Как называется сачок для бабочек
Чем ловят бабочек? Ловля бабочек на свет
Для некоторых людей ловля бабочек считается специальностью. Их называют энтомологами. Главная задача этих специалистов – ловить насекомых для дальнейшего исследования. Нельзя охотиться на этих красавиц ради развлечения не только из жалости, но и потому, что они считаются одной из главных составляющих частей природы.
Чем охотиться?
Прежде чем ловить бабочек, нужно знать, что нет необходимости вылавливать взрослых особей. Можно собирать гусениц. Во-первых, их намного проще поймать. Во-вторых, человек имеет возможность отследить процесс перевоплощения гусеницы в бабочку. Также стоит учитывать, что в некоторых заповедниках и государственных парках не разрешается ловить этих насекомых. Правильнее всего делать это в собственном саду либо на приусадебном участке.
Вам будет интересно: Иногородний — это определение для путешественников
Чем ловят бабочек? Безусловно, один из самых распространенных вариантов – использование сачка. Его желательно сделать своими руками, чтобы у него было закругленное дно, благодаря которому вероятность нанести вред насекомому будет минимальной. Однако даже ловля бабочек этим методом в определенных местах требует разрешения ответственных лиц.
Как охотиться?
Всем известно, чем ловят бабочек. Для этого нужен хороший качественный сачок. Но не стоит их приобретать в магазине, так как обычно это детская игрушка, которая не совсем подходит для данной цели. У сачка должен быть широкий ободок, чтобы бабочка легко могла в него войти. Но слишком широким обод тоже не должен быть, так как могут возникнуть неудобства в обращении с инструментом. Также сетка должна быть достаточно широкой для того, чтобы противодействие воздуха не усложняло движений сачка. Желательно, чтобы он имел довольно крепкую ручку.
Необходимо не только знать, чем ловить бабочек, но и выполнять определенные правила:
Человеку стоит подумать, перед тем как ловить бабочек. Для какой цели ему это нужно? Не стоит забывать, что это живые существа и не нужно ради забавы лишать их существования.
Ловля бабочек на свет
Существует еще один способ, чем ловят бабочек, название которого – световые ловушки. Этот метод предназначен для ловли ночных насекомых. Свет – великолепная ловушка. Ловлю бабочек давно и активно используют в своей практике опытные энтомологи. Если правильно подобрать период ловли, есть вероятность того, что через несколько часов в морилках будет большое количество насекомых (не только бабочек). Преимущество данного способа заключается в его простоте. Сделать такую ловушку можно самостоятельно. Главное – иметь необходимые инструменты.
Теперь вам стало известно, чем ловят бабочек. Как называются способы – это сачок и световая ловушка. При правильном их использовании оба приспособления достаточно эффективны.
Кто придумал сачок?
Сегодня сачок является незаменимым орудием энтомологов, рыбаков и аквариумистов. Но были времена, когда этот незамысловатый предмет использовался куда чаще, чем сегодня.
Рыбное происхождение
Вряд ли нашим пещерным предкам в нелёгком труде по добыче пищи был нужен сачок. Для ловли мамонта, лося или даже рыбы это приспособление было ни к чему. Но уже в каменном и бронзовом веке рыбу научились ловить сетью. По мнению историков, рыболовные сети человек научился изготавливать в конце палеолита — около 10 тысяч лет назад, когда усовершенствовалась технология плетения волокна.
С появлением сети человек стал изготавливать и другие приспособления для лова рыбы: бредни, неводы и сачки. Именно с помощью большого сачка древние египтяне осуществляли лов рыбы на мелководье Нила. Иногда они использовали его для подсекания большой добычи, пойманной на крючок. В момент извлечения рыбы из воды, чтобы избежать обрыва верёвки или схода рыбы с крючка, сачок опускали в воду и подводили его под рыбу. Впрочем, за несколько тысяч лет использование сачка в рыболовстве ничуть не изменилось. С той лишь разницей, что сегодня такое приспособление сами рыбаки называют «подсак». Этот вспомогательный инструмент состоит из рукоятки длиной более метра и обруча (или прямоугольника) с натянутой на него мелкоячеистой сеткой. Причём сетка образует мешок, в который и попадает рыба при вываживании.
