у бедя дасборг какой звук выдал лжебольного
Кондуит и Швамбрания (29 стр.)
Девочки улыбались окончательно. Я осмелел и бойко объяснил девочкам, что мы теперь будем учиться вместе и будем как подруги и товарищи, как братья и сестры, как Минин и Пожарский, как «Кавказ и Меркурий», как Шапошников и Вальцев, как Глезер и Петцольд, как Римский и Корсаков…
Наша депутация изобразила бурное возмущение. Я с негодованием сыграл «Бурю на Волге», а Степка даже плюнул и сказал:
— Тьфу! Целоваться… Лучше уж с жабой.
Когда ряд других немаловажных деталей был выяснен и церемония окончена, мы принялись довольно бесцеремонно вербовать себе одноклассниц.
Девочки спешно прихорашивались.
Первой я записал Таю Опилову, обладательницу толстой золотой косы.
А девочки, которых мы не выбрали, называли нас дураками.
Во дворе встретилась депутация нашего класса «Б». Произошло крупное объяснение по поводу того, что мы опередили их. Нам слегка испортили наш вид и настроение.
«Собачья полька»
В амбарном городке вымирают голуби. Ветер шуршит в пустых амбарах страшным словом «разруха».
Класс обращается в танцульку. Ученики открыто уходят с уроков.
«Карапетик бедный, отчего ты бледный. Оттого я бледный, потому что бедный…»
Учитель после звонка ловит в коридоре учеников и умоляет их идти на урок.
До! ре! ре. До! ре! ре. Си! ре! ре.
«Внучки» бесформенные
Мы выросли и торчали из своих гимназических шинелей, как деревья сквозь палисад. Пуговицы на груди под напором мужества отступали к самому краю борта. Хлястик, покинув талию, стягивал лопатки. Но мы стойко донашивали старую форму. На блеклых фуражках синела бабочкой тень удаленного герба.
Однажды товарищ Чубарьков привел в класс семерых новичков. Одеты они были пестро, не в форме, и держались кучкой за кожаной спиной Чубарькова. Но пояса у всех были одинаковы. На пряжках были буквы «В. Н. У.».
Комиссар сказал классу:
Чубарьков обернулся в дверях.
«Внучки» остались робеть у кафедры.
В классе уже начали отстегивать с рук часы, чтобы не повредить их в драке. Девочки принимали часы на хранение.
Биндюг сроду не встречал «полусуммы оснований».
Но он был смущен. Я видел, что многие из наших ребят торопливо рылись в учебниках. Я знал, «где бывает полусумма», и поднял руку, чтобы спасти честь класса.
Степка Атлантида крепко ударил мою ладонь и сбил ее вниз.
«Внучки» несмело рассаживались. Отчужденное молчание класса встретило их. Костя Жук подсел к Шпингалеткам (так прозвали у нас двух неразлучных маленьких учениц).
Они тряхнули бантами и напыщенно отодвинулись.
Матч в «гляделки»
Девочки ввели в класс много новшеств. Главным из них были «гляделки». В эту увлекательную игру играл поголовно весь класс. Состояла она в том, что какая-нибудь пара начинала пристально глядеть друг другу в глаза. Если у игрока от напряжения глаза начинали слезиться и он отводил их, это засчитывалось ему как поражение. У нас были лупоглазые чемпионы и чемпионши. Был организован даже турнир: чемпионат «гляделок». Весело и незаметно проходили уроки.
Матч на звание «зрителя-победителя» всего класса длился подряд два урока и часть большой перемены. Состязались Лиза-Скандализа и Володька Лабанда. Два с половиной часа они не сводили друг с друга невидящих глаз. В этот день даже на уроке физики учитель был поражен необычайной тишиной в классе. Не понимая, что происходит, физик объяснил устройство ватерпаса. Потом он на цыпочках ушел.
К концу большой перемены Володька Лабанда закрыл рукой воспаленные глаза. Он сдался. Лиза все глядела исподлобья, неподвижно. И девочки, торжествуя, предприняли «всеобщее визжание, или детский крик на лужайке». А мы удрученно заткнули уши.
Но Лиза-Скандализа, странно наклонив голову, продолжала глядеть исподлобья в одну точку. Обе Шпингалетки заглянули в ее лицо и испуганно отскочили. И мы увидели, что глаза Лизы закачены под лоб. Лиза давно была в обмороке.
Учиться было некогда
Класс старался все таки при девочках держаться пристойно. С парт и стен были соскоблены слишком выразительные изречения. Чтоб высморкаться пальцами, ребята деликатно уходили за доску. На уроках по классу реяли учтивые записочки, секретки, конвертики: «Добрый день, Валя. Позвольте проводить вас до вашего угла по важному секрету. Если покажете эту записку Сережке, то я ему приляпаю, а с вашей стороны свинство. Коля. Извините за перечерки».
