так вот ты какой человек наташа
Так вот ты какой человек наташа
Он по-разному подписывал свои произведения. Антином исходящий и Дон-Кихот, Нектои Пьеро, Иегудиил Хламидаи Самокритик Словотеков, Один из теперешних, А-а! Unicus…Но всему миру Алексей Максимович Пешков — таково было данное при рождении имя — известен как Максим Горький, или даже короче, М. Горький, Горький.
Многими признано, что настоящий писатель всю жизнь пишет одну книгу. Перу Горького принадлежат романы, пьесы, десятки повестей и рассказов, очерков, стихотворений, фельетонов, литературно-критических и публицистических статей. Он создал литературные портреты многих писателей и политических деятелей, оставил воспоминания о своем времени и его людях. Горький и в тысячах его писем.
Но эта грандиозная Книга Горького — не единственное, оставленное им человечеству. Максим Горький был не только писателем. Он был крупнейшим общественным деятелем, считавшим, что его время «включает в область поэзии совершенно новые темы» и, прежде всего, «борьбу коллективного организованного разума против стихийных сил природы и вообще против „стихийности“ воспитания не классового, а всемирного Человека Человечества, творца „второй природы“, создаваемой энергией его воли, разума, воображения». Горький и стал строителем (а очень часто и создателем) новых форм человеческих отношений, новых форм литературы. С его именем связаны сотни больших и малых начинаний, событий, дел, память о нем навсегда стала частью — светлой или подпаленной — отечественной истории.
Хорошо понимая, что «старый тип литературы и старые приемы изложения» исчерпаны, Горький оставался уверен: «Материал литератора — такой же человек, каков сам литератор». Лучшее подтверждение этому — его творческая практика, автобиографизм его творчества. Однако автобиографизм особого рода.
Хотя, читая Горького, мы узнаем о нем очень много как о человеке времени, нельзя забывать, что это было время великих иллюзий и великих мифов. Время, когда не только расчисливалось будущее, но и переписывалось прошлое. Время, когда пересочинялись биографии, когда белое становилось черным, а затем заливалось красным. Горький предсказывал: «Вероятно, лет эдак через пятьдесят, когда жизнь несколько остынет… людям конца XX столетия первая половина его покажется великолепной трагедией, эпосом пролетариата». Сегодня все, кто не слеп,осознали, что «эпос пролетариата» оказался самой страшной сказкой нашего века, а Горький — главным рассказчиком-хроникером этой сказки. Его без преувеличения горькая судьба с божественной ясностью показывает, что бывает с писателем, пренебрегающим главным литературным заветом: лирой пробуждать чувства добрые.
Горький, к сожалению, прославился другими афоризмами, порожденными мутацией его юношеского ницшеанства под воздействием коммунистических идей. Хотя и расплатился за измену идеалам литературного гуманизма. И своей жизнью почетного заключенного в 1930-е годы, и безвременной смертью, и посмертной судьбой. Объявленный главным большевицким писателем и удостоенный полного академического собрания сочинений, он в этом собрании до сих пор так и не воплотился: оно застыло на половине — слишком многое из написанного Горьким не влезало в клетку, сооруженную партийными идеологами для вроде бы прикормленного Буревестника Революции.Публицистика Горького и его письма так полностью и не изданы.
Но — парадокс! — в этом залог самоспасения Горького от забвения. Критические стрелы, полетевшие в его монумент с началом перестройки, стрелы, напоенные лечебным ядом и праведным гневом, сегодня иссякли. Литературный вождь низвергнут. Остался только писатель. Сделанное Горьким водружено на весы вечности. Мы начинаем читать его по-новому: и общеизвестные, нередко насильно-хрестоматийные вещи, и запрещенные советской цензурой. И соглашаемся с тем, что признавали и его недруги: писать он умел.
В этой книге собраны произведения Горького, которые, возможно, хоть и качаясь на этих весах вечности, все же в реку забвенья не канут.
Эта статья великого русского писателя впервые была напечатана в парижском еженедельнике «Иллюстрированная Россия» (1936. 4 июля. № 28), вскоре после кончины А.М. Пешкова (Горького). Печатается по изд.: Бунин И.А. Публицистика 1918–1953 годов. М., 1998. С. 410–416.
