Как называли византию в древней руси
Византия
Византи́я – (Восточная часть Римской империи, Византийская империя), государство, существовавшее в период с IV в. по 1453 г., образованное при распаде Римской империи на две части: восточную и западную.
Какая форма правления была в Византии?
От Римской империи Византия унаследовала монархическую форму правления с императором во главе. С VII в. глава государства именовался автократор (греч. Αὐτοκράτωρ – самодержец) или василевс (греч. Βασιλεὺς – царь).
Когда образовалась Византия?
У ученых нет единого мнения относительно даты образования Византии как отдельного государства: то есть той даты, которую, собственно, следует принять за начальную точку отсчёта существования Византии (а не просто восточной части Римской империи). Многие считают, что она сформировалась в 395 г. в связи с окончательным разделением Римской империи на западную и восточную части после смерти императора Феодосия I. Другая распространенная дата – 330 г. – условная точка отсчета, принятая под влиянием мнения, что в этом году Константинополь – Новый Рим – был объявлен столицей Восточной Римской империи; середина IV в. (превращение Константинополя в полноправную столицу, время Констанция II); середина VI в. (правление императора Юстиниана I); середина VII в. (эпоха после войн Ираклия I с персами и арабами).
Как официально называлась Византия?
Самоназваний у Восточной Римской империи начиная с III–IV вв., в том числе после падения Константинополя в 1453 г., было несколько: государство ромеев, или римлян, (βασιλεία τῶν Ρωμαίων), Романи́я (Ρωμανία), Ромаи́да (Ρωμαΐς). Слово «византийцы» использовалось, в основном, для обозначения жителей Константинополя – по названию древнего города Византий (Βυζάντιον), который был своего рода «предтечей» Константинополя, а сами жители империи называли себя ромеями – римлянами (Ρωμαίοι), ими правил римский император – василевс (Βασιλεύς τῶν Ρωμαίων), а их столицей был Новый Рим (Νέα Ρώμη) – именно так обычно назывался основанный Константином город. Западные источники на протяжении большей части византийской истории именовали ее «Империей греков», в Древней Руси Византию обычно называли «Греческим царством», а ее столицу – Царьградом.
Почему Византия сегодня называется Византией?
Данное название впервые встречается в западноевропейской традиции: первое использование этого термина было зафиксировано в сочинениях Приска. Употребляли его также Малх Филадельфиец, Аммиан Марцеллин, Иордан. После падения Рима в 476 г. необходимость как-то отдельно обозначать Восточную и Западную Римские империи отпала – осталась единственная Римская империя, и термин, утратив функциональность, фактически вышел из употребления. В научный обиход слово вернулось уже после падения Византии, благодаря труду немецкого гуманиста и историка Иеронима Вольфа (в XVI в.) «Корпус византийской истории», представляющему собой небольшую антологию сочинений историков Восточной империи с латинским переводом. Именно с тех пор это понятие вошло в оборот в Западной Европе, а затем и во всем мире.
На каком языке говорили жители Византии?
Ромеи говорили и писали, в основном, на среднегреческом языке (ρωμαϊκή γλώσσα – букв. римский язык), называемом также византийским греческим и византийским языком. Хронологически среднегреческий этап охватывает практически все средневековье от окончательного разделения Римской империи до падения Константинополя в 1453 г. и располагается между древнегреческим языком античности и современным новогреческим языком Греции и Кипра. На латыни же разговаривали в западных провинциях Византии и на Балканах, кроме того, до VI в. она оставалась официальным языком юриспруденции: последним законодательным сводом на латыни стал Кодекс Юстиниана (529 г.), после которого законы издавали уже на греческом.
Правда ли, что в условиях монархии в Византии мог пробиться к власти человек из «простых смертных»?
Для правящего класса Византии была характерна мобильность. Действительно, во все времена человек из низов мог пробиться к власти. В некоторых случаях ему было даже легче: например, была возможность сделать карьеру в армии и заслужить воинскую славу. Например, Василий I был крестьянином, а затем объездчиком лошадей на службе у знатного вельможи. Роман I Лакапин был также выходцем из крестьян, Михаил IV, до того как стать императором, был менялой.
