ФПА. Разъяснения необходимы для того, чтобы дать адвокатам четкие ориентиры, поскольку дисциплинарная практика выявила значительное число коллизий, требующих разрешения.
Можно привести следующие примеры. Допустим, являясь защитником или представителем, в связи с оказанием правовой помощи адвокат выясняет, что его доверитель (или третье лицо) совершил иное преступление или готовит преступление (для большей иллюстративности можно предположить, что это особо тяжкие преступления, направленные против жизни и здоровья людей). Адвокат также вполне может стать единственным свидетелем тяжкого преступления, например убийства.
И еще далеко не все коллизии вынесены на «товарищеский суд» квалификационных комиссий. Их появление на повестке дня – вопрос только времени.
Очевидно, что нравственный императив, которым должны руководствоваться наши коллеги, должен соотноситься с общими критериями, выработанными самой корпорацией.
Нужно решить внутрисистемные проблемы
Повторяю: современное регулирование института адвокатской тайны – наше завоевание, которое позволяет нам в максимальной степени оградить адвокатскую деятельность от нездорового любопытства оппонентов. Образно говоря, решается проблема «внешней угрозы»: во-первых, тайной являются любые сведения, связанные с оказанием юридической помощи, даже сам факт обращения; во-вторых, сведения, сообщенные в связи с оказанием юридической помощи, адвокат вправе разгласить только с согласия доверителя. К этому добавлен свидетельский иммунитет.
Но внутрисистемные проблемы при этом не решены. Уже известны случаи, когда адвокат оказывался перед выбором: либо попасть под суровую руку квалификационной комиссии и лишиться статуса, либо чувствовать себя соучастником тяжкого преступления, возможностью предотвратить которое он не воспользовался.
Вот яркий пример чрезмерно расширенного толкования понятия «адвокатская тайна». Осуществляя защиту в порядке ст. 51 УПК РФ, адвокат К. не подписала протокол допроса обвиняемого, что выяснилось в ходе судебного разбирательства. Суд вызвал К. на допрос, она явилась и дала показания, которые носили по сути технический характер: протокол не подписала по забывчивости, все, что в нем отмечено, подтверждаю, ходатайств не заявляла. Впоследствии К. была лишена статуса, в том числе и по основаниям, связанным с разглашением адвокатской тайны. Если предположить, что иных поводов для столь суровой кары не было, то произошедшее больше похоже на сведение счетов.
В принципе, то обстоятельство, что суды все чаще и чаще вызывают адвокатов на допросы, может быть, и есть тот «третий» звонок, после которого нам следует заняться более предметной систематизацией принципов применения норм об адвокатской тайне.
Отдельного разговора заслуживают вопросы о «хозяине адвокатской тайны» и о ситуациях, когда адвокаты, разглашающие профессиональную тайну умышленно (например, в рекламных целях) или по неосторожности (из хвастовства) не несут за это ответственности.
Казус Устинова: как исключение поможет подтвердить правила
Волна солидарности с актером Павлом Устиновым, стремительно, в стахановском режиме, приговоренным к трем с половиной годам лишения свободы за «вывих плеча» росгвардейца, напомнила дело Ивана Голунова. В том смысле, что, как и после обнародования сфабрикованных обвинений в адрес журналиста, в акции поддержки участвовали люди, далекие от политики, в том числе известные актеры, проявившие профессиональную солидарность. Возмутился абсурдным приговором даже глава генсовета «Единой России» Андрей Турчак. Но означает ли все это возможную смену репрессивного вектора власти, который стал очевиден минувшим летом?
Предел беспредела
Ответ: нет. Собственно, история Голунова показала, что власть готова мстить гражданскому обществу за свои же уступки ему. На следующий же день после освобождения журналиста, 12 июня, было разогнано шествие на Чистых прудах. Это выглядело как предупреждение и прецедент, что и подтвердили последующие события.