Начало той странной дружбы, что соединяла нас с Горьким, — странной потому, что чуть не два десятилетия считались мы с ним большими друзьями, а в действительности ими не были, — начало это относится к 1899 году. А конец — к 1917. Тут случилось нечто еще более странное: человек, с которым у меня за целых двадцать лет не было для вражды ни единого личного повода, оказался для меня врагом, долго вызывавшим во мне приступы ужаса, негодования. С течением времени чувства эти перегорели, он стал для меня как бы несуществующим. Но вот громкий, безразличный голос из радио:
— L’ecrivain Maxime Gorki est decede… Alexis Pechkoff, connu en litterature sous le nom Maxime Gorki, etait ne en 1868 a Nijni-Novgorod d’une famille de Cosaques… [1]
«Decede…» Очень сложные чувства.
В первый раз в жизни слышу о его казацком происхождении. Может быть, он и правда был казак? Я уже это писал: о нем, как это ни удивительно, до сих пор никто не имеет точного представления. Кто знает его биографию достоверную? Молва все еще твердит: «Босяк, поднялся со дна моря народного…» В словаре Брокгауза читаешь другое: «Горький-Пешков, Алексей Максимович. Родился в 1868 году, в среде вполне буржуазной: отец — управляющий большой пароходной конторой, мать — дочь богатого купца красильщика…» Дальнейшее основано только на автобиографии Горького… Был в мальчишеские годы поваренком на волжском пароходе, потом где-то садовником… торговал яблоками… Был письмоводителем у нижегородского адвоката Ланина; уйдя от него, «бродил по югу России»…
В 92-м году он напечатал в газете «Кавказ» свой первый очерк — «Макар Чудра». Через три года после того появился знаменитый «Челкаш». К этой поре и относятся мои первые сведения о нем. Я жил тогда в Малороссии, в Полтаве, и вот прошел по Полтаве слух: «Под Кобеляками поселился молодой писатель Горький. Фигура удивительно красочная. Ражий детина в широчайшей крылатке, в шляпе вот с этакими полями и с суковатой дубинкой в руке…» А познакомились мы весной 99-го года. Приезжаю в Крым, в Ялту, иду как-то по набережной и вижу: навстречу идет Чехов, а рядом с ним кто-то громко говорящий басом и все время высоко взмахивающий руками из крылатки. Здороваюсь с Чеховым, он говорит: «Познакомьтесь — Бунин — Горький». Знакомлюсь и убеждаюсь, что в Полтаве описывали его отчасти правильно: и крылатка, и вот этакая шляпа, в руках толстая палка. Под крылаткой ярко-желтая шелковая рубаха, подпоясанная толстым и длинным шелковым жгутом кремового цвета, вышитая разноцветными шелками по подолу и вороту. Только не детина и не ражий, а просто высокий и сутулый красно-рыжий мастеровой с зеленоватыми небольшими глазами, быстрыми и уклончивыми, с широкими ноздрями седловатого носа, веснушчатый, с желтыми моржовыми усами, которые он, покашливая, все поглаживает пальцами: немножко поплюет на них и погладит…
Чуть не в тот же день между нами возникло что-то вроде дружеского сближения, с его стороны несколько даже сентиментального, с каким-то застенчивым восхищением мною:
— Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого!
В тот же день, как только Чехов взял извозчика и поехал к себе в Аутку, Горький позвал меня зайти к нему на Виноградную улицу, где он снимал у кого-то комнату, показал мне, морща нос, неловко улыбаясь счастливой, комически-глупой улыбкой, карточку своей жены с толстым, живоглазым ребенком на руках, потом кусок шелка голубенького цвета и сказал с этими гримасами:
Скончался писатель Максим Горький… Алексей Пешков, известный в литературе под именем Максим Горький, родился в 1868 году в Нижнем Новгороде в казацкой семье… ( фр.)
Все цитаты из серии мультфильмов про «Домовенка Кузю»
― Ел недосыта, спал без просыпа… Недосыпал, в общем, я!
― Кузенька! Вернись, яхонтовый мой!