Интересно, что сетью египтяне ловили не только рыб, но и водоплавающих птиц. Сеть растягивали на небольшом участке озера, окружённом зарослями камыша, за которые привязывали концы сети. По периметру сети продергивали верёвку, за которую резко дёргали четверо ловцов, увидев достаточное количество добычи. За один раз можно было поймать 30-40 гусей или пеликанов. Ловить же птиц с помощью сачка было невозможно, те просто улетали при приближении ловца. А вот летающих насекомых египтяне если и ловили, то тоже не сачком. Размеры ячеек их сетей были таковы, что они никак не могли удерживать столь мелкую добычу.
На хутор за капустницами
Долгое время сачок оставался вспомогательным орудием лишь для рыбаков. Ситуация стала меняться примерно в XVII веке, когда стараниями таких биологов, как голландец Сваммердам, итальянцы Мальпиги и Буонанни и немец Гедарт, возникла энтомология — наука о насекомых. Для того чтобы пристально изучить насекомое, необходимо было его изловить. И лучший инструмент для этого, нежели сачок, найти было трудно. К счастью, уровень технологий текстильного производства на тот момент был уже таков, что на смену крупной ячеистой сети пришли более изящные ткани. Например, марля. Эта прозрачная и лёгкая хлопчатобумажная ткань отличалась от обычной тем, что в ней нити не прилегали одна к другой вплотную, а разделялись едва заметными интервалами. Но марля была недостаточно прочна и на сачках быстро выходила из строя.
Куда практичнее были такие ткани, как газ и кисея. В первой за счёт пространства между нитями ткань получалась нежной и полупрозрачной. Во второй нити основы попарно обвивали нити утка, взаимно перекрещиваясь между собой, что также придавало ткани лёгкость. Правда, газ и кисея были куда дороже, нежели марля, но вполне оправдывали себя.
В XIX веке с развитием эпохи колониализма богатые люди стали покупать и собирать экзотических бабочек. Их раскраска завораживала, словно яркие цветы. Но в отличие от цветов, наколотые на булавки насекомые не вяли. Иметь большую коллекцию тропических бабочек было весьма престижно. В XVIII веке английские коллекционеры бабочек даже прозвали себя аурелианами, от латинского термина aureus («золотой»). То был намёк на золотистую окраску куколок некоторых бабочек.
Именно коллекционирование бабочек начиная с XVIII века, стало причиной повального распространения сачков по всей Европе. Не избежал чар бабочек и мотыльков и первый российский император Пётр I. Нет, он не бегал по лугам с сачком. А просто купил коллекцию бабочек для Кунсткамеры. Со временем она разрослась до 6 миллионов экземпляров и сегодня принадлежит Зоологическому институту Российской академии наук.
Исходя из способа лова насекомых, энтомологи разделяют свои сачки на три типа. Первый — сачок для лова в воздухе. Он подходит для ловли бабочек, двукрылых, стрекоз и всех других насекомых на лету. Этот сачок лёгкий и с нежным мешком. Второй тип — сачок для «кошения». Им ловят насекомых, сидящих на травянистой растительности, методом «кошения». Третий вариант — сачок для ловли насекомых в воде. Впрочем, Отличить внешне один от другого сможет только опытный специалист.
Откуда выражение?
Журнал: Загадки истории №51, декабрь 2020 года
Рубрика: Люди и вещи
Автор: Алексей Аникин
Профессия: охотники за бабочками
Охотиться на эту бабочку непросто и не вполне безопасно.
Парусник Блюме — Papilio blumei — обитает только здесь, на индонезийском острове Сулавеси, и только на определенной высоте. Бабочка скрывается в горах, среди отвесных скал, покрытых тонким слоем влажной земли: стоит схватиться рукой за опору или просто сделать неосторожный шаг, как вниз срывается мини-оползень. В какой-то миг, где-то между долиной и остроконечным пиком, меня вдруг осеняет: так вот почему некоторые бабочки так ценятся, а спрос на редкие экземпляры столь высок на черном рынке.
…Охотник по имени Джесмин Зайнуддин на мгновение замедляет шаг. «Еще чуть выше», — решает он.