Каждый вечер устраивались «танцы до утра». На этих вечеринках мы строго следили, чтоб с нашими девочками не танцевали ребята из класса «Б». Нарушителей затаскивали в пустые и темные классы. После краткого, но пристрастного допроса виновника били. Друзья потерпевшего, разумеется, алкали мести, и вскоре эти ночные побоища в пустых классах приобрели такие размеры, что старшеклассники стали выставлять у дверей дежурных с винтовками. Винтовки остались от «самоохраны». Иногда дежурные для убедительности палили в черную пустоту. К выстрелам танцующие быстро привыкли.
Дополнительная
Гируцкий А.А. Введение в языкознание. Гл. I-III, X.
Камчатнов А.М., Николина Н.А. Введение в языкознание. Гл. 6.
Немченко В.М. Введение в языкознание. Гл. 1, 2 (раздел «Понятие языковой системы»), 4, 5.
Норман Б.Ю. Теория языка. Вводный курс. §§ 1-18, 35, 37, 38.
Шайкевич А.Я. Введение в лингвистику. Введение (§§ 1-3)
Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. §§ 61-71.
Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. Гл. 1, § 4-5.
Общее языкознание: Формы существования, функции, истории языка. Ответственный редактор Б.А. Серебренников. М., 1970. Гл. I-III, V-VII.
Хроленко А.Т. Общее языкознание. Руководство к самостоятельной работе над курсом. М., 1981. С. 4-74.
Будагов Р.А. Что такое развитие и совершенствование языка? М., 2004.
Дешериев Ю.Д. Социальная лингвистика. М., 1977.
Швейцер А.Д. Современная социолингвистика. М., 1977.
Колшанский Г.В. Паралингвистика. М., 1974.
РАЗДЕЛ II
ФОНЕТИКА И ФОНОЛОГИЯ
Тема 1. Фонетика как наука. Физиология и акустика речи
Темы для докладов
1. Фонетика, ее разделы и методы.
2. Акустические свойства звуков речи.
3. Речевой аппарат и артикуляция звуков речи.
4. Классификация звуков речи.
Вопросы для самоконтроля
1. Что такое фонетика и каковы ее основные разделы?
2. Какие методы фонетических исследований вам известны?
3. Разъясните положение о том, что звук речи представляет собой единство трех сторон – акустической, артикуляционной и функциональной
4. Что представляет собой звук речи как физическое явление?
5. Что представляет собой звук с точки зрения акустики? Определите понятия высоты, силы и тембра звука.
6. Чем обусловливается возникновение тонов и шумов в процессах
производства звуков речи?
7. Как возникают форманты звуков? Что такое обертоны?
8. Опишите устройство речевого аппарата: назовите органы речи, его составляющие и назначение каждого органа речи.
9. Что такое артикуляция, из каких элементов она складывается? Назовите и охарактеризуйте фазы артикуляции.
10. Что такое артикуляционная база языка и акцент? Чем обусловливается несходство артикуляционной базы различных языков? Иллюстрируйте свой ответ примерами из русского и изучаемого вами иностранного языка.
11. Какое значение имеет дополнительный подъем средней части спинки языка к твердому нёбу? Раскройте значение термина «палатализация». Приведите примеры палатализованных и непалатализованных звуков.
12. Какова роль нёбной занавески при произнесении звуков? Как объяснить изменение [м > б], [н > д] в произношении при насморке? («у бедя дасборг» вместо «у меня насморк»)?
13. На каких артикуляционно-акустических различиях основано деление звуков речи на гласные и согласные? Назовите известные вам «полугласные» звуки (сонанты) и объясните, почему они так называются.
14. Что значит «узкий гласный», «широкий гласный»?
15. Что такое дифтонги и трифтонги? Какие типы дифтонгов имеются в изучаемом вами иностранном языке?
16. По каким признакам классифицируются согласные звуки?
17. На чем основано деление согласных на звонкие и глухие?
18. Что такое сонорные согласные? Чем они отличаются от шумных?
19. Объясните значение выражений: «место образования согласных», «способ образования согласных». Какие группы согласных выделяются в рамках этой классификации?
20. Какие звуки называются аффрикатами? Что сближает аффрикаты со смычными и взрывными согласными? с фрикативными согласными?
У бедя дасборг какой звук выдал лжебольного
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
8 февраля 2017, 22:46
С чего-то потянуло перечитать «Кондуит и Швамбранию». Прочёл и понял: это же близнец моих любимых «Окаянных дней» Бунина, только взгляд с той стороны.