Когда Византия достигла наибольшего величия?
Наибольшую территорию Византия контролировала при императоре Юстиниане I (527–565 гг.), вернув себе на несколько десятилетий значительную часть прибрежных территорий бывших западных провинций Рима и положение самой могущественной средиземноморской державы. В дальнейшем под натиском многочисленных врагов империя постепенно утрачивала земли. После славянских, булгарских, лангобардских, вестготских и арабских завоеваний империя занимала лишь территорию Греции и Малой Азии. Некоторое усиление в IX–XI вв. сменилось значительными потерями в конце XI в., во время нашествия сельджуков и поражения при Манцикерте, усилением при первых Комнинах, после распада страны под ударами крестоносцев, взявших Константинополь в 1204 г., очередным усилением при Иоанне Ватаце, восстановлением империи Михаилом Палеологом, и, наконец, гибелью в 1453 г. под натиском османов.
Можно ли назвать жизнь в тысячелетней Византийской империи относительно спокойной?
Среди верующих, действительно, нередко бытует мнение о том, что жизнь в Византии была спокойной и безопасной: византийские монархи являли собой образцы благочестия и мудрости, в уютных кельях с видом на море молились студийские монахи, святые отцы писали в тихой обстановке свои фундаментальные труды, и, конечно же, в таких условиях подданные великой православной империи чувствовали себя как за каменной стеной. Увы, к исторической реальности все эти представления не имеют никакого отношения.
Так, например, империю опустошала пандемия – так называемая Юстинианова чума (541–700 годы). Она началась в Египте (его византийский период длился до 646 г.) и охватила территорию всего цивилизованного мира того времени. Погибло около 100 миллионов человек, Византия потеряла примерно половину своего населения.
В разное время государство разоряли вестготы, гунны, персы, русы, болгары, авары, арабы, сельджуки, крестоносцы, османы. В результате непрекращающихся войн экономика империи веками находилась в состоянии тяжелого кризиса, управление было поражено коррупцией, задушенное налогами население нищало, империю сотрясали восстания, бунты. Кроме того, императоры были вынуждены постоянно бороться с заговорами внутренних противников.
Церковь подвергалась атакам ложных доктрин, сталкивалась с многообразными еретическими течениями: арианством, несторианством, монофизитством, монофелитством, иконоборчеством и др. В 1054 г. произошел официальный разрыв между христианскими церквями, что усугубило до предела натянутые отношения с Западом.
Жизнь в Византийской империи никак не была похожа на сказку, однако этот позитивный миф дожил до наших дней, и некоторые современные конспирологи и политологи, связанные с евразийством, порой заявляют о том, что любой человек, критикующий Византию, пособник Запада, что Византия для нас есть воплощение абсолютного добра и одно из оружий в борьбе с враждебным англосаксонским миром.
На Западе нередко встречается представление о том, что Византия была невежественной страной. Как это объяснить?
Негативные представления пришли вместе с традицией новой европейской культуры, для которой Византия была примером тоталитарного государства, где правят интриги, где на всех уровнях господствует вероломная политика. Так, Вольтер называл Византию «ужасной и отвратительной» страной. Не лучшего мнения о ней были и другие французские просветители XVIII в., в действительности имеющие мало представления об этой стране, которая рассматривалась ими только с одного ракурса.
Что такое «Греческий проект»? Какое отношение он имел к Византии?
В Российской империи при Екатерине Великой существовал проект возрождения Византии – «Греческий проект». Российская империя тогда вела войны с Османской империей, и план предусматривал, в случае безоговорочной победы над турками и взятия Константинополя, создание новой «Византийской империи». Императором этой возрожденной Византии должен был стать Константин Павлович, великий князь, сын наследника Павла Петровича (будущего Павла I) и внук Екатерины. Вольтер призывал Екатерину дойти в войне с турками до Стамбула, вновь превратить его в Константинополь, разрушить Турцию, спасти балканских христиан. И даже дал практический совет: для большего сходства с подвигами древности использовать в степных боях против турок колесницы. Однако взятия Константинополя не произошло, и о плане впоследствии забыли.