Джесмин живет на этом острове всю жизнь, и за десятки лет вокруг него сплелась целая сеть: информаторов, перевозчиков и ловцов — с их помощью бабочки с вершин местных гор попадают к коллекционерам всего мира. Сегодня его утро началось в Макассаре — городе на юго-западной оконечности острова. Фургон умчал Зайнуддина с несколькими помощниками по извилистой дороге сквозь джунгли, прочь от жары, разлившейся в низинах. Машина остановилась в горной деревушке: дорога стала слишком крутой и скользкой. Прихватив припасы, Джесмин и его команда пересели на шесть мотоциклов (водители — по большей части совсем мальчишки). Дорога сузилась до тропы, затем последовала череда висячих мостов, пересекать которые пришлось по очереди — даже двух мотоциклов им не выдержать. В следующей деревушке тропа и вовсе обрывалась. Все спешились, взвалили на спины мешки с рисом, взяли кувшины с водой и стали карабкаться вверх.
В конце концов мы доходим до горного склона с террасами рисовых полей, и наверху показывается наша цель — хижина. Джесмин построил ее сам и поставил высоко, на сваях. Один за другим путники пробираются внутрь, карабкаясь по бревну. Под лучами заходящего солнца Джесмин расслабляется и растягивается на полу хижины. Он уже немолод, и тащить на себе припасы с каждым разом все труднее. Завтра, обещает он, начнется настоящая охота. А пока две женщины из команды принимаются стряпать ужин.
О чем бы ни заговорил Джесмин, о чем бы ни вспомнил — все вертится вокруг бабочек. Он изучает, выслеживает и ловит их.
Это началось, когда в детстве он повстречал одного иностранца. Теперь на него самого работает целая армия вооруженных сачками мальчуганов. Все вместе они — низшее звено торговой цепи, которая заканчивается в роскошных гостиных и кабинетах директоров компаний за тридевять земель отсюда: есть на свете коллекционеры, готовые платить тысячи долларов за экземпляры, которыми потом любуются, упрятав под стекло.
В сгущающихся сумерках стряпухи посмеиваются над Джесмином, лежащим ничком на полу. Старшая — Муджиауна, его жена, они вместе без малого три десятка лет. Супруги то и дело обмениваются улыбками.
С декабря по март Бако Бугис мигрирует вслед за бабочками на сотни километров вглубь индонезийских лесов. Он выслеживает неуловимых орнитоптер, порой отыскивая всего лишь пару штук за целую неделю. Торговцы могут заплатить за них до сотни долларов, коллекционеры-иностранцы — намного больше.
Хижина примостилась на западном склоне горы, и новый день приходит вместе со снопами солнечных лучей, скользящих между косогором и низкими тучами. Теперь, говорит Джесмин, он редко взбирается на самую вершину. Но сегодня за компанию со своим любимцем, молодым ловцом по имени Арис, Зайнуддин преодолеет часть пути. Оба вооружились сачками.
Мимо рисовых полей бежит ручей, ведущий к маленькой реке. По пути Джесмин не закрывает рта (бабочки глухи к людским голосам), но при этом его глаза читают лес, будто книгу, написанную на понятном ему языке. Среди папоротников и вьющихся лиан, под аккомпанемент падающих капель, от него не скроется ни одно крохотное крылатое существо, притаившееся на нижней стороне листа.
Бабочек ловил еще отец Джесмина, где-то с начала 1970-х. Они жили в деревне под названием Бантимурунг, той самой, которую в XIX веке посетил Алфред Рассел Уоллес, великий британский натуралист. Уоллес описывал Бантимурунг как «прелестное местечко, усеянное россыпями веселых пестрых бабочек — оранжевых, желтых, белых, синих и зеленых — которые, если их потревожить, сотнями взмывали в небо, сбиваясь в разноцветные облака».
Зайнуддин-старший был не слишком разборчив. Он ловил все, что порхало возле дома, и предлагал заезжим иностранцам. Зачастую те оказывались настоящими знатоками бабочек и по части технических новшеств могли дать фору местным жителям. К примеру, когда Джесмин был маленьким, коллекционер-француз показал ему стеклянный колпак, под который сажал бабочек, напустив туда немного эфира. «Такая вот была у него банка-убийца», — вспоминает Джесмин.
Вскоре семье пришлось сняться с насиженных мест из-за одного масштабного правительственного проекта, но банка-убийца осталась в памяти, заставив задуматься: как легок полет бабочки — и как же легко его оборвать.