Жаль, что школьники, для которых книга предназначена (при условии, что её сейчас вообще кто-то читает по доброй воле), не могут оценить язык Кассиля, действительно хорошего писателя, и прежде всего выколупывают из нее гимназические приколы и берут на вооружение способы низведения и курощения учителей. А ведь, помимо прекрасного стиля, написано очень открыто и совершенно безжалостно. С учетом возраста и современной изменившейся морали многое подмечаешь из того, что пропускал мимо глаз. И понимаешь, насколько всё это актуально. Снова пожалел главного героя, которого дружное рабоче-крестьянское общество, суровое и миллионопалое, заставило-таки под конец давить свою фантазию грязным сапогом, да еще и весело смеяться при этом. К счастью, свои мечты он сохранил (в отличие от брата, вросшего в пролетарскую почву по самые уши) и записал их между строчек так умело, что коммунистическая цензура только улыбнулась и по плечу его похлопала.
Впрочем, я не об этом. «Швамбрания» книга и веселая тоже, и многие цитаты из нее вполне органично могут смотреться в качестве мемов даже в комментариях взыскательного блоггерского бомонда. Для этого и сделал подборку, чтобы не покрывалось пылью веков: авось ещё кого сподвигну на перечитать и продлю книге жизнь. Растаскивайте, кому надо.
Как правило, читатели могут вспомнить две самые известные цитаты:
1) Если кит и вдруг на слона налезет? Кто кого сборет?
2) Мама, а наша кошка – тоже еврей?
Но другие не менее прекрасны:
3) Чур, я буду дудеть… и машинистом!
4) Вся война покрыта тротуаром.
5) Царица! Дай шпильку!
6) На подлинном собственной ногой моего величества отпечатано каблуком.
7) Нас провожал сам царь. Он влез на бочку и сказал манифест.
8) Повелеваем вам счастливого пути и взад и вперед.
9) И он стал сверкать очами.
10) Здравия желаем, ваше ослепительство!
11) Я сидел на лавке подсудимых, красивый и стройный.
12) Весь чернокурый и подлец.
13) Даю вам пять минут, можете выразиться последними словами.
14) Тут я встал, высокий и стройный, и вся публика стала совсем тихая.
15) Вся публика как закричит «ура», и получилась бурная овация.
16) Ярко вырожденный талант. Выше не может быть никакой критики.
17) Трубадуры, музы, прорицатели и прочая нечисть
И в придачу немножко более длинных цитат:
18) Скарлатины – такой животной и нет вовсе… Скарланпендря есть, так то засекомая, вроде змеи. В кишках существует.
19) Кто стоймя стоял, тот сидьмя сел. Кто сидьмя сидел, тот лежмя лег. Ну, а кто лежмя лежал, тому уже ничего не оставалось делать.
20) Вечером по комнате с убитым лицом бродила мама. Чтоб не терять мелких вещей и не тратить время на их поиски, мама записала на особом листке, что где лежит. Теперь она уже второй час искала эту самую бумажку…
Текст книги «Кондуит и Швамбрания [с иллюстрациями Н.А.Носкович]»
Автор книги: Лев Кассиль
Жанры:
Детская проза
Детские приключения
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Степка Атлантида прислал мне еще в Квасниковку записку. «Здорово, Леха! – было написано в ней. – Первого приходи в гимназию. Будет открыта Един. Т. Ш. Ох, и лафа будет! С. Гавря».
Я долго расшифровывал это «Един. Т. Ш.», и вдруг меня осенило. Един. Т. Ш.! Ясно: Единственная Тайна Швамбрании – вот что это значило. Кто-то разоблачил тайну ракушечного грота, выпустил королеву и нашел записку… Степке теперь было известно про Швамбранию, и он собирался ее открыть для всех. Мы с Оськой были потрясены. Грубая действительность бесцеремонно вторгалась в наш уютный мир.
Но дома мы нашли печати на дверцах грота нетронутыми. Внутри, в сумраке и паутине, отбывала срок королева – хранительница тайны. Откуда же Степка узнал о Швамбрании? Я решил поговорить с ним начистоту. Степка был сам не чужд фантазии и заработал свое прозвище постоянной мечтой об Атлантиде. Я подумал, что Швамбрания и Атлантида могли бы стать союзными государствами.
Степка встретил меня с ликованием. За лето он вырос и поважнел.
– Ходишь? – спросил Степка.
– Существуешь? – спросил Степка.
– Существую, – отвечал я и нерешительно спросил: – А откуда ты про… Е. Т. Ш. узнал?
– Подумаешь, откуда! – хмыкнул Степка. – Все ребята уже знают…
– Раззвонил! – с тоской сказал я. – Эх, ты, а еще друг, товарищ… Мне ведь Швамбрания лучше жизни нужна.
И, оправдываясь, я рассказал Степке всю правду о стране вулканического происхождения. Я звал атлантов стать союзниками швамбран.
Степка слушал с интересом. Потом вздохнул и погасил разгоревшиеся было глаза.
– Я про Атлантиду больше не мечтаю, – сказал Степка твердо. – На что она мне нужна теперь, Атлантида! Мне нынче и без нее некогда! Революция. Это при царском режиме всякие тайны были… А теперь и без секретов дела хватает. А Швамбранию – вы это толково выдумали, – признал Степка. – Только Е. Т. Ш. – это из другой губернии вовсе. Это вместо гимназии будет Е. Т. Ш. – единая трудовая школа, значит!