― Я не жадный, я домовитый.
Лучшие цитаты кота Матроскина (Это мы за грибами ходили, ясно вам?)
Краткое содержание
Дом для Кузьки (знакомство с Наташей)
Приключения домовенка (Кузя, внук Лешего и Баба Яга)
Сказка для Наташи (Баба Яга ради Кузи на многое готова)
Возвращение домовенка (Кузя возвращается в город)
# 1. «Дом для Кузьки»
― Наташа: Вас Кузьмой зовут?
― Кузя: Кузькой, можно Кузенькой. Я маленький ещё, семь веков всего, восьмой пошёл.
― Наташа: Семь лет? Как мне?
― Кузя: Ну, это у вас годами считают, а у нас веками. В каждом веке — сто лет.
― Наташа: Вы пещерный человек?
― Кузя: Вот тетёха, недотёпа непонятливая. Я не пещерный, я — домовой!
― Наташа: Домовой?
― Кузя: Да. Только теперь я бездомный домовой… Ох, беда-беда, огорчение. Ну негде голову приклонить!
― Наташа: Не расстраивайся, Кузенька! Живи у нас!
― Кузя: Работать буду по совести. За хозяйство не бойся. Конюшня есть?
― Наташа: Нет.
― Кузя: Это жаль. Родители есть?
― Наташа: Есть.
― Кузя: Присмотрю за ними.
― Кузя: Сначала здесь весна будет. Потом лето — бабочки летают. Потом осень. А там постепенно доживём до зимы.
― Наташа: А куда же мусор девать?
― Кузя: Давай сюда! [выбрасывает мусор из окна] Вот так!
― Наташа: Ой, прямо дяденьке на шляпу…
― Кузя: Ну и что? Отряхнулся и пошёл себе дальше!
― Мама Наташи: Наташа! Уже мусор вынесла? Умница, дочка!
― Кузя: Теплее. Ещё теплее. Обожжёшься, сгоришь!
― Наташа: Это ты сгоришь! Надо же, в духовку забрался! Горе ты моё!
― Кузя: Пусти меня! Я здесь жить буду. Такое место хорошее, тёпленькое!
― Наташа: Не для тебя это место, а вот для чего! [ставит утку в духовку]
― Мама Наташи: Наташа! Уже поставила утку в духовку? Умница, дочка!
― Кузя: [вымазался в краске] Ну чего, чего ты смеёшься?
― Наташа: [смеётся] Ты зелёный, как лягушка!
― Кузя: Спасибо этому дому, пойду к другому!
― Кузя: [залез в раковину] Ну, что ж ты меня не паришь?!
― Наташа: Ну, рубашку снимай…
― Кузя: Ещё чего! Так парь! Сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается. Ну, горячей, горячей, хозяюшка! Поддай парку! Попарим молодые косточки!
― Кузя: А знаешь, я к тебе уже совсем привык. Собирай на стол!
― Наташа: Ой, ты зачем в холодильник…
― Кузя: А жить где-нибудь надо? Заходи! Гостем будешь.
― Наташа: Простудишься после бани!
― Кузя: Ну и что? Зато наемся раз и навсегда, как верблюд.
― Кузя: Пусти, пусти! Сытый голодному не товарищ!
― Кузя: [в комнате Наташи] Хорошая горница. Твоя что ли?
― Наташа: [показывает на торт] Угощайся! Видишь какие цветочки?
― Кузя: Это я не ем, я не козёл…
― Мама Наташи: Наташа! Наташа, что ты делаешь? Играешь? Умница, дочка! А это кто? [берет в руки Кузю] Вот какие игрушки стали делать, ведь могут!
― Кузя: Нафаня-я-я! Сундук отняли, сундук со сказками!
― Нафаня: Ну всё, я пошёл. Если что, разбуди…
# 2. Приключения домовёнка
― Внук Лешего: Дедушка, а Баба Яга полезная или вредная?
― Леший: Всякая поганка в лесу к чему-нибудь назначена. Потому порядок.
― Леший: Хозяин тебе нужен…
― Внук Лешего: Хозяин!
― Леший: Чтобы дом в руках держать.