Следующий поворот в судьбе Джесмина случился несколько лет спустя, в 1980-х. На Сулавеси прибыла компания японцев, интересовавшихся бабочками. Один из них, мистер Нисияма, как называет его Зайнуддин, немного говоривший по-индонезийски, приметил мальчика. Джесмин показался ему смышленым и внимательным, да и к бабочкам он явно питал неподдельный интерес.
В следующие два десятилетия мистер Нисияма много раз наведывался на остров, и Джесмин всегда сопровождал его в экспедициях в горы. По пути японец раскрывал юному помощнику мир бабочек — как они летают, размножаются, отдыхают, что их привлекает, а что отпугивает. Лишь много лет спустя Джесмин узнал, что его наставником был Ясусуке Нисияма, выдающийся энтомолог.
Наконец Джесмин указывает на место за высоким водопадом. «Вон там», — только и бросает он. Так вот где живут парусники Блюме!
Охотник за бабочками на острове Бачан в Индонезии сортирует свои находки, которые продаст на Бали. Оттуда бабочек развозят по всей Азии и дальше — коллекционерам со всего света.
Мы с Арисом карабкаемся дальше. Джесмин остается внизу. Прежде чем раствориться в лесу, Арис вглядывается в туманную дымку над водопадом. Рассеянно поводит сачком, описывая плавные арки. Сетка развевается в воздухе, будто паутина.
Оказывается, впереди целая череда водопадов. Мы взбираемся все выше и выше, разрывая пелену облаков. Арис открывает треугольный деревянный короб, покачивающийся у него на поясе, и извлекает оттуда треугольник вощеной бумаги. Из треугольника он осторожно достает ту, из-за которой и проделал весь этот долгий путь. Papilio blumei.
Ее крылья будто черный бархат, и на каждом сверху вниз протянулась лазоревая полоска. Эта бабочка — настоящая драгоценность, сразу ясно, почему коллекционеры с далеких континентов так хотят ее заполучить.
Арис срезает с дерева щепку, не больше спички, и хорошенько заостряет кончик. При помощи импровизированной булавки между грудью и брюшком он накалывает бабочку на большой листок какого-то растения, после чего прячется за каменной грядой.
«Самка, — говорит он. — Самец должен прилететь за подругой».
Арис устраивается поудобнее во впадине в скале — нам остается только ждать.
Арис вместе со своей женой и новорожденным ребенком живет в хижине Джесмина круглый год, на жизнь они зарабатывают тем, что растят рис и ловят бабочек. Как и другие ловцы, он приносит добычу Джесмину, который платит за каждую особь несколько центов. Сам Джесмин сбывает «улов» либо на рынке в Бантимурунге, либо одному дельцу в Джакарте — индонезийскому спецу по бабочкам, который перепродает их торговцам по всему миру. Когда парусник Блюме очутится под стеклом у конечного продавца, его цена взлетит почти до сотни долларов. Другие виды, охраняемые на международном уровне, стоят и вовсе космических денег.
На индонезийском острове Сулавеси: молодая женщина разбирает свою добычу. Ловцы — первое звено в цепи между бабочкой и коллекционером. Зачастую часть года семья трудится на ферме, а часть — ловит бабочек. Каждый экземпляр может принести им пару центов.
Идея торговать бабочками кажется старомодной, во вкусе викторианской эпохи, но интернет вдохнул в современный рынок новую жизнь. В 2017 году британские власти впервые осудили виновного в поимке и убийстве голубянки арион, одной из редчайших бабочек Соединенного Королевства: в результате расследования полиции удалось выйти на аккаунт британского коллекционера Филиппа Каллена на сайте онлайн-аукциона.
Сегодня трудно представить истинные масштабы мирового черного рынка, но, по примерным оценкам, его оборот достигает сотен миллионов долларов в год.
«А дома у вас бабочки встречаются? » — спрашивает Арис.
«Бывает», — уклончиво отвечаю я.
Мы долго сидим бок о бок. Час за часом. Выслеживая бабочек, познаешь все прелести сосредоточенного уединения. Но вот Арис указывает на небо: «Смотрите!».