Первого числа над гимназией взвился красный флаг. Мы собрались на дворе. Бодрый август сиял и звенел. Заведующий, Никита Павлович Камышов, вышел на крыльцо.
– Здравствуйте, голуби! – сказал Никита Павлович. – С обновкой вас. Вы теперь уже не гимназисты сизые, а ученики советской единой трудовой школы. Поздравляю вас.
– Спасибо! – ответили мы. – И вас также!
– А так как, – сказал Никита Павлович, – меня Совет назначил комиссаром народного здравоохранения, то с вами сейчас будет говорить новый, временный заведующий, он же военный комиссар, товарищ Чубарьков. Прошу любить и жаловать.
Чубарькова встретили без аплодисментов. Чубарьков сказал:
– Товарищи! Вы образованные, а я был, между прочим, темным грузчиком. Вас книжка учила, а меня – несчастная жизнь. И вот я хочу прояснить о школе, о том, что есть такая единая и трудовая. Первым делом – почему школа, товарищи? Потому что это есть школа, а не что-либо подобное. Школа для всеобщего народного образования. Точка. Отчего трудовая? Потому что она для всех трудящихся и обучает всяким трудам, умственным и физическим. Точка. А единая оттого, что не будет теперь всяких гимназий и прогимназий да институтов благородных дамочек. Все ребята равные теперь и по-одинаковому будут науку превосходить. А чтоб с этого была польза революции, именем революционного порядка прошу быть поаккуратнее, занятия соблюдать, и все будет у нас хорошо, как говорится: точка, и ша!
– А раньше-то? – закричали Биндюг и два-три старшеклассника. – Долой комиссара! Даешь Никиту Павловича!
– Именем революционного порядка, – сказал Чубарьков, – пожалуйста, прошу быть посознательней. Никита Павлович назначен Советом на должность. И точка. Это раньше здравия желали только их благородию, а теперь всему народу здравие будет. Должность серьезная. Тем более, от тифа сейчас нам большая угроза. И ша!
В школьный совет назначили товарища Чубарькова, учителя Александра Карлыча Бертелева, члена городского совдепа Форсунова, Степку Атлантиду и еще двух старшеклассников. Кое-кто из гимназистов тихонько свистел. Потом Чубарьков объявил, что ввиду полного равноправия женского элемента мы будем теперь учиться вместе с девчонками. Точка, и ша!
При слиянии мужской и женской гимназий классы так разбухли, что никак не уместились бы в прежних помещениях. Пришлось раздвоить классы на основные и параллельные, на «А» и «Б». Мы организовали специальную комиссию для выбора девочек в наш класс. Председателем выбрали меня, помощником – Степку. Полчаса мы оправлялись перед зеркалом в раздевалке. Все складки гимнастерки были убраны назад и заправлены за пояс. Кушаки нам затянул первый силач класса Биндюг. Груди выпирали колесом. Но дышать было почти невозможно. Мы терпели. Потом Степка попросил кого-нибудь плюнуть ему на макушку. Желающих плюнуть оказалось очень много. Но Степка позволил плюнуть только мне.
– Плювай пожидче, – сказал он, – только, чур, не харкать.
Я добросовестно плюнул. Степка пригладил вихры.
Захватив с собой в качестве почетного эскорта-караула еще пятерых, мы отправились в женскую гимназию. У девочек шли уроки. Тишины и мира был полон коридор. Из-за дверей классов ползли приглушенные реки и озера, тычинки и пестики, склонения и спряжения… В углу громоздились друг на друге старые парты, а рядом стояло новенькое пианино, конфискованное у какого-то буржуя.
– Захватим музыку, – предложил Степка.
В четвертом классе урок, как мы заранее узнали, был «пустой», так как не пришла учительница русского языка. Чтоб занять время, классная дама велела девочкам читать вслух, а сама, сидя на кафедре, вышивала платочек. Пухлая гимназистка с выражением читала:
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой.
– Это мы, – раздался голос из коридора.
Двери класса распахнулись настежь, и в класс, победоносно грохоча, въехала невиданная процессия. Она превзошла все швамбранские вымыслы.
Впереди, как танки, ползли гуськом две парты. В отверстия для чернильниц были вставлены флаги. На партах прибыли мы со Степкой, а за нами в класс величественно въехало пианино. Пять человек катили его, подталкивая сзади. Ролики пианино верещали по-поросячьи. На пюпитре стоял список учеников нашего класса «А». На подсвечниках висели наши фуражки, а левая педаль была обута в лапоть, подобранный во дворе…
– Вот и приехали! – сказал Степка. – У вас ведь урок пустой?
Девочки растерянно молчали.
– Что это такое?! – истерически взвизгнула классная дама.