Каково значение Византийской империи?
Православие, а также вера и культура, родившиеся на основе этой веры, пришли к нам из Византии. Формирование Руси-России, как государства, из варварских славянских племен связано с тем, что Древняя Русь в 988 году приняла христианство от Византии (от представителей Константинопольской Церкви) и впитала в себя в очень короткие сроки самую сложную, изощренную, глубокую культуру того времени. Культуру, воспринявшую все наиболее значительное, что было создано в античности. По мнению французского историка, византолога Шарля Диля, «Византия создала блестящую культуру, может быть, самую блестящую, какую только знали средние века, бесспорно единственную, которая до XI в. существовала в христианской Европе. Константинополь оставался в течение многих столетий единственным великим городом христианской Европы, не знавшим себе равных по великолепию. Своей литературой и искусством Византия оказывала значительное влияние на окружавшие её народы. Оставшиеся от неё памятники и величественные произведения искусства показывают нам весь блеск византийской культуры. Поэтому Византия занимала в истории средних веков значительное и, надо сказать, заслуженное место».
Византия и Русь
Что и зачем заимствовала Русь у Константинополя
Роль Византии в культурном становлении Древней Руси была огромна. Даже название нашей страны является, в сущности, выдумкой константинопольского патриарха Фотия. Вы задавались вопросом, почему государство у нас именуется Россией (через «о»), а язык — русским (через «у»)? Когда в 860 году под стенами Константинополя появился флот воинственного племени, именовавшего себя «рус», Фотий, в духе византийской архаизации, из стремления все новое возводить к старому, интерпретировал происходящее в духе библейского пророчества Иезекииля, в котором фигурирует некий Рос. Так потом и утвердилось. Византийцы звали северное государство Росия (с одним «с»), а потом, через церковные документы, это название начали употреблять и на самой Руси.
Итак, первый военный поход Русь совершила на Константинополь. Но и свой первый государственный визит она совершила туда же: именно в Царьград — вслушайтесь в набатный звук самого этого именования — Царь-град! — приехала с дипломатической миссией княгиня Ольга. Именно тогда две цивилизации — очень молодая, еще младенческая, и очень старая, весьма умудренная — впервые пристально взглянули друг на друга. Могли ли они понять друг друга, а тем паче друг другу понравиться? Вряд ли. Хотя император Константин Багрянородный и постарался принять Ольгу со всеми положенными почестями, княгиня почувствовала себя униженной. Во всяком случае, древнерусская летопись содержит не только широко известный и абсолютно недостоверный анекдот о сватовстве императора, на самом деле женатого, к своей гостье, но и кажущееся подлинным злобное обещание Ольги продержать Константина в прихожей, если он приедет к ней в Киев.
И все-таки христианство Ольга приняла именно из Византии, и крещальное имя княгини — Елена — есть имя принимавшей ее византийской императрицы, видимо ставшей ее крестной матерью. Впоследствии внук Ольги Владимир, после знаменитого «испытания вер», также обратился в Константинополь, чтобы крестить уже не только самого себя, но всю свою обширную страну.
В общем, этот выбор Владимира не так уж и очевиден. Распространенное объяснение, что торговые контакты крепко связывали Русь именно с Византией, не вполне подтверждается археологическими данными: к примеру, арабских монет — дирхамов на нашей территории находят в сотни раз больше, чем византийских монет — номисм. Поэтому не исключено, что выбор был действительно сделан, как нас в том убеждает летописный рассказ, на основании эстетических или, во всяком случае, не до конца прагматических мотивов.