Высоко в древесных кронах — выше, чем я высматривал бы бабочку — мелькает вспышка синего, будто россыпь конфетти. Мало-помалу наша будущая добыча снижается, дрейфуя и петляя, по направлению к приманке. Вблизи я замечаю: они с приманкой совершенно не похожи. Приближающаяся бабочка вся переливается, и не одним оттенком, а целой палитрой красок. Ее цвет имеет четвертое измерение. При движении он меняется каждую секунду, в зависимости от того, под каким углом лучи солнца падают на крылья.
Ученые давно мечтают воспроизвести это свойство парусника Блюме. В 2010 году команда исследователей из британских университетов Кембриджа и Эксетера попыталась описать его суть в журнале Nature Nanotechnology: «Хотя физика структурных цветов вполне понятна, это не упрощает задачу имитации природных фотонных структур. Мы используем сочетание разных нанотехнологий, в том числе напыление и атомно-слоевое осаждение из коллоидных растворов, чтобы получить фотонные структуры, имитирующие эффект цветосмешения на крыльях индонезийской бабочки Papilio blumei».
Вся эта нанофизика и неописуемая красота открываются мне, когда бабочка снижается. Но не успел самец порхнуть к вожделенной партнерше, как его накрыл сачок Ариса. Мне больно это видеть.
А лицо Ариса сияет от радости. Это и правда радость, спору нет — за огромное терпение и мастерство он вознагражден сполна. Теперь жена с ребенком не останутся голодными. Он осторожно извлекает из сачка свой улов. Зажав крылышки между большим и указательным пальцем, другой рукой он с секунду сжимает тельце, и бабочка умирает.
Торговец бабочками в провинции Западное Папуа приманивает мотыльков для японского коллекционера, сооружая западни из белых ярко подсвеченных простыней. Деревенские жители разводят бабочек на продажу и работают проводниками. Обеспечивая население работой, бабочки играют важную роль в местной экономике, но усилия защитников природы порой идут насмарку.
Арис подбирает приманку, засовывает новый экземпляр в маленький треугольный конверт из вощеной бумаги и кладет его в короб. Насвистывая себе под нос, он меряет тропу шагами.
Мы молча спускаемся с водопадов. Мне трудно забыть эту картинку: парусник Блюме затих в руках ловца. Бабочка была по-прежнему великолепна, но вся ее четырехмерность улетучилась в одно мгновение.
…В следующие пару дней ловцы стекаются в хижину Джесмина, чтобы показать свою добычу. Они идут со всех концов, то утром, то вечером, выныривая из темноты.
Их улов — по большей части бабочки, но есть еще горстка мотыльков и других насекомых. Однажды вечером на закате несколько ловцов беседуют на крыльце у Джесмина. Вдруг один из них — уже в летах — срывается с места, хватает сачок. Под одобрительные возгласы товарищей он карабкается вверх по холму, размахивая сачком вслед за призрачными очертаниями чего-то темного в воздухе. Наконец он возвращается, и ловцы по очереди рассматривают его добычу — орнитоптера, или птицекрылка. Редкий охраняемый вид.
«Да это малявка», — усмехается Джесмин.
И все равно она огромная — закрывает всю ладонь. Крылья кажутся тусклыми и пестрыми, но Джесмин отодвигает переднее крыло от заднего, и между ними мелькает желтый всполох. Так вот какая красота скрывается от посторонних глаз!
Добычу надо отпраздновать. Как говорят ловцы, птицекрылку можно дорого продать, даже дороже парусника. Почему — они не обсуждают. Все и так понятно: если ловля парусника Блюме запрещена законом на территории национального парка Бантимурунг-Булусараунг, то охота на орнитоптеру ограничена повсюду. Так что прямая дорога ей на черный рынок.
На следующий день Джесмин спускается с горы на базар за пределами парка Бантимурунг.
Неуловимые оттенки рождают лучезарные цвета. Разнообразие куколок (конечная стадия метаморфозы, которую венчает появление крылатой бабочки) орнитоптеры имитирует особенности растений, окружающих окуклившихся гусениц. Эти насекомые обитают в Камбодже. Фото: Роберт Кларк
Парк Бантимурунг виден издалека. Это часть одного из крупнейших в мире карстовых ландшафтов: известняк и почва вымывались, оставляя после себя огромные каменные конусы и башни. Коридоры между ними петляют и ныряют вниз, порой уходя под землю.
Люди здесь собираются двух типов. Во-первых, туристы. Они щеголяют в футболках с бабочками, прихлебывают из чашек с бабочками и лакомятся сладостями в форме бабочек под зонтиками, разрисованными бабочками.
Совсем другой тип — по большей части мужчины в рубашках без всяких там чешуекрылых. Это перекупщики, и они пришли сюда по делу. Они придирчиво разглядывают прилавки, заваленные тысячами насекомых в рамках или ящиках под стеклом. Индонезийские законы, регулирующие ловлю, продажу и экспорт бабочек, запутанны и изобилуют исключениями, которые в определенных случаях позволяют покупать и продавать даже представителей видов, находящихся под угрозой исчезновения и разводимых для коммерческого рынка. Но как отличить дикую бабочку от выращенной в питомнике?
Следом за Джесмином лавируя между прилавками, я спрашиваю: есть ли тут сектор законной торговли и сектор черного рынка? Он соединяет ладони и сплетает пальцы рук, давая понять, что два рынка — единое целое.
Если он заметит на прилавке охраняемый вид, несложно ему будет показать?
Джесмин улыбается и кивает. Он шагает вдоль прилавков, слегка дотрагиваясь пальцами до рамок и ящиков. «Эта, — говорит он. — Эта… эта… эта… эта… эта… эта… эта…» Да их тут не меньше половины!
Коллекционеры и торговцы продают и покупают бабочек из Африки, Азии, Северной и Южной Америки и других уголков планеты на ежегодной ярмарке насекомых в Токио. Хотя у ярмарки нет собственного интернет-сайта, сюда стекаются энтузиасты со всего света. Международный рынок бабочек, как и сами крылатые создания, невидим и неуловим. По примерным оценкам, его оборот составляет сотни миллионов долларов в год.
Когда дельцы, те, что в рубашках без изображений бабочек, настроены серьезно, они ныряют за прилавки, в подсобки, чтобы обсудить сделку. Джесмин серьезен как никогда. В задней комнатушке одного из магазинов продавец показывает ему несколько коробок, битком набитых треугольниками из вощеной бумаги.
Из сачков мальчишек на далеких островах эти бабочки перекочевали в фургоны агентов-посредников, а теперь наконец сюда — их тут видимо-невидимо, и все они томятся в ожидании заморских покупателей.
Власти, разумеется, в курсе?
Джесмин снова молча улыбается. Подойдя к окну, он показывает на толпу: «Гляди… гляди… гляди». Тут и там прохаживаются полицейские в форме, но они и ухом не ведут.
«Пойдем, кое-что покажу», — говорит Джесмин.
Мы входим в парк: нас встречают видавший виды отель и созданная самой природой водная горка. Группы туристов во главе с гидами движутся по направлению к подземным пещерам. Все вокруг пестрит изображениями бабочек, даже мостовая, но живых насекомых в воздухе не видно. «А властям все равно», — сетует Джесмин.
Он показывает на здание: «Там я жил в детстве». Национальный парк Бантимурунг стал тем самым правительственным проектом, который и согнал семью с насиженного места, когда Зайнуддин был еще ребенком.
Джесмин увлекает меня глубже в парк, мимо своего бывшего дома, мимо застекленного террариума, в котором когда-то жили бабочки (теперь там совсем пусто). Повернув за угол и спустившись по узкому проходу, оставив позади толпы народа, он замедляет шаг.
Долетающие издалека звуки режут слух — туристы резвятся в аквапарке. «Это была моя семья», — тихо говорит Зайнуддин. Он стоит перед маленьким садиком с большими камнями, и до меня не сразу доходит, что это за камни.
Инсталляция парусника Блюме возвышается над входом в экопарк Бантимурунг. Окружающая его охраняемая территория, созданная в 2004 году, помогает бороться с опасностями, которые угрожают бабочкам, — потерей среды обитания и использованием ядохимикатов. Но, увы, и там тоже промышляют браконьеры.
Дома Джесмин играет на полу с маленькой внучкой. Он хочет, чтобы сын пошел по его стопам и тоже занялся бабочками, но тот, увы, не проявляет никакого интереса.
Пока они играют, я рассматриваю карты здешних мест. Оказывается, национальный парк Бантимурунг-Булусараунг больше, чем я думал. Гораздо больше. Как там называется ближайшая к его хижине деревня?