Она так закричала, что в гулком пианино заныла и долго не могла успокоиться какая-то отзывчивая струна.
– Это мирная депутация, – сказал я и стоя сыграл на пианино вальс «На сопках Маньчжурии».
Дама хлопнула дверью. Девочки немного успокоились.
– Уважаемые равноправные девочки! – начал я. – Равноправные девочки! – повторил я и затем еще более горячо: – Я хочу вам сказать, что я хочу рассказать…
Девочки улыбались окончательно. Я осмелел и бойко объяснил девочкам, что мы теперь будем учиться вместе и будем как подруги и товарищи, как братья и сестры, как Минин и Пожарский, как «Кавказ и Меркурий», как Шапошников и Вальцев, как Глезер и Петцольд, [27] 27
Шапошников и Вальцев, Глезер и Петцольд – авторы распространенных в гимназии учебников.
[Закрыть] как Римский и Корсаков…
– А как сидеть? – спросила высокая и строгая девочка. – Мальчишки отдельно или на одной парте с девочками? Если на одной, я не согласна.
– Мальчишки будут за косы дергать, – сказала басом толстая гимназистка, – или целоваться начнут.
Наша депутация изобразила бурное возмущение. Я с негодованием сыграл «Бурю на Волге», а Степка даже плюнул и сказал:
– Тьфу! Целоваться… Лучше уж с жабой.
– А в гляделки можно играть? – спросили хором самые маленькие ученицы с огромными бантами на макушках.
– Гляделки? – задумался я. – Как по-твоему, Степка?
– Гляделки, я думаю, можно, – снисходительно сказал Степка.
Когда ряд других немаловажных деталей был выяснен и церемония окончена, мы принялись довольно бесцеремонно вербовать себе одноклассниц.
Девочки спешно прихорашивались.
Первой я записал Таю Опилову, обладательницу толстой золотой косы.
– Я сегодня не в лице, – сказала в нос Тая Опилова, – у бедя дасборг (у меня насморк)…
Записывая девочек, мы тут же в своем списке пометили: около фамилий строгой девочки – Бамбука, около двух маленьких – Шпингалеты, рядом с толстой – Мадам Халупа. Затем были еще Соня-Персоня, Фря, Оглобля, Букса, Люля-Пилюля, Нимурмура, Шлипса и Клякса.
А девочки, которых мы не выбрали, называли нас дураками.
– Ну, – сказал Степка, когда мы вышли, – теперь в классе придется без выражений, пока не привыкнут.
Во дворе встретилась депутация нашего класса «Б». Произошло крупное объяснение по поводу того, что мы опередили их. Нам слегка испортили наш вид и настроение.
В амбарном городке вымирают голуби. Ветер шуршит в пустых амбарах страшным словом «разруха».
– Свистит разруха сквозь оба уха, – говорит наш сторож Мокеич, горестно наблюдая за тем, что творится в школе.
А в школе происходят такие громкие дела, что лошади на улице пугливо косят глаза на нас или шарахаются на другую сторону улицы. Целый день гремит в школе «собачья полька»: одним пальцем – до! ре! ре. до! ре! ре. си! ре! ре! Пианино волокут по коридору. Его возят из класса в класс на свободные уроки.
Класс обращается в танцульку. Ученики открыто уходят с уроков.
«Карапетик бедный, отчего ты бледный. Оттого я бледный, потому что бедный…»
Учитель после звонка ловит в коридоре учеников и умоляет их идти на урок.
– Вы же хорошо учились, – с отчаянием говорит добрый математик Александр Карлыч, поймав меня за рукав. – Идемте, я вам объясню преинтересную штуку относительно тригонометрических функций угла. Прямо удивитесь, до чего интересно. Чистая беллетристика.
Из вежливости я иду. Мы входим в пустой класс. До, ре, ре. До, ре, ре! – слышится из соседнего. Александр Карлыч садится за кафедру. Я занимаю переднюю парту. Все чин чином, только учеников нет. Класс – это я.
– Пожалуйте к доске, – вызывает меня математик.
Рядом с доской я вижу расписание уроков на завтра. Ого! Завтра трудный день! Пять уроков. Первый урок – пение, второй – рисование, третий – чай, четвертый – ручной труд, пятый – вольные движения.
– Ну-с, начнем, – обращается Александр Карлыч к пустому классу. – Дан угол альфа…
До! ре! ре. До! ре! ре. Си! ре! ре.
Мы выросли и торчали из своих гимназических шинелей, как деревья сквозь палисад. Пуговицы на груди под напором мужества отступали к самому краю борта. Хлястик, покинув талию, стягивал лопатки. Но мы стойко донашивали старую форму. На блеклых фуражках синела бабочкой тень удаленного герба.
Однажды товарищ Чубарьков привел в класс семерых новичков. Одеты они были пестро, не в форме, и держались кучкой за кожаной спиной Чубарькова. Но пояса у всех были одинаковы. На пряжках были буквы «В. Н. У.».