После 988 года контакты с Византией стали интенсифицироваться. Но при этом следует помнить, что греки не проявляли уж слишком большого миссионерского пыла. Достаточно сказать, что, отправив под военным давлением принцессу Анну замуж на Русь, ее венценосный брат Василий Второй и не подумал послать священников и необходимый для крещения инвентарь — и то и другое Владимиру пришлось самовольно вывезти из захваченного им Херсона. Да и позднее греки действовали с прохладцей: первые сведения о киевской митрополии у нас появляются лишь спустя полвека после крещения. Отдаленность затрудняла не только физический контакт, но и шансы на вовлечение новокрещенных северных территорий в культурно-политическую орбиту империи — так во имя чего же было грекам стараться?
Говоря о контактах двух стран, всегда следует помнить, что между ними пролегала огромная и очень опасная степь, в которой господствовали сначала хазары, потом печенеги, потом половцы, потом татары. О том, с какими ужасающими трудностями осуществлялся транзит торговых караванов по Днепру, подробно рассказывает император Константин Багрянородный в своем трактате «Об управлении империей». Он называет путешествие русов «мучительным и страшным, невыносимым и тяжким» — явно с их собственных слов: их ждал долгий сплав по Днепру, через многочисленные пороги, вокруг которых челны нужно было перетаскивать на руках, под непрерывными налетами степняков; а ведь обратный путь был еще труднее — вверх по течению Днепра.
Здесь коренится важнейшее отличие Руси от ее сестры по «Византийскому Содружеству» — Болгарии, которая всегда была ближайшей соседкой империи. Да и в бытовом отношении — в климате, кухне, танцах, одежде — греки имели очень много общего с болгарами и сербами — и сильно отличались от Руси, страны суровой и северной. Конечно, из Константинополя добирались до Киева, до Новгорода и даже севернее греческие священники, монахи, дипломаты, купцы, ремесленники и художники, но это всегда были специальные случаи. В Киево-Печерском патерике рассказываются две истории о том, как греки попадают на Русь, и всякий раз дело представляется как невероятное, приуготованное высшими силами. В одном случае константинопольских архитекторов посылает в Киев сама Богородица в обличье императрицы, но они явно этим недовольны: «О госпожа царица! В чужую страну посылаешь ты нас, — к кому мы там придем?» Во втором эпизоде греческих иконописцев приглашают (и платят им) явившиеся с того света русские святые, и опять же византийцы недовольны: «…Нам они показали церковь малую, так мы и урядились с ними перед многими свидетелями, эта же церковь очень уж велика; вот возьмите ваше золото, а мы вернемся в Царьград».
И тем не менее контакты Византии с Русью постоянно расширялись. Нам видна лишь малая их часть — все-таки письменных источников дошло мало, да и произведений искусства уцелела лишь ничтожная толика, но зато уцелели лексические заимствования — драгоценные свидетельства низовых контактов.
Тут необходимо сделать важную оговорку. Конечно, с христианизацией на Русь были принесены сотни переведенных в Болгарии книг, и через них в наш письменный язык проникло около 1200 греческих слов: не только христианской лексики, но и политической, и военной, и всякой. Однако это изобилие само по себе еще не свидетельствует о том, что все слова находились в живом употреблении. Это мог быть искусственный язык ужайшего круга переводчиков и переписчиков.
Для того чтобы судить о реальных человеческих контактах, гораздо важнее оказывается сфера некнижных заимствований, отложившихся в непереводных, оригинальных древнерусских текстах — именно они и только они свидетельствуют о плотных и длительных связях на самом низовом, массовом уровне, и вот тут можно говорить о следах реального влияния Византии в разных сферах жизни. Достаточно назвать такие важные слова, как «огурец», «свекла», «уксус», «лохань», «скамья», «палаты», «литавры», «каморка», «финифть», «хрусталь», «парус» и многие другие. Самым значимым из всех заимствований, несомненно, является числительное «сорок» (вместо общеславянского «четырдесеть») — единственное заимствованное числительное русского языка, воспроизводящее греческое числительное «сараконта». Почему именно оно? Да потому что собольи шкурки на Руси продавали партиями по сорок штук. Очевидно, это и был самый желанный русский товар на константинопольских рынках, и оттого слово, которое произносили греческие покупатели, крепко засело в купеческом жаргоне, а из него перешло в общее употребление.