«Лайя», — отвечает Джесмин.
Я ищу ее на карте — крошечная точка у подножия горы. В самом сердце парка.
Выходит, все бабочки, которых он и его ловцы приносят с той горы, пойманы незаконно.
Джесмин пожимает плечами.
«Пока есть лес, будут и бабочки», — рассуждает он.
Это его земля, его владения, родина его семьи. Власти лишили его прав, принадлежавших ему от рождения, вот он их себе и возвращает.
— Но если все будут делать то же самое… — начинаю я. Впервые Джесмин ощетинивается:
— Пока есть лес, — повторяет он. — Но они его отбирают.
Выставив вверх указательный палец, гневным речитативом он перечисляет научные названия бабочек. Из всего потока я выхватываю наугад — Ixias piepersi (белянка Пиперса) — и ищу соответствующую картинку в одной из иллюстрированных книг Джесмина. На первый взгляд эта бабочка ничем непримечательна — желтоватая и мелкая. Но этот вид обитал лишь на полоске побережья между Бантаенгом и Булукумбой в южной части острова. Теперь прибрежные рыбоводческие фермы уничтожили среду обитания этой белянки, и Джесмин боится, что виду грозит вымирание.
С 1831 года хрупкие создания природы манят коллекционеров в магазин-музей Дейроля в Париже, где выставлены чучела животных, птиц и насекомых. Уже в те далекие времена Европу захватила страсть коллекционировать бабочек, а лепидоптеристы пустились на поиски образцов по всему свету. Сегодня это хобби особенно популярно в Японии.
На глаза Зайнуддина наворачиваются слезы. «Никто не любит купу-купу больше, чем я, — говорит он. — Посмотри на мой дом. Оглянись вокруг».
Бабочки вытканы на скатерти и пестрят со всех сторон, нарисованные красками. Джесмин хранит книги мистера Нисиямы на японском и английском с его дарственными надписями. Он не может их прочесть, зато разглядывает вместе с внучкой. Даже камни, из которых сложены стены, — и те напоминают очертания знакомых крыльев.
В доме у Джесмина, как и в жизни, нет ни одного уголка, которого бы не коснулись бабочки.
Трудно сказать, почему эти создания так завораживают нас. Почему коллекционеры викторианской эпохи были помешаны на бабочках, а современные японские бизнесмены отводят им целые комнаты. Или почему великий писатель Владимир Набоков изучал их всю жизнь.
«Я охотился на бабочек в разных краях и обличьях, — писал он в автобиографии «Память, говори», — стройным мальчиком в гольфных шароварах и матросской шапочке, тощим космополитом-изгнанником в фланелевых штанах и берете, пожилым толстяком без шляпы и в трусиках».
Подозреваю, что прелесть кроется в самой их эфемерности. Подобно паруснику Блюме, которого Арис сжимал пальцами на горной вершине острова Сулавеси, они словно балансируют на грани небытия. Миг — и, упорхнув, окажутся по ту сторону смертной завесы. Эти хрупкие создания, почти недосягаемые при жизни, только после своей смерти утоляют нашу жажду обладания совершенной красотой.
Как-то весной в нашем доме в Алабаме моя младшая дочка спросила: «Знаешь, что мама всегда хотела сделать? »
Ей теперь одиннадцать, мы осиротели четыре года назад. Четыре года меня будто током бьет от таких вопросов. Они напоминают мне о том, что я так и не нашел новую спутницу жизни, и потому у девочек нет матери. Напоминают обо всем, чего я не сделал. Чего сделать не могу — или даже не пытаюсь, потому что я устал. Потому что я один.
Но ей нельзя всего этого показывать, поэтому я отвечаю: «Нет, что?» — «Сад с бабочками», —
«Хорошая идея», — соглашаюсь я. И мысленно, сам себе: и правда хорошая, это можно.
И вот мы выбираем место в саду, выкапываем несколько ямок и сажаем растения и цветы, которые так любят бабочки-монархи. Особенно лантану шиповатую и бульбину кустарниковую.
Когда все наконец готово, мы оглядываем дело наших рук. Старшая дочка выносит вердикт: «Неплохо. Надеюсь, прилетят». Прилетят, говорю я. Надо просто подождать.