уроки фарси реальная история какая
Между ними говоря
Премьера ленты «Уроки фарси» прошла на юбилейном 70-м Берлинале, но не в основном конкурсе, а в программе спецпоказов. Тем не менее он стал одним из самых заметных на этом киносмотре и, главное, очень полюбился зрителям. Вскоре фильм приедет и в Россию. А в Берлине обозреватель «РГ» поговорила с режиссером Вадимом Перельманом.
Вы сами-то выучили во время съемок псевдоперсидский язык?
Вадим Перельман: (Смеется.) Ну да, я точно запомнил слова, которые использовались в картине.
Вадим Перельман: Что интересно: когда в фильме во время сцены на пикнике немецкий офицер Кох спрашивает «перса», как будет дерево на фарси, и тот отвечает «радж», зрители помнят, что ранее этим словом он называл хлеб. То есть и они учат этот язык вместе с героями.
Но слово «бабу» на самом деле означает «отец».
Если мы уже идем по деталям фильма. Было понятно, что узник учит немца словам. Но как же падежи, склонения и другие правила грамматики?
Кто придумал второй язык фарси? Автор сценария Илья Цофин?
Слушала ваше интервью для радио Берлинале, и вы там сказали, что немецкий офицер благодаря языку фарси становился человеком.
Вадим Перельман: Что он может быть им! И то это громко сказано, потому что я не хотел до такой степени его очеловечивать. Но он пару раз буквально выпал из своего состояния зазомбированности политикой Гитлера, когда говорил на лжефарси про маму, про детство про еду. О таких вещах он мог вести коммуникацию только не на немецком языке. А потом обратно превращался в настоящего Коха.
Кох по-немецки повар?
Вадим Перельман: И я бы не позволил стоять за моей спиной, и он спокойно мог предлагать свои решения, но не делал этого.
Вы специально сделали фильм менее авторским и более зрительским?
Вадим Перельман: Я не умею делать авторское кино. Снимаю, как умею. Если получается зрительское, так оно и есть. Я обычно все снимаю классическим способом. Например, у меня очень мало ручной камеры. Даже «Стедикам» я особенно не уважаю. Если такая камера есть, то пусть будет невидимой.
Вадим Перельман: Я вообще его не знал. Кастинг-директора давали мне списки актеров. Выбирал их вначале по лицам. Для меня медийность роли не играла. Потом посмотрел фильмы с их участием и сразу выбрал Ларса. Кстати, Ларс два года назад не был таким «вездесущим» и популярным.
А он ведет себя как звезда на площадке?
Я провела аналогии фильма «Уроки фарси» с вашей же лентой «Дом из песка и тумана», трижды номинированной на «Оскара». В обеих картинах есть мальчик, судьба которого начинает меня волновать, словно он мой родственник.
Вадим показывает рукой на себя.
Вадим Перельман: Отчасти. В любом случае вкладываешь в главного героя часть себя. Причем не специально. Это получается само собой.
Вадим Перельман: Точно не в Кохе!
Какие ваши любимые фильмы о Холокосте?
Фильм «Уроки фарси» так прекрасно приняли в Берлине.
Илья Стюарт, продюсер:
Репетитор из ада: «Уроки фарси» — очень литературная околорусская холокост-драма
На фоне вычурной и артовой программы Берлинале-2020 «Уроки фарси» Вадима Перельмана оказались премьерой очень уж зрительской. Егор Беликов — о том, как русские режиссеры-сценаристы-продюсеры вместе с европейскими копродукционерами совершили маленькую, но инновацию в цинично эксплуатируемом жанре кино о холокосте.
Желтый могендовид, крепко пришитый к худой грязной робе. Телега с голыми телами, словно манекенами, сложенными для перевозки к промышленной печи. Беспощадный зверюга-комендант с черепом на фуражке.
Визуальный образ холокоста в кино сложен давно, и фильм «Уроки фарси» Вадима Перельмана из внеконкурсной программы Берлинале-2020 нельзя даже всерьез упрекнуть за то, что канон этот картина не подвергает сомнению. В каком-то смысле «Уроки фарси» — такое холокост-порно, то есть кино о нацистском лагере, даже несколько умиротворяющее своей привычностью. С другой стороны, этот подход к теме, априори находящейся за пределами любых моралистических шкал (недопустимость холокоста неоценима, поскольку это универсальное, тотальное зло, и сравнивать его с каким угодно другим — значит допускать возможность его повторяемости), оказывается и наиболее честным. Заодно позволяет отказаться от излишних, потому что самоочевидных, патетических оценок.