Кроме того, существуют (и еще мало исследованы) ареальные заимствования: например, в новгородском диалекте сохранилось слово «голокост», означающее свечу, которую ставят за упокой. Очевидно, что перед нами греческое holokaustos, заимствованное за тысячу лет до того, как это же слово в значении еврейской Катастрофы появилось в английском, а оттуда и во всех остальных языках.
Переводная литература играла в Древней Руси несоизмеримо бо́льшую роль, чем сегодня. Не менее 90 процентов всего корпуса древнерусской письменности составляли переводы, и на 99 процентов — с греческого. Подавляющее большинство переводных сочинений были в готовом виде привезены из Болгарии в процессе христианизации. Разумеется, прикладной характер этой литературы наложил сильнейший отпечаток на структуру переводного корпуса. Когда нам рассказывают, что Русь сызмлада чуть ли не приобщилась к Гомеру, то это романтическое заблуждение. Византийская литература действительно включала в себя языческий, античный компонент, но его ценила лишь светски ориентированная часть общества, тогда как христианство на Русь несла другая, клерикальная и монашеская часть, которая этот светский компонент ненавидела и уж точно не собиралась смущать им вчерашних язычников. В результате античные сочинения не существовали на славянском языке почти совсем (за исключением басен и сборников изречений), а современная византийская литература переводилась невероятно выборочно: всемирные хроники — но не авторская историография, гадательные книги — но не философия. Разумеется, никогда не переводилась светская поэзия, любовный роман, эпистолография, военные трактаты и т. д. Даже в собственно христианской литературе выбиралось далеко не все: например, догматическое богословие переводили мало, упор делался на более простые жанры — житийную литературу, вопросы и ответы и т. п. Непропорционально большую часть переводного корпуса составляют апокрифы, поскольку славяне, видимо, особо интересовались теми «тайнами» религии, которые, как им казалось, греки от них скрывали.
На Руси довольно рано начали переводить самостоятельно, то есть дополнительно к тому, что досталось от болгар. У исследователей только начинают вырабатываться критерии для выделения этого собственно древнерусского корпуса, конечно составлявшего ничтожную часть от корпуса болгарского. Однако уже сейчас понятно, что переводимые сочинения вырывались из той жанровой сетки, внутри которой они существовали в самой Византии. Таким образом, неправильно говорить, как это часто делают, о «трансплантации» греческой литературы — ничего подобного, на выходе получалась литература, лишь очень отдаленно напоминавшая византийскую. К примеру, светский и развлекательный роман о приключениях Александра Македонского воспринимался как часть Священной истории. Конечно, уровень грамотности в те времена был довольно низок (новгородские берестяные грамоты отражают бытовую, а не литературную грамотность), но тем не менее переводная литература была важным источником византийского влияния на древнерусскую культуру.
Это влияние было почти исключительно клерикальным, но все же имелось и исключение. Единственное произведение, переведенное не в церковной среде, — это византийский героический эпос о Дигенисе Акрите. Видимо, им увлеклись русские наемники, служившие в греческой армии. В результате появилось сочинение, именуемое «Девгениево деяние» и отражающее не дошедшую до нас версию этого эпоса: в ней герой побеждает императора и сам садится на трон. Очевидно, что эта версия не дошла чески в силу ее крамольного характера, но именно она больше всего и приглянулась русам. Интересно, что произведение на Руси бытовало в той же самой дружинной среде, из которой вышло и «Слово о полку Игореве»: в единственной, погибшей рукописи, содержавшей «Слово», эти произведения шли друг за другом.
Сам объем переведенного еще не свидетельствует о силе влияния. Например, богатая юридическая литература империи переводилась, но вряд ли применялась на практике — судили все равно по «Русской правде».