Даже если в случае Павла Устинова снова получится исключение из правил, например отмена приговора вышестоящими судебными инстанциями, это вовсе не будет означать смены репрессивного тренда. Ведь не менее абсурдны и другие приговоры по «московскому делу»: три года Кириллу Жукову за прикосновение к шлему «космонавта», три с половиной года Евгению Коваленко, бросившему в сторону стражей порядка урну, четыре года Константину Котову за неоднократное нарушение правил митингов, пять лет Владиславу Синице за пост в интернете, упорное преследование студента ВШЭ Егора Жукова. В сущности, это уже нечто большее, чем точечные репрессии. Свои решения судьи выносят, исходя из прецедента: раз можно назначать меру наказания, несоразмерную содеянному (а иной раз содеянное не доказано), — значит, это поощряемое поведение. Кем — не важно. Абстрактными верхами, атмосферой в стране. Так поступать не только можно, но и нужно, «лучше перебдеть, чем недобдеть».
Акции общественной солидарности, в частности в случае Егора Жукова, чье преследование похоже на попытку превентивно утихомирить московское студенчество, были и раньше. Однако в случае с Устиновым выяснилось, что и у беспредела силовой части политической системы есть предел, по крайней мере моральный. Председатель генсовета «Единой России» не самая значимая фигура в механизме власти, не генеральный прокурор и не глава Конституционного суда. Тем не менее его подключение к кампании поддержки осужденного — первый признак того, что конкретно этот приговор может быть пересмотрен. Каким образом? Например, изменить участь Устинова можно на том основании, что он — случайный прохожий, далекий от политики и вообще не на митинг шел. Чистых можно отделить от нечистых, жертв ошибки — от настоящих политических «преступников».
Как известно, Лаврентий Павлович Берия, лично избивавший на допросе бывшего посла в Лондоне Майского, сразу после смерти Сталина пригласил того в кабинет за накрытый стол, и, налив «английскому шпиону» вина, пожурил: «Что же вы, Иван Михайлович, оговорили себя». И как Майский, еще не знавший о смерти вождя, не настаивал на том, что он и есть «английский шпион», пришлось ему все-таки отправиться домой. Типичная жертва ошибки и скорректированных внешних обстоятельств.
Политический дебет-кредит
Но власти идут на уступки не столько под давлением общества, сколько под давлением обстоятельств. Исключения из правил — это всегда лишь подачка, создающая иллюзию готовности власти к диалогу с гражданским обществом, и подтверждение того, что в целом правила никто менять не собирается.
Имиджевый риск — единственно возможное основание, чтобы сдать назад. И всякий раз политический дебет-кредит взвешивается отдельно: как в случае с переносом строительства церкви в Екатеринбурге, в ситуации с Голуновым и, возможно, сейчас. И даже, по слухам, в деле Майкла Калви, где вдруг забрезжили признаки отсутствия состава преступления. Так что актеры, вставшие в пикеты у администрации президента, правильно выбрали место: именно здесь происходит взвешивание политического ущерба для образа власти.
Именно по этой причине в оттепель никто не поверит, даже если Устинов, дай бог, будет освобожден. И иностранные инвестиции не вернутся в Россию только потому, что Калви, опять-таки дай бог, обретет свободу. Потому что по-прежнему никто из обывателей не застрахован от ареста и срока за вымышленное преступление, никто из инвестирующих в российскую экономику не гарантирован от ареста по доносу разозлившегося бизнес-партнера или конкурента. Система работает на автопилоте, настроенном на «безопасность» власти. Ее перенастройка возможна только в ручном режиме и по сильно ограниченному числу кейсов.
Коренная проблема в том, что в Кремле, на Лубянке, в Охотном Ряду и по другим важным адресам не верят в существование неконтролируемого или не выращенного в тех или иных пробирках гражданского общества. В существование общественного мнения, которое может возникать не под влиянием абсурдистских телевизионных шоу. И в реальность свободных действий свободных людей, не инспирированных посольством США. Именно поэтому власть недооценила степень зрелости гражданского общества, иначе просчитала бы последствия акций устрашения, устроенных сначала росгвардейцами, потом следователями, затем судами и даже бюджетными организациями, подавшими гражданские иски к лидерам протеста за будто бы испорченное имущество, дополнительные расходы или недополученные доходы. В результате актеры, кинодеятели и даже учителя со священниками требуют прекращения «московского дела».
И выйти из этой ситуации куртуазно и красиво у власти вряд и ли получится. В «вежливых людей» и справедливых судей уже никто не поверит.