― Внук Лешего: Чтобы дом в руках держать!
― Баба Яга: Какой такой хозяин. Домо-хозяин… А-а-а, домовой нужен!
― Кузя: [роется в кастрюле] Ой, беда-беда, огорчение…
― Нафаня: Кузька!
― Кузя: Аюшки?
― Нафаня: Ой, по ком это метла плачет?!
― Кузя: [летит на метле] Эй, посторонись!
― Ворона: А ты что за птица?
― Кузя: Я Кузька. Домовые мы. Счастье в дом приносим. (падает в лес)
― Ворона: Интересно, кому это счастье привалило.
― Внук Лешего: [выскочив вместе с Кузей из пенька] Чего пугаешь?!
― Кузя: А ты что за неведомая зверушка?
― Внук Лешего: Я леший! У-у-у-у-у-у! У!
― Кузя: А вот и врёшь! У леших клыки до самого носа и пузо набекрень.
― Внук Лешего: У кого набекрень? У меня?! Дедушка, он дразнится!
― Кузя: Я потомственный домовой!
― Леший: То-то, я гляжу, больно дикий…
― Кузя: Пожалейте сироту бесприютную! С малых лет жил в людях, ел не досыта, спал без просы… Недосыпал, в общем, я.
― Внук Лешего: [протягивает жёлудь] Угощайся!
― Кузя: Тьфу, какая гадость! Ой. Тьфу! Блинов хочу! Со сметаной!
― Внук Лешего: Тише, его нельзя будить! Подожди до весны.
― Кузя: Это как, «до весны»? На таких-то харчах до весны?!
― Внук Лешего: А ты впадай с нами.
― Кузя: Куда это впадай?
― Внук Лешего: Ясное дело, в спячку! Вот так, потом так и та-ак… [засыпает]
― Кузя: Значит, обедать не будем?!
― Баба Яга: Кузенька, сынок!
― Кузя: Какой я вам, бабушка, сынок?
― Баба Яга: Как это какой? Любимый!
― Баба Яга: [бегут с Кузей за избой] Самоварчик у нас новенький, ложечки серебряные, прянички сахарные. Догоним, чай пить будем!
― Кузя: А ну, изба, стой! Ать-два. Зарывайсь!
― Баба Яга: Генерал! Весь в бабушку!
― Баба Яга: Яхонтовый мой! Крендельков покушал, отведай пирожков…
― Кузя: Я что сказал? Хочу ватрушек! А ты что напекла? Вот ешь теперь сама!
― Баба Яга: [Коту] Брысь! Надоел хуже собаки.
― Ворона: Говорят, вам счастье привалило?
― Кот: [прячет пирожки] Бессовестно врут!
― Баба Яга: Кузенька! Кузя! Выходи! Я сдаюсь, непобедимый мой!
― Баба Яга: Это наш Кузенька с жиру бесится. Побесится, и баиньки пойдет.
― Кот: [прыгает за окно] Завела дармоеда!
― Кузя: Ой, тошно мне. Хочется чего-то. Сам не знаю чего…
― Кот: [с порога] Ремня-я-я…
― Кот: [пьют чай за столом] Хорошо-то как!
― Баба Яга: Хорошо!
― Кузя: Ой! Стой, стой! 30 марта скоро?
― Ворона: Опомнился! Май на носу!
― Внук Лешего: Ой, птицы летят.
― Леший: Это хорошо, это порядок.
― Кузя: [с крыши] Дедушка Леший, спаси меня! [прыгает, но попадает в лапы к Вороне] Ку-куда? Кто-кто это?
― Внук Лешего: Ой, дедушка, и домовёнок летит.
― Леший: А вот это непорядок…
― Ворона: Вот и нам счастье привалило! Счастье! Счастье! С новосельем тебя!
― Кузя: Э! Э. Мы так не договаривались…
― Ворона: Да кто ты был? Последний домовой. А теперь?!
― Кузя: А теперь?
― Ворона: Первый гнездовой! Хочется уюта, покоя, и чтоб за детками присмотр.
― Кузя: Ой, это что же мне теперь, этих высиживать.
― Ворона: Кузя, вернись! Мы тебя полюбили!