Византийцы принесли с собой навыки каменного строительства, какого до них не было на Руси. Нет сомнений, что самый первый храм, построенный в Киеве, Десятинная церковь, имел вид типичной византийской базилики (от нее остались фундаменты). Однако второй храм, Святая София Киевская, уже отклоняется от норм византийского храмового строительства. То же касается и более поздних церквей, особенно Святой Софии Новгородской, у которой вообще обнаруживаются признаки влияния западной архитектуры. Таким образом, уже с первого шага строительство на Руси пошло несколько своими путями. Тут сыграло роль и отсутствие сейсмической угрозы, преследовавшей абсолютно все византийские территории, и разница в строительном материале, но все же в первую очередь — различие в эстетических представлениях.
То же касается монетной чеканки: с одной стороны, до появления византийцев своей монеты у Руси не было, и, казалось бы, первые монеты должны были быть «варварскими подражаниями», то есть точным воспроизведением греческого образца вплоть до портрета византийского императора. С подобным феноменом мы сталкиваемся повсеместно в раннесредневековой Европе. Однако первые монеты князя Владимира весьма непохожи на византийский образец. Дело не в одной лишь неискусности чеканщиков — самые легенды монеты, то есть надписи на них, не имеют аналогов в империи: фразы типа «Владимир на столе» или «Владимир, а се его серебро» беспрецедентны в нумизматике, ведь они поясняют то, что должно было быть понятно из самого изображения. Подобный способ саморепрезентации власти был жителям Руси еще в новинку.
Безусловно византийской оказывается древнерусская иконопись. Видимо, дело в том, что, в отличие от строительства и монетной чеканки, живопись могла твориться греками без всякого соучастия местных подмастерьев. Лишь очень исподволь русские мастера начинают различаться, особенно во фресковой живописи, но следование греческому образцу все равно достигает такой степени, что в отношении многих произведений мы вообще не можем отличить греческую руку от русской. Например, Мирожский монастырь в Пскове наверняка создавался той же разъездной бригадой греческих художников, что и ансамбль Мартораны в Палермо на Сицилии, в норманнском королевстве. В Новгороде найдена усадьба живописца Олисея Гречина, известного нам также и по письменным источникам. Скорее всего, он был человеком древнерусской культуры, однако провел много лет в Византии.
В таком же направлении, хотя и быстрее, развивалось стеклодувное производство. Археологи обнаружили остатки мастерских с некоторым оборудованием, да и сама продукция местного стеклопроизводства свидетельствует о том, что в течение первых двух столетий греческие мастера работали по византийским принципам и лекалам и получали продукцию, мало отличимую от той, что привозили из самой Византии. Однако постепенно они начали видоизменять ее, видимо, подстраиваясь под местные вкусы.
Мы уже отметили, что греки на Руси были скорее редкостью. Но не менее важно и то, что они держались замкнуто и не очень охотно вступали в общение с местным населением. Прежде всего, в силу греческого языкового снобизма очень немногие из них были готовы учить местный язык. Это относилось даже и к клирикам, которым это вроде бы полагалось по самой сути их миссионерской деятельности. До нас дошли сочинения митрополита Руси Никифора (XI век) в их славянском переводе, однако нет сомнений, что его проповеди произносились на греческом языке и лишь переводились местными толмачами — в одной из них Никифор прямо говорит: «Не был мне дан дар язычный, и потому безгласен пред вами стою и молчу много». До нас дошло несколько сочинений, написанных греческими клириками на Руси: все они не только созданы чески, но и посвящены темам, совершенно не актуальным для новокрещенной страны, прежде всего антилатинской полемике, — ясно, что их писали с расчетом на византийского читателя.
Грекам было крайне неуютно в суровом климате Руси: у нас есть переписка митрополита Иоанна, который жалуется, что не только состояние благочестия у аборигенов оставляет желать лучшего, но и по причине морозов приходится нарушать правила и поддевать под литургическую одежду меха — иначе не выжить. В самых древних рукописных книгах Древней Руси сохранились миниатюры, выполненные греческими художниками, — в них они явно выражают свою ностальгию по далекой теплой родине: на полях славянских рукописей бродят львы, павлины, стоят сказочные дворцы, каких не было на Руси. А на могиле византийской принцессы, жившей в Суздале, замужем за местным князем, нарисованы пальмы, выглядящие довольно экзотично в холодной северной Кидекше, где принцесса нашла последнее упокоение.
Недавно обнаруженные на стенах Святой Софии Киевской граффити четко показывают, что греки (видимо, не клирики, а миряне) стояли в храме за литургией отдельно от местной паствы: надписи на греческом языке четко концентрируются на гранях одного опорного столба и отсутствуют в иных местах. Помимо банальных просьб к Богородице или святой Софии о заступничестве среди граффити встречаются и весьма необычные: например, автор одного из них признается, что совершил блуд с ослом. Возможно, это грехопадение отражало не столько сексуальные пристрастия конкретного человека, сколько затрудненность всяких контактов с местным человеческим населением.
Как же воспринимали византийцев сами русы? С одной стороны, паломники с благоговением описывали Царьград, куда они ходили почти как в Иерусалим. Гигантский каменный город производил ошеломляющее впечатление, отраженное в таком литературном жанре, как хождения — то есть наполовину мемуар, а наполовину путеводитель по священным местам. «А в Царьград аки в дубраву велику внити, — пишет в XIV веке Стефан Новгородец, — без добра вожа То есть провожатого. неможно ходити!» Греки признавались высшей цивилизацией — но при этом уже в самом раннем летописном свидетельстве мы читаем: «Суть бо греки льстивы и до сего дни», речь идет о неискренности. Жалобы на лукавство, двуличность греков встречаются в летописях и позднее. Это была естественная реакция на различие поведенческих и речевых стереотипов: вежливость, ритуальность, обильная риторика были украшением греческой речи в Средние века, но воспринимались неискушенным местным населением как затемняющие смысл. Византийцы представлялись смешными путаниками, которые топят в сложных, никому не нужных тонкостях прелесть простой веры.
Уже в конце XIV века, за полстолетия до гибели Византии, московские великие князья стали тяготиться необходимостью поминать за литургией византийского императора. Князь Василий Дмитриевич сформулировал это очень четко: «Церковь имеем, царя не имеем», — то есть, признавая церковный авторитет умиравшей империи, ее политический сюзеренитет, пусть и номинальный, русские властители признавать не хотели. Однако лишь много времени спустя после гибели Византии, в конце XVI века, Московское царство обзавелось собственным патриархом.
Измерить долю византийской религиозности в том, что составляет основу нашей культуры, совсем не просто. Априори понятно, что ни Византия, ни Русь не прошли через Реформацию и Контрреформацию, через «дисциплинарную революцию» и все то, что из нее последовало для западноевропейской цивилизации. Однако общее отсутствие черт не делает русскую цивилизацию похожей на византийскую. К примеру, византийцы были в целом весьма законопослушны, но это свойство не передалось Руси. Представление о святости у двух культур хоть и схожи во многом, но во многом и различаются: Борис и Глеб, первые русские святые, не имели прямых параллелей в Византии — там никогда не канонизировали неудачливых претендентов на престол, погибших во внутридинастической распре. Но зато таких святых много у западных соседей Руси — чехов, шведов, англичан.
Не только в этом, но и во многих других отношениях у Древней Руси находится больше сходства с ее западными соседями — Скандинавией, Польшей, Чехией. Образ правителя на Руси рождается, как и во всяком «варварском королевстве», из культа воинской доблести, плодородия — чего угодно, но только не той чиновно-бюрократической атмосферы, вне которой был немыслим византийский император и которая, в свою очередь, была немыслима в молодых государствах.
Таким образом, неверно было бы говорить о «византийском» характере древнерусской цивилизации в целом; здесь требуется куда более нюансированный ответ, который показал бы всю сложность усвоенного, отвергнутого, переосмысленного и преломленного опыта, различного для разных эпох и для разных регионов Руси.