Комиссар сказал классу:
– Прошу потише. Затем здравствуйте. Точка. Следующий вопрос. Ввиду того что теперь школа единая, все должны учиться заодно – сообща. Будьте знакомы. Это вот из Высшего начального училища. Подружайтесь.
– Долой внучков! – закричали сзади. – Не будем учиться с внучками! Мы средние, а они начальные!
Чубарьков обернулся в дверях.
– Кто вместе со всеми не желает, – сказал он, – тот может, пожалуйста, получить метрики самостоятельно! И ша! – сказал комиссар и ушел.
«Внучки» остались робеть у кафедры.
– Здравствуйте, буржуазия, – сказал смуглый «внучок» Костя Руденко, по уличному прозвищу Жук, знакомый нам по старым дракам на улице. – Здравствуйте, ребята и девочки, – вежливо сказал Костя Жук.
– А по по не по? – серьезно спросил Биндюг.
(– А по портрету не получишь? – перевели наши сзади.)
– А ра-то вы ме би? – спокойно сказал Костя Жук.
(– А раньше-то вы меня били? – растолковали нам «внучки».)
В классе уже начали отстегивать с рук часы, чтобы не повредить их в драке. Девочки принимали часы на хранение.
– Эх ты, внучок бесформенный! – сказал Биндюг, грозно подойдя к Косте Руденко. – Тоже туда же… Из начального в гимназию вперся! Да у вас даже пуговицы не серебряные, никакой формы… А тоже лезут…
– Вы – среднее учебное заведение, а мы – высшее, хоть и начальное, – хитрил Костя Жук. – Мы больше вашего учили… Вот скажи, где бывает полусумма оснований?
Биндюг сроду не встречал «полусуммы оснований».
– Чихал я на твои полусуммы оснований! – свирепел он. – Вот приложу тебе сейчас печать на удостоверение личности, так будешь знать…
Но он был смущен. Я видел, что многие из наших ребят торопливо рылись в учебниках. Я знал, «где бывает полусумма», и поднял руку, чтобы спасти честь класса.
Степка Атлантида крепко ударил мою ладонь и сбил ее вниз.
– Без тебя обойдутся, – тихо сказал Степка. – Так ему и надо, Биндюгу! Молодчага этот внучок. Уел наших… Присаживайся, ребята, на свободные вакансии, – громко сказал он «внучкам».
«Внучки» несмело рассаживались. Отчужденное молчание класса встретило их. Костя Жук подсел к Шпингалеткам (так прозвали у нас двух неразлучных маленьких учениц).
– Неподходящее знакомство! – сказали хором обе Шпингалетки.
Они тряхнули бантами и напыщенно отодвинулись.
Девочки ввели в класс много новшеств. Главным из них были «гляделки». В эту увлекательную игру играл поголовно весь класс. Состояла она в том, что какая-нибудь пара начинала пристально глядеть друг другу в глаза. Если у игрока от напряжения глаза начинали слезиться и он отводил их, это засчитывалось ему как поражение. У нас были лупоглазые чемпионы и чемпионши. Был организован даже турнир: чемпионат «гляделок». Весело и незаметно проходили уроки.
Матч на звание «зрителя-победителя» всего класса длился подряд два урока и часть большой перемены. Состязались Лиза-Скандализа и Володька Лабанда. Два с половиной часа они не сводили друг с друга невидящих глаз. В этот день даже на уроке физики учитель был поражен необычайной тишиной в классе. Не понимая, что происходит, физик объяснил устройство ватерпаса. Потом он на цыпочках ушел.
К концу большой перемены Володька Лабанда закрыл рукой воспаленные глаза. Он сдался. Лиза все глядела исподлобья, неподвижно. И девочки, торжествуя, предприняли «всеобщее визжание, или детский крик на лужайке». А мы удрученно заткнули уши.
Но Лиза-Скандализа, странно наклонив голову, продолжала глядеть исподлобья в одну точку. Обе Шпингалетки заглянули в ее лицо и испуганно отскочили. И мы увидели, что глаза Лизы закачены под лоб. Лиза давно была в обмороке.
Учиться было некогда
Класс старался все таки при девочках держаться пристойно. С парт и стен были соскоблены слишком выразительные изречения. Чтоб высморкаться пальцами, ребята деликатно уходили за доску. На уроках по классу реяли учтивые записочки, секретки, конвертики: «Добрый день, Валя. Позвольте проводить вас до вашего угла по важному секрету. Если покажете эту записку Сережке, то я ему приляпаю, а с вашей стороны свинство. Коля. Извините за перечерки».
Каждый вечер устраивались «танцы до утра». На этих вечеринках мы строго следили, чтоб с нашими девочками не танцевали ребята из класса «Б». Нарушителей затаскивали в пустые и темные классы. После краткого, но пристрастного допроса виновника били. Друзья потерпевшего, разумеется, алкали мести, и вскоре эти ночные побоища в пустых классах приобрели такие размеры, что старшеклассники стали выставлять у дверей дежурных с винтовками. Винтовки остались от «самоохраны». Иногда дежурные для убедительности палили в черную пустоту. К выстрелам танцующие быстро привыкли.
Биндюг, участвовавший в погроме магазина, устроил в классной печке небольшой винный погреб. Не брезговала его угощением и Мадам Халупа. Это была толстенькая, великовозрастная тетка. Ее побаивались не только девочки, но и ребята. Одного из обидчиков она всенародно выпорола его же ремнем на кафедре. Меня же Мадам Халупа однажды так грохнула головой о кафельный пол, что я лишь пять минут спустя ощутил себя снова живым, и то лишь наполовину.
Степка Атлантида ходил мрачный. Родители учеников встречали его и попрекали.
– Ну что? – говорили они. – Добились? Весело вам теперь учиться? Срам на весь город, больше ничего. Ведь это ж извините что такое, а не школа!
Степка пытался уговорить разыгравшихся хуторянских сынков. Его поддерживали «внучки» и кое-кто из приятелей. Нас не слушали.
– Когда же учиться? – грустно спрашивали мы.
– Некогда нынче этим делом заниматься, – отвечал Биндюг, – не старый режим. Хватит!
– Дурак! – сказал Костя Жук. – Нынче нам только и учиться по-правдашному.
– Это вам, внучкам-большевичкам, образования не хватает, – сказал Биндюг, – а наш брат, старый гимназер, обойдется… Не учи ученого.
В Швамбрании в этот день тоже загорелся ученый спор между графом Уродоналом Шателена и Джеком, Спутником Моряков. Началась война.
Шишка на ровном месте
На большой перемене нам раздавали сахар. Нас поили горячим чаем. Такой роскоши в старой гимназии мы не знали.
Теперь каждый получал большую кружку морковного настоя и два куска рафинада. В Покровске почти не было сахара. Я пил школьный чай несладким и нес драгоценные кусочки домой. Там ждал меня верный Оська. Он встречал меня неизменной фразой.
– Большие новости! – говорил он и тотчас сообщал мне о событиях, происшедших за день в Швамбрании.
Я отдавал ему сахар. Мы любовались зернистыми и ноздреватыми кубиками. Мы клали их в коробочку. Она вмещала в себя сахарный фонд Швамбрании. Фонд был неприкосновенен. Он предназначался для каких-то грядущих пиров. Лишь в воскресенье мы съедали по куску на обеде у президента Швамбранской республики. Фонд рос. Мы мечтали о толщине будущих сахарных напластований, об огромных сладких параллелепипедах, о рафинадных цитаделях. Приторная геометрия этих грез вызывала восторженное слюнотечение.
Но однажды сахар вызвал кровопролитие.
Я был выбран ответственным раздатчиком сахара по нашему классу. Это была не столько сладкая, сколько уважаемая всеми должность. В моей честности не сомневались.
– Ишь ты, – говорили мне, – комиссар продовольствия… Шишка на ровном месте.
А Биндюг, парень наглый и предприимчивый, предложил раз мне хитрую сделку. Дело касалось лишних порций, выданных классу на отсутствующих учеников. Биндюг предлагал не возвращать в канцелярию этот остающийся сахар, а оставить себе и делиться с ним. Эта заманчивая комбинация сулила, конечно, необыкновенный урожай швамбранского сахара. Будь это в старой гимназии, я не только бы не сомневался – я бы счел долгом надуть начальство. Но теперь в совете сидели свои же ребята. Они доверяли мне, допустили к сахару, и я не мог их обманывать.
Я отказался, замирая от гордой честности. В тот же день Биндюг отплатил. Во время раздачи сахара несколько кусочков свалилось на пол. Я нагнулся под парту, чтоб поднять их. В это время Биндюг резко рванул меня за шиворот вниз. Я шибко ахнулся об угол скамейки. На лбу вспухла зловещая шишка и протекла кровью. Два кусочка рафинада порозовели. Девочки сочувственно глядели мне в лоб и советовали примочить. Я продолжал раздачу, стараясь не закапать рафинад. Себе я взял два розовых кусочка. Тая Опилова дала мне свой платок. Окрыленный и окровавленный, я пошел в комнату рядом с учительской. На дверях был прибит красный лоскут. В комнате был дым, шум и винтовки.
– Товарищи, – сказал я в дым и шум, – вот, я пострадал через общественный сахар… и вообще, ребята, я давно уже на платформе… Будьте добры, запишите меня, пожалуйста, в сочувствующие.
Шум упал, а дым сгустился. И мне сказали:
– Да тебя за сочувствие папа в угол накажет… да еще клистир пропишет, чтоб не сочувствовал… Он у тебя доктор.
Дым скрыл мое огорчение.
Тем не менее я всю неделю ходил с шишкой на лбу. Я носил шишку, как орден.
…И плакали о нем дети в школах.
В это утро я вышел в школу немного раньше, чем обычно. Надо было получить сахар в Отделе народного образования. На Брешке, у «потребиловки», где были расклеены на стене свежие газеты, стояла большая тихая толпа. Она заслонила мне середину газеты, и я видел лишь дряблую бумагу, бледный, словно защитного цвета, шрифт, заголовок «ИзвЕстiя» [28] 28
Е считать за букву «ять».
[Закрыть] через «и с точкой» и слово «СовЕт», в котором еще заседала буква «ять».
« Бои продолжаются на всех фронтах», – прочел я сверху. Между головами людей я видел отрывки обычных телеграмм:
«…на Урале мы продолжаем наступление, и нами занят ряд пунктов. На Каме наши войска отошли к пристани Елабуга. Американские войска высадились в Архангельске. В Архангельске рабочие отказываются поддерживать власть соглашателей… Борьба повстанцев на Украине продолжается».
В самом низу, под чьим-то локтем, я разглядел мелкий шрифт вчерашней газеты:
«Продовольственный отдел Московского совета Раб. и Красноармейских депутатов доводит до сведения населения г. Москвы, что завтра, 30 августа, хлеб по основным карточкам выдаваться не будет… По корешку дополнительной хлебной карточки и для детей от 2 до 12 лет по купону № 13 будет отпускаться 1 / 4фунта хлеба…»
Необычайно молчаливо стояла толпа у газеты, и я не мог понять, что такое произошло. Вдруг, расталкивая народ, вперед быстро протиснулся пленный австрийский чех Кардач и с ним двое красногвардейцев. Кардач был бледен. Обмотка на одной ноге развязалась и волочилась по земле.
И кто-то, добросовестно окая, прочел:
30 августа 1918 года, 10 часов 40 минут вечера.
Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на товарища Ленина…
Спокойствие и организация. Все должны стойко оставаться на своих постах. Теснее ряды!
Кардач, ошеломленный, неверящими глазами смотрел в рот читавшему.
Потом он ударил себя кулаком в щеку и замычал:
– «Одна пуля, взойдя под левой лопаткой…» – сбиваясь, читал кто-то.
– Так, – спокойно сказал Биндюг и, оторвав уголок газеты, стал крутить собачью ножку.
Кардач кинулся на него. Он схватил Биндюга за плечи и стал трясти его.
– Я из тебя самого собачий нога закрутить буду! – кричал Кардач.
Красногвардейцы тоже двинулись на Биндюга. Он вырвался и ушел не оглядываясь.
Ленин ранен. Ленин! Самый главный человек, который взялся уничтожить все списки мировых несправедливостей, и он ранен.
…Школа гудела. На полу в классе лежали, опершись на локти, «внучки» и несколько наших ребят.
На полу был разложен анатомический атлас, взятый из учительской. Путаясь в нем карандашом, мы решали: опасно или как.
– А вдруг если… помрет. – уныло спрашивал Костя.
И вырезал на парте: ЛЕНИН.
Пришел сторож Мокеич, хранитель школьного имущества. Он строго поглядел на Костю и уже раскрыл рот, чтобы сделать ему выговор за порчу народного достояния. Но потом вздохнул, помолчал немного и ушел.
На лестнице бухали тяжелые шаги. У дверей с красным лоскутом старшеклассники складывали винтовки.
На большой перемене в класс пришли члены совета: Форсунов и Степка Атлантида.
Степка только что вернулся из Саратова и привез последние сообщения.
– «Состояние здоровья товарища Ленина… – прочел Форсунов, – состояние здоровья… по вечерним бюллетеням, значительно лучше. Температура 37,6. Пульс – 88. Дыхание – 34».
– Лелька, – сказал мне Атлантида. – Лелька, у нас к тебе просьба. У тебя папан – врач. Позвони ему по телефону, как он насчет товарища Ленина думает…
Через несколько минут я прижимал к уху трубку, еще теплую от предыдущего разговора. Почтительная толпа окружала меня.
– Больница? – сказал я. – Доктора, пожалуйста… Папа? Это я. Папа, наши ребята и совет просят тебя спросить… о товарище Ленине. У него дыхание – тридцать четыре. Как ты считаешь? Опасно.
И папа ответил обыкновенным докторским голосом:
– С полной уверенностью сказать сейчас еще нельзя, – сказал папа, – случай серьезный. Но пока нет поводов опасаться смертельного исхода.
– Скажи ему спасибо от нас, – шепнул мне Степка.
В этот день на уроке пения мы разучивали новую песню. Называлась она красиво и трудно: «Интернационал».
Дома Оська сказал мне, как обычно:
– Без тебя знаю, – поспешил оборвать его я, – всем уже известно. Папа сказал: может поправиться.
Это был первый вечер без игры в Швамбранию.