# 3. Сказка для Наташи
― Баба Яга: [летят с котом в ступе] А я ему скажу: «Кузенька, избушка-то без тебя опять сбежала!»
― Кот: А он скажет: «Плевать»
― Баба Яга: А я скажу: «Добром не пойдёшь — поймаю и съем!»
― Кот: А он скажет: «Подавишься!»
― Баба Яга: Эх, поглядеть бы, на кого он нас променял.
― Кузя: Нафаня-я-я!
― Нафаня: Я уж сорок веков Нафаня. Ну, что опять стряслось?
― Кузя: [показывает на незакрытый кран] Убытки, убытки-то какие!
― Нафаня: Этак вы скоро по миру пойдете.
― Кузя: Ой, беда, беда, разорение. Беда, беда, матушка моя!
― Наташа: Что случилось?
― Кузя: Запасы не меряны, убытки не считаны. Разоримся — по миру пойдём!
― Наташа: Это что, сказка такая?
― Кузя: Это жизнь такая! [пересчитывает вещи в шкафу] Восемь да один — девять, девять да один — десять, десять и ещё один — двадцать. Так. Ну, я думаю, приданого у нас хватает. Ох! Ой, а это что такое? [показывает на дырку в шубе] А ну-ка, залатай!
― Наташа: Ну, вот ещё! Мне мама новую шубу купит!
― Кузя: Да, а потом в ней по миру пойдём. Залатай, говорю!
― Мама Наташи: Наташа! Встала уже? Умница, дочка!
― Кузя: [роется в банках на кухне] Тьфу! Соль… Полтора фунта. Хлеб. И фунта не будет…
― Кузя: Один да один — два, два да один — три, три и один — четыре. [съедает одну сосиску] Четыре без трёх — один.
― Наташа: Вот так сказка! Жил-был домовой, жадный-прежадный…
― Кузя: Я не жадный, я домовитый! [закрывает холодильник] Ну, до осени дотянем.
― Кузя: Кто не работает, тот понарошку!
― Наташа: А я работаю!
― Кузя: А кто понарошку работает — тот всё равно понарошку!
― Наташа: Понимаете, сначала Кузя был моим идеалом, и вдруг… У него, наверное, было тяжёлое детство?
― Баба Яга: Как сыр в масле катался!
― Наташа: Он только и делает, что считает. До десяти…
― Кузя: [из-за занавески] До двадцати-и!
― Баба Яга: Будет тебе настоящая сказка!
― Наташа: А страшная?
― Кот: Других не знаем.
― Баба Яга: Вот встречает она раз домовёночка. Встречает, да и говорит ему: «Отчего это ты так отощал-то, бриллиантовый мой?» А домовёночек ей отвечает:
― Кузя: На себя посмотри!
― Баба Яга: «И охота тебе на чужих людей спинку гнуть?»
― Кузя: У нас нет чужих. У нас все свои, всё своё!
― Наташа: Кузя, не мешай!
― Баба Яга: Осерчала тут Баба Яга. «За такое, — говорит, — со мной обращение поймаю, зажарю и съем!»
― Кузя: Не советую! Вредно! Жареное вредно!
― Ворона: Кузя, мы здесь! Сюда! Сюда!
― Баба Яга: Кому ты нужна со своей оравой?
Баба Яга: Сокол ты мой! А у бабули-то Ягули кренделёчки сахарные! Вернись, я всё прощу!
― Кузя: Где мой чёрствый хлеб?!
― Наташа: Я его выбросила.
― Кузя: Куда?
― Наташа: В мусоропровод. Бабушка, а дальше?
― Кузя: Мой «Бородинский»! Мой сладенький!
― Мама Наташи: Маму встречаешь? Умница, дочка!
― Ворона: Что, проворонила своё счастье?
― Кузя: Покуда не вернусь, слушайся Нафаню-ю-ю!
# 4. Возвращение домовёнка
― Ворона: Нет в доме счастья! А почему?
― Наташа: Потому что Кузеньки всё нет и нет…
― Ворона: Береги детей! [высаживает на подоконник птенцов по-одному] Три, два, один, ноль, ста-а-арт!
― Наташа: Ты куда?!
― Ворона: За счастье бороться надо!
― Кузя: В город хочу! Домой хочу!
― Баба Яга: Ой, Кузенька! Изумрудный мой!
― Кузя: [пинает горшок со стола] Я-я Кузьма! [коту] Уйди отселя!
― Баба Яга: Да ежели в город все подадутся, кто же в сказке-то жить останется?
― Кузя: У вас своя сказка, у меня своя!
― Баба Яга: А пироги-то на дорожку забыл.
― Кузя: Да. А с чем пироги-то?
― Баба Яга: [показывает пузырёк с какой-то жидкостью] А с сурпризом!
― Кузя: Давай. Только пошустрей!
― Баба Яга: Ах, я мигом! (колдует) Кто мой пирог пригубит — тот дом родной забудет, кого любил — разлюбит!
― Кузя: [рассматривает пузырёк] Это вот и есть «сурприз»? Отворотный? Не-е, не на того напали! [садится на метлу] Неси меня метла, откеля принесла!
― Кузя: А ну, изба, давай вприсядку!
― Баба Яга: [горящей избе вдогонку] К речке, к речке сворачивай, глупая!
― Киким: Эй, люди-и-и! Вот разлетались, понимаешь…
― Баба Яга: [глядя с моста на утопающую избу] Ох… Потонуло моё счастье…
― Киким: Ничего, перемелется, мука будет…
― Баба Яга: А ты что, мельник, что ли.
― Киким [в переносном смысле]: Да какой я мельник?! Домовой я. Кикимом зовут.
― Баба Яга: Какая же встреча!
― Кот: Мда… Не везёт нам с домовыми.
― Баба Яга: Кикимушка! [откачивает домового] Ать-два, ать-два, ать-два.
― Киким: Где я? Кто я?
― Баба Яга: Домовой ты, дедуля! Распоследний на всю округу!
― Ворона: Нашего домового куда дела?!
― Кот: Был домовой, стал водяной.
― Ворона: [наклевавшись хлеба с отворотным зельем] А… А ты кто такой? Нет, ты кто такой?!
― Кузя: Не узнаёшь.
― Ворона: В первый раз вижу!
― Кузя: Ой, у тебя не все дома…
― Ворона: У меня нет дома! Я птица вольная! Куда хочу — туда лечу! Куда хочу — туда лечу!
― Кузя: [летит вслед за вороной на метле] Стой! Стой, тетёха-а!
― Киким: Эх, городские. Пробросаетесь-то избами! Ну-ка, цыпа. Цыпа-цыпа-цыпа… [изба послушно выходит из воды]
― Баба Яга: Ай да дедуля! Орёл!
― Ворона: Куда хочу — туда лечу! Куда хочу?! Куда лечу?!
― Кузя: Домой! Повёртывай домой!
― Ворона: У меня нет дома! У всех есть, а у меня нет!
― Воронята: Мама! МА-МА!
― Ворона: Дети! [пересчитывает птенцов] Один, два, три. [обрадованно] Все-е… Какое счастье!
― Наташа: Счастье? Где? Где счастье?
― Ворона: Счастье — это когда у тебя все дома!
― Нафаня: Вот и ладно, вот и хорошо!
КОНЕЦ.
И ведь что интересно.
А чего он снова такой чумазый в третьем мультфильме?
Где ж он в квартире грязь-то нашел? Любопытенько.
Чему как бы учат нас цитаты из мультфильмов про домовенка Кузю?
Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!
Понравился пост? Любите хорошие цитаты?
Тогда давайте не будем терять друг друга!
Оставайтесь на связи:
Лучшие цитаты кота Матроскина (Это мы за грибами ходили, ясно вам?)
Ссылки по теме
Домовенок Кузя на Википедии. Кратенько так. Но с душой.
Что-нибудь еще? Да, их есть у меня.
Ранго (Без паники. Но ты проглотила план Б. )
Крылья, ноги и хвосты (Вот что я тебе скажу, птица. )
Мама для мамонтенка (Да ты же слоненок! Только в шубе.)
Пиф-паф, ой-ой-ой! (И еще неоднократно выйдет зайчик погулять!)
А на посошок.
— Список, товарищ Сухов. Я Гюльчатай.
— Не пора ли, друзья мои, нам замахнуться на ВильЯма, понимаете, нашего Шекспира?
Так вот ты какой человек наташа
Он по-разному подписывал свои произведения. Антином исходящий и Дон-Кихот, Нектои Пьеро, Иегудиил Хламидаи Самокритик Словотеков, Один из теперешних, А-а! Unicus…Но всему миру Алексей Максимович Пешков — таково было данное при рождении имя — известен как Максим Горький, или даже короче, М. Горький, Горький.
Многими признано, что настоящий писатель всю жизнь пишет одну книгу. Перу Горького принадлежат романы, пьесы, десятки повестей и рассказов, очерков, стихотворений, фельетонов, литературно-критических и публицистических статей. Он создал литературные портреты многих писателей и политических деятелей, оставил воспоминания о своем времени и его людях. Горький и в тысячах его писем.
Но эта грандиозная Книга Горького — не единственное, оставленное им человечеству. Максим Горький был не только писателем. Он был крупнейшим общественным деятелем, считавшим, что его время «включает в область поэзии совершенно новые темы» и, прежде всего, «борьбу коллективного организованного разума против стихийных сил природы и вообще против „стихийности“ воспитания не классового, а всемирного Человека Человечества, творца „второй природы“, создаваемой энергией его воли, разума, воображения». Горький и стал строителем (а очень часто и создателем) новых форм человеческих отношений, новых форм литературы. С его именем связаны сотни больших и малых начинаний, событий, дел, память о нем навсегда стала частью — светлой или подпаленной — отечественной истории.
Хорошо понимая, что «старый тип литературы и старые приемы изложения» исчерпаны, Горький оставался уверен: «Материал литератора — такой же человек, каков сам литератор». Лучшее подтверждение этому — его творческая практика, автобиографизм его творчества. Однако автобиографизм особого рода.
Хотя, читая Горького, мы узнаем о нем очень много как о человеке времени, нельзя забывать, что это было время великих иллюзий и великих мифов. Время, когда не только расчисливалось будущее, но и переписывалось прошлое. Время, когда пересочинялись биографии, когда белое становилось черным, а затем заливалось красным. Горький предсказывал: «Вероятно, лет эдак через пятьдесят, когда жизнь несколько остынет… людям конца XX столетия первая половина его покажется великолепной трагедией, эпосом пролетариата». Сегодня все, кто не слеп,осознали, что «эпос пролетариата» оказался самой страшной сказкой нашего века, а Горький — главным рассказчиком-хроникером этой сказки. Его без преувеличения горькая судьба с божественной ясностью показывает, что бывает с писателем, пренебрегающим главным литературным заветом: лирой пробуждать чувства добрые.
Горький, к сожалению, прославился другими афоризмами, порожденными мутацией его юношеского ницшеанства под воздействием коммунистических идей. Хотя и расплатился за измену идеалам литературного гуманизма. И своей жизнью почетного заключенного в 1930-е годы, и безвременной смертью, и посмертной судьбой. Объявленный главным большевицким писателем и удостоенный полного академического собрания сочинений, он в этом собрании до сих пор так и не воплотился: оно застыло на половине — слишком многое из написанного Горьким не влезало в клетку, сооруженную партийными идеологами для вроде бы прикормленного Буревестника Революции.Публицистика Горького и его письма так полностью и не изданы.
Но — парадокс! — в этом залог самоспасения Горького от забвения. Критические стрелы, полетевшие в его монумент с началом перестройки, стрелы, напоенные лечебным ядом и праведным гневом, сегодня иссякли. Литературный вождь низвергнут. Остался только писатель. Сделанное Горьким водружено на весы вечности. Мы начинаем читать его по-новому: и общеизвестные, нередко насильно-хрестоматийные вещи, и запрещенные советской цензурой. И соглашаемся с тем, что признавали и его недруги: писать он умел.
В этой книге собраны произведения Горького, которые, возможно, хоть и качаясь на этих весах вечности, все же в реку забвенья не канут.
Эта статья великого русского писателя впервые была напечатана в парижском еженедельнике «Иллюстрированная Россия» (1936. 4 июля. № 28), вскоре после кончины А.М. Пешкова (Горького). Печатается по изд.: Бунин И.А. Публицистика 1918–1953 годов. М., 1998. С. 410–416.
Начало той странной дружбы, что соединяла нас с Горьким, — странной потому, что чуть не два десятилетия считались мы с ним большими друзьями, а в действительности ими не были, — начало это относится к 1899 году. А конец — к 1917. Тут случилось нечто еще более странное: человек, с которым у меня за целых двадцать лет не было для вражды ни единого личного повода, оказался для меня врагом, долго вызывавшим во мне приступы ужаса, негодования. С течением времени чувства эти перегорели, он стал для меня как бы несуществующим. Но вот громкий, безразличный голос из радио:
— L’ecrivain Maxime Gorki est decede… Alexis Pechkoff, connu en litterature sous le nom Maxime Gorki, etait ne en 1868 a Nijni-Novgorod d’une famille de Cosaques… [1]
«Decede…» Очень сложные чувства.
В первый раз в жизни слышу о его казацком происхождении. Может быть, он и правда был казак? Я уже это писал: о нем, как это ни удивительно, до сих пор никто не имеет точного представления. Кто знает его биографию достоверную? Молва все еще твердит: «Босяк, поднялся со дна моря народного…» В словаре Брокгауза читаешь другое: «Горький-Пешков, Алексей Максимович. Родился в 1868 году, в среде вполне буржуазной: отец — управляющий большой пароходной конторой, мать — дочь богатого купца красильщика…» Дальнейшее основано только на автобиографии Горького… Был в мальчишеские годы поваренком на волжском пароходе, потом где-то садовником… торговал яблоками… Был письмоводителем у нижегородского адвоката Ланина; уйдя от него, «бродил по югу России»…
В 92-м году он напечатал в газете «Кавказ» свой первый очерк — «Макар Чудра». Через три года после того появился знаменитый «Челкаш». К этой поре и относятся мои первые сведения о нем. Я жил тогда в Малороссии, в Полтаве, и вот прошел по Полтаве слух: «Под Кобеляками поселился молодой писатель Горький. Фигура удивительно красочная. Ражий детина в широчайшей крылатке, в шляпе вот с этакими полями и с суковатой дубинкой в руке…» А познакомились мы весной 99-го года. Приезжаю в Крым, в Ялту, иду как-то по набережной и вижу: навстречу идет Чехов, а рядом с ним кто-то громко говорящий басом и все время высоко взмахивающий руками из крылатки. Здороваюсь с Чеховым, он говорит: «Познакомьтесь — Бунин — Горький». Знакомлюсь и убеждаюсь, что в Полтаве описывали его отчасти правильно: и крылатка, и вот этакая шляпа, в руках толстая палка. Под крылаткой ярко-желтая шелковая рубаха, подпоясанная толстым и длинным шелковым жгутом кремового цвета, вышитая разноцветными шелками по подолу и вороту. Только не детина и не ражий, а просто высокий и сутулый красно-рыжий мастеровой с зеленоватыми небольшими глазами, быстрыми и уклончивыми, с широкими ноздрями седловатого носа, веснушчатый, с желтыми моржовыми усами, которые он, покашливая, все поглаживает пальцами: немножко поплюет на них и погладит…
Чуть не в тот же день между нами возникло что-то вроде дружеского сближения, с его стороны несколько даже сентиментального, с каким-то застенчивым восхищением мною:
— Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого!
В тот же день, как только Чехов взял извозчика и поехал к себе в Аутку, Горький позвал меня зайти к нему на Виноградную улицу, где он снимал у кого-то комнату, показал мне, морща нос, неловко улыбаясь счастливой, комически-глупой улыбкой, карточку своей жены с толстым, живоглазым ребенком на руках, потом кусок шелка голубенького цвета и сказал с этими гримасами:
Скончался писатель Максим Горький… Алексей Пешков, известный в литературе под именем Максим Горький, родился в 1868 году в Нижнем Новгороде в казацкой семье… ( фр.)