Примечательна эта картина скорее по совокупности контекстуальных прогрессов, чем как одиночное произведение. Говоря проще, «Уроки фарси» продвигают вперед заскорузлый, стерпевший многочисленных старателей со светлыми лицами жанр исторического кино о холокосте, но ценны в основном лишь в рамках этого же жанра.
Для начала — патриотическая нотка: фильм, сделанный в том числе продюсерами Стюартом и Бекмамбетовым, снятый в Белоруссии в основном российской командой (оператором Опельянцем, к примеру), визуально никак не отличим от любого другого европейского неэпического фильма о Второй мировой, добавленного (сарказма ради скажем, что для количества и галочки) в любую другую программу любого другого фестиваля большой тройки. Сам факт включения российской кинематографии не мытьем, так катаньем в контекст европейского мейнстрима — достижение, пусть с некоторыми оговорками: режиссер — украинский американец, да и сюжет имеет к нам весьма опосредованное отношение, тут схема та же, что была в «Рае» у Кончаловского, — красной армии нет в кадре, они появляются в мире фильма лишь как безликие освободители, которые идут с востока навстречу лагерю, в спешке покидаемому надсмотрщиками. В «Уроках фарси» не звучит слов на русском — зато на многих других языках.
Сценарист Илья Цофин (один из соавторов «Ёлок 1914», тоже в каком-то смысле историческое было кино) сколачивает вместе множество нетривиальных сюжетных механизмов, у него не остается ни единого хвоста, повисшего в воздухе, и особенно это достойно уважения потому, что в центре повествования «Уроков фарси» — традиционная европейская мультилингвальность, легче всего обнаруживаемая именно в фильмах о Второй мировой как о величайшем в истории столкновении народов. Еще Тарантино играл с этим в «Бесславных ублюдках», Перельман с Цофиным же переходят на другой уровень — внедряются в саму ткань языка, порождают на свет целое новое наречие, примитивное, но свое. По дороге в концлагерь бельгийский еврей Жиль Кремье (Науэль Перес Бискаярт, «120 ударов в минуту») по чистой случайности выменивает у соседа старинную персидскую книжку на еду. Когда их ставят в лесу на колени и направляют в его голову винтовку, он в качестве фола последней надежды кричит, что он не еврей, а перс. Вдруг его не убивают, а отводят к офицеру Коху (Ларс Айдингер, актер-глыба, что нависает над всем окружающим в любом фильме с его участием), который, как оказывается по счастливейшему совпадению (здесь начинается сценарное допущение, лучшим образом дополняющее обычную историю о лагернике-еврее, что избежал смерти, наврав о своем происхождении), давно искал себе репетитора по фарси, ведь он хочет — это прозвучит довольно наивно, но — после войны переехать в Тегеран и открыть там ресторан. Жиль, понятное дело, знающий только французский и немного немецкий, исхитряется выдумывать на ходу этот язык и разучивает его вместе с Кохом. Одновременно с этим Жиль эксплуатирует и упрощенную картину мира начальства: Кох принимает на веру утверждения о том, что язык, который на слух звучит как отдаленно восточный, слегка напевный, с непривычными для немца дифтонгами и аффрикатами (впрочем, об этой особенности персидских наречих Кремье догадывается по чистому наитию), да и за перса еврей сходит лишь потому, что всякая расология — псевдонаука, и по внешним признакам национальность определить не выйдет, а значит и различить перса с евреем. Лексику для языка Кремье находит в реестре еврейских имен и фамилий, который ему приходится вести по приказу Коха: подстроки из перечня становятся словами псевдофарси. Таким образом, этот искусственный язык, вернее плановый, чья лексика создана по предопределенной системе для очень узкого сегмента носителей, оказывается эсперанто-мемориалом всем тем, кто погиб в этом лагере, и их имена, получается, будут живы, пока Кох верит, что выучил фарси, и будет продолжать на нем говорить.
Вообще «Уроки фарси» — кино удивительно литературоцентричное. Пусть сценарий основан на немецком рассказе, но филологичным в буквальном значении слова фильм делает именно взаимодействие героев. Этот союз двух соглашателей, которые, пусть и находясь на совсем разных позициях в лагерной иерархии, одинаково усердно избегают смерти в самом центре ее царства, порождает язык, на котором они даже в какой-то степени виртуозно выучиваются разговаривать между собой. Подчеркивая, сам того не зная, важность фарси для литературы Ближнего Востока, Кох даже пишет на этой фарси-тарабарщине стихотворение, и притом довольно лиричное. Герой Айдингера, кстати, не чудовище, но преступник-конформист — повар для убийц, прислуга нацистского режима. Здесь в фильме контрапунктом появляется нравственный дуализм — у Коха обнаруживается брат, который от ужасов войны и улетел в Тегеран, таким образом отдалившись от повара, вступившего в гитлеровскую партию, и показав ему свое отношение к его вынужденному соглашательству (то есть сам герой, выходит, доппельгангер, предавший себя, но не покинувший родину). Опять же Кох утверждает в разговоре с Жилем, другом по принуждению, обязанном выслушивать любые откровения, что он, как офицер СС, ответственный за учет всех арестантов, не знает, что с ними происходит по ту сторону этапирования в лагеря смерти. Может, и врет, но главное, что здесь у поразительно амбивалентного Ларса Айдингера появляется необходимое пространство для маневра; раз его герой — не картинный наци, что за «дранг нах остен» пиво пьет, но и не святой Оскар Шиндлер (спасать он никого не собирается, кислородную маску надевает сначала на себя, а затем ни на кого больше — разве что напоследок выводит с территории лагеря в заснеженный лес «верного оруженосца» Жиля), то он может и взбешенно поорать в узнаваемой гитлеровской манере, блестяще спародированной Бруно Ганцем в «Бункере», и вдруг обнаружить в себе не задушенную еще самооправданиями душу — например, когда он говорит о своей работе, мечте, семье — внезапно очеловечить Коха.
Потому, наверное, и режиссер Перельман вслед за Айдингером находит в себе силы отказаться в финале от приговора антагонисту. Это еще одна местечковая (как хорошо здесь подходит это слово) поджанровая инновация в череде многих. Перельман не гнушается даже классическими приемами из ситкомов и стоунерских комедий — так, одна побочная линия трагично заканчивается из-за невовремя рассказанной шутки про размер полового члена коменданта (причем шутка эта, как говорится, основана на реальных событиях). Фильму вообще хватает здорового и, самое важное, допустимого зрителем цинизма. Довольно цинично дописывать герою Бискаярта линию с немым итальянцем, которого Жиль, испытывая, видимо, муки совести (раз уж он особенный, и ему невероятным образом повезло наврать лагерному начальству так, что его не пристрелили по приезде), привечает, кормит, старается спасти. Уж точно цинично в мире, где уже существует как минимум «Список Шиндлера», приводить сюжет о холокосте к финалу в духе «от рассказа арестанта плакала половина концлагеря». С другой стороны, «Уроки фарси» имеют на такой проверенный временем финал право, ведь ранее они перевернули прочие стереотипы, описанные в начале: и робу в фильме носит де-юре перс, и душераздирающий натюрморт из человеческих тел в единственной сцене великодушно показывают лишь с высоты, и на замену убийце-коменданту находится трепетный офицер-поэт Кох. Даже те самые уроки фарси, которые он берет, как в рассказе Распутина — уроки французского, оказываются для него в первую очередь уроками милосердия, к сожалению, не воспринятыми, и в этом видится весьма точная и страшная метафора на тему отношения к холокосту.
Пять неожиданных фактов о фильме «Уроки фарси», который выдвинут от Беларуси на «Оскар»
Когда секретарь Американской киноакадемии впервые взяла в руки статуэтку, которой награждали лауреатов премии упомянутой киноакадемии, она воскликнула Что-то вроде «Вылитый мой дядя Оскар!»
Так приз получил имя, а списки тех, кто за призом выстраивался в очередь, стали напоминать астрономический атлас — звезды, звезды, звезды.
Белорусы также хотят иметь «Оскар». Кто же его не хочет. Последние годы мы даже попадали в премиальную очередь. В 2018-м в номинации «Лучший иностранный фильм» засветился «Хрусталь» Дарьи Жук, в 2019-м — документалка «Дебют» Анастасии Мирошниченко. В этом году Беларусь представляет лента «Уроки фарси», которая уже засветилась на Берлинале и Московском кинофестивале, и если бы не пандемия, заявилась бы еще на десятках кинофестивалей мира и собрала зрителей в кинотеатрах. Блага плоды сопродукции России, Германии и Беларуси. Снимал фильм Американский режиссер, который родился в Украине, Вадим Перельман. Съемки происходили в Беларуси. Сюжет — тот, который вынуждает сравнивать с такими всемирно известными фильмами, как «Список Шиндлера», «Пианист», «Жизнь прекрасна». Холокост. Фашизм. Жертвы и палачи. Человечность и бесчеловечность. И вопрос исторической памяти, который для белорусов актуален чрезвычайно.
Что же, давайте вспомним, чем особенна эта лента.
1. Сценарист нашел сюжет в пятнадцатилетнем возрасте
Илья Цофин, российский сценарист, рассказывает, что сюжет для этого фильма он нашел, еще когда ему было пятнадцать лет. Читал какой-то советский журнал — даже точно не вспомнит, какой, возможно, «Вокруг света». Там и прочитал рассказ о еврее, узнике фашистского концлагеря, который, чтобы уцелеть, выдал себя за перса и учил одного из своих охранников персидскому языку, сам его не зная, выдумывая на ходу. История та врезалась в память, герой вызвал восторг — нужно быть почти гением, чтобы вот так придумывать правдоподобно язык, держать в памяти слова и правила, чтобы тебя не разоблачили.
Прошло время, и уже известный сценарист Илья Цофин написал сценарий на тот сюжет. Им заинтересовался известный продюсер и режиссер Тимур Бекмамбетов, который взялся за переговоры со студиями. Однако, как рассказал Цофин берлинскому радио, известная киностудия поставила условие: надо представить доказательства, что в основе — настоящая история! Сценарист перелопатил в Московской «Ленинке» все подшивки советских журналов. Не нашел ту публикацию, что впала в память в подростковом возрасте. Нанял человека, который продолжил поиски — напрасно. А потом выяснилось, что в истории литературное происхождение — а именно пересказ рассказа писателя из ГДР Вольфганга Кальхаазе «Изобретение языка», который иногда можно встретить под названием «Персидский для капо». Авторские права были куплены, но притом Кальхаазе утверждал, что в основе его повествования как раз реальная история!
Цофин придал сюжету колорита. Бельгийского еврея Жиля Кремье вместе с другими жертвами везут в грузовике к месту расстрела. В машине один из товарищей по несчастью выменивал у него бутерброд на книжку персидских сказок. Именно эта книжка спасет Жилю жизнь — как подтверждение, что он, смуглый и глазастый, не еврей, а перс. А заведующему «пищевой части» в концлагере повару Клаусу Коху как раз пригодился учитель фарси — Клаус мечтает открыть ресторан в Тегеране.
2. Местами съемок были Бобруйская крепость и Микашевичский карьер
3. Для фильма придумали настоящий отдельный язык, основанный на именах жертв Холокоста
А вот то, что выводит фильм за рамки жанра и превращает в, считайте, философский проект — это то, что для него специально создали несуществующий язык, фейк-фарси.
Создатели фильма отнеслись к созданию псевдо-персидского с энтузиазмом. Был нанят молодой лингвист из МГУ Антон Киров, который разработал фейк-фарси по всем правилам. Там есть грамматика, орфография, словарь из шестисот слов. Правда, в фильме звучит, что под руководством Жиля Кох выучил две с половиной тысячи слов фейк-фарси. Именно на территории искусственного языка повар концлагеря и узник могут выйти за свои роли. Кох пишет на фейк-персидском стихи. «Я люблю тебя» на этом языке звучит как «Или бар онай ау».
А еще удивительная деталь: для создания языка Жиль использует имена узников концлагеря из тетради учета, которую поручили ему вести. Таким образом превращает искусственный язык в огромный мемориал. И в конце, когда с помощью Коха ему удается убежать и попасть к антифашистам и у него спрашивают, помнит ли он имена кого-то из жертв лагеря, Жиль отвечает, что помнит 2840 имен. Весь словарь псевдо-персидского.
И в жизни режиссер также совершил такой мемориал, предложив лингвисту использовать при придумывании слов реальный список имен жертв Холокоста. Это уже Борхесовские конструкции: пока Клаус Кох верит, что знает фарси и будет на нем разговаривать, будут звучать имена убитых.
4. Режиссер случайно поймал бобруйский туман
Жители Беларуси, принимавшие участие в съемках, с нетерпением ждали массового проката фильма, несмотря на препятствия пандемии, чтобы узнать себя в впечатляющих кадрах. Познается там и природа Беларуси. Хотя иногда это сделать трудно, благодаря «магическому хрусталю» искусства. Например, есть в фильме сцена, когда Жиль в сопровождении лагерного конвоира выходит выбрасывать мусор, а все застилает почти сюрреалистический туман. Когда Вадима Перельмана в «Российской газете» спросили, каким образом ему удалось добиться такого эффекта, тот ответил: «Это вообще было чудо. Мы снимали в Бобруйске, и у нас на этот день были назначены другие съемки. На кухне. Пока все к ним готовились, я вышел покурить. Посмотрел на эту дорогу. А там за деревьями метров 20 постройки — гаражи «совковые», которые сохранились еще с 60-х годов прошлого века. Оранжевые, красные — мы туда камеру даже не направляли, старались не смотреть. И вот я выхожу, смотрю. и обалдел даже. Быстро побежал к рации: «Всех-сюда! Камеру — сюда! Где бочка?» Бочка с отходами вообще не должна была быть в кадре в этот день. Я говорю: «Быстренько ее собирайте, колеса надо прикрутить. Все сейчас уйдет!» Костюмы тоже были другие. Все забегали. Это было начало смены — часов 7–8 утра. К 10–11 мы все отсняли. И обычно этот туман развеивается солнцем. Но он стоял весь день. И мы тогда сняли еще и обе сцены на плацу — когда утром ходят солдаты».
«Очень повезло» — так описывает режиссер свой роман с бобруйским туманом.
5. Сценарий написали на русском языке, перевели на английский, на площадке пользовались немецким
Языковой вопрос и сохранение исторической памяти — болезненные и актуальные для белорусов во все времена. Сколько раз нас вынуждали не быть собой, белорусский язык скрывали, стеснялись или боялись ею пользоваться. С другой стороны, здесь, на пересечении европейских путей, встречались культуры и конфессии, употреблялись в одних местах и местечках. Такая мультикультурность образовалась и на съемочной площадке «Уроков фарси». Как уже упоминалось, фильм — проект трех стран, а режиссер — американец украинского происхождения. Оператор Владислав Апельянц — из России, исполнитель роли Жиля Науэль Перес Бискаярт — аргентинец, исполнитель роли Коха — немец Ларс Айдингер. Сценарий Илья Цофин изначально написал на русском языке. Впоследствии был переведен на английский. Но на съемочной площадке пользовались в основном немецким языком. О присутствии фарси знаем. Основная тема — Холокост, судьбы евреев. Но Вадим Перельман утверждает, что фильм — о взаимодействии между людьми и доверии.
А еще создатели фильма хотели, чтобы каждый зритель запомнил хоть одно слово вымышленного Жилем языка — и тем присоединился к возвращению памяти.
Что же, нам остается ждать. 93-я церемония вручения премии «Оскар» состоится 25 апреля следующего года.
Язык для выживания: в Берлине показали фильм Вадима Перельмана «Уроки фарси»
Автор фото, HYPE FILM
На 70-м Берлинском международном фестивале состоялась мировая премьера фильма режиссера Вадима Перельмана «Уроки фарси» о еврее, который выдает себя за перса, чтобы избежать смерти в концлагере.
Заметка из советского журнала
Сценарий к «Урокам фарси» написал Илья Цофин, в фильмографии которого в основном работа над мелодраматическими и криминальными сериалами для российского ТВ. Цофин выступил инициатором проекта и в итоге стал одним из его сопродюсеров.
Историю, которая легла в основу «Уроков фарси», он вычитал в советском журнале.
Автор фото, HYPE FILM
Повар-нацист и его учитель
Автор фото, HYPE FILM
Конец истории Подкаст
В 1942 году бельгийский еврей Жиль Кремьё попадает в концлагерь при попытке бежать в Швейцарию. Во время перевозки один из товарищей по несчастью предлагает Жилю редкое издание книги на фарси в обмен на бутерброд. Он с неохотой соглашается, но именно эта книга спасает ему жизнь: указывая на нее, Жиль убеждает конвоиров, что он не еврей, а перс, и таким образом избегает расстрела. По счастливому стечению обстоятельств главный повар концлагеря, немецкий офицер Клаус Кох как раз ищет перса, который смог бы обучить его фарси. После войны Кох мечтает открыть свой ресторан в Иране.
Жиль, который представляется именем Реза, оказывается на особом положении в лагере. Он спит в бараках с остальными заключенными, но благодаря Коху получает относительно щадящую работу на кухне. По вечерам он обязан обучать нациста разговорному фарси. Конечно, этого языка Жиль не знает и поначалу придумывает слова на ходу. Он быстро понимает, что в них должна быть система, иначе он сам не сможет запомнить и снова воспроизвести все, что насочинял.
В итоге Кох разговаривает и даже сочиняет стихи на выдуманном языке, основанном на именах тысяч узников лагеря. Он все больше проникается доверием к своему учителю, несмотря на неодобрение со стороны коллег, которые относятся к «персу» с подозрением.
Рецензия на фильм «Уроки фарси»: драма про холокост и спасительную силу памяти
Фильм Вадима Перельмана, рассказывающий о холокосте через трагикомичную историю хитрого еврейского паренька и его общения с немецким офицером.
Трейлер
Грузовик, набитый евреями, несётся по ухабистой дороге. Один из пассажиров обращается к щуплому бельгийцу Жилю и спрашивает, хочет ли он обменять часть еды на редкую персидскую книжку. Видимо, из жалости тот соглашается, а потом ещё и из любопытства узнаёт значение нескольких слов с первых страниц — это решение окажется для него судьбоносным. Вскоре машина остановится, первую половину пленников поставят в ряд и расстреляют. Жиль, затесавшись во вторую группу и картинно упав перед выстрелами, слёзно умоляет сохранить ему жизнь и клянётся, что он не еврей, а чистокровный перс. По счастливому совпадению офицер Кох давно ищет учителя фарси, чтобы после войны открыть ресторанчик в Тегеране. Так герой становится репетитором языка, на котором сам знает не больше двух слов.
Кадр из фильма «Уроки фарси»
Кадр из фильма «Уроки фарси»
Однако и в привычную историю дружбы это не развивается: в системе «пленник- тюремщик» она существовать не может из-за национального долга последнего. Отношения Коха и Жиля скорее зеркалятся. Эксплуатация одного замещается эксплуатацией другого, и вот уже еврей вынуждает представителя высшей расы помогать заключённым и идти на компромиссы. Уроки фарси для немца — психотерапия, шанс рассказать об упущенном прошлом (в частности, о том, как он вступил в нацистскую партию из-за внушающего вида её участников) и заиметь единственного товарища в лагере. Для другого — выжить.
У Перельмана образы нацистов нисколько не рафинированные. Кох — жертва своего инфантилизма, а его коллегам не чуждо понятие любви и ревности. Немцы наделены сложными чувствами, не остаются характерами-масками, однако и здесь есть одна оговорка. След нацизма настолько силён, что их ощущения извращаются: убийство докучливого еврея, который занял пост возлюбленной, — такая же незначительная преграда для отношений, как шантаж и обман. Идеология у Перельмана превыше желания сделать комплексные образы, контекст и среда в любом случае подчинят себе личность и извратят все ценности.
Кадр из фильма «Уроки фарси»
Для мейнстримного кино о холокосте «Уроки фарси» необычайно комичен. И в этом, а не в системе образов кроется главный успех фильма. От шуток ниже пояса (персонаж Айдингера шантажирует начальника, узнав о размере его члена) до словесных ассоциаций (когда Жиль придумывает целый язык, коверкая чужую лексику) — Вадим Перельман и сценарист Илья Цофин не меняют типичное жанровое пространство холокост-муви с его заборами и расстрелами, но наполняют привычное окружение юмором, делая из истории о выжившем скорее трагичную комедию положений. Главный её эпизод происходит, когда у Жиля заканчивается фантазия и он решает составлять слова из имён в журнале заключённых: так фамилии жертв холокоста увековечиваются в псевдофарси, который по иронии судьбы учит один из нацистов.
Память в фильмах Перельмана вообще играет довольно важную роль. В его дебютной работе героиня Дженнифер Коннелли пыталась вернуть дом, потому что он был тесно связан с историей семьи, а персонаж Бена Кингсли, купивший его, грезил мечтами о потерянном прошлом знатного человека. В «Мгновениях жизни» мотив памяти ушёл в немного другую сторону: Диана Макфи в исполнении Умы Турман проживала взрослую жизнь с грузом травмы после стрельбы в школе. Бунтарка, не желающая становиться обывательницей захолустного городка и примерной мамой, будто бы искупая вину прошлого, претворила мечты умершей подруги и приняла судьбу, которую избегала больше всего (финальный твист, правда, кардинально менял восприятие, но механизм памяти всё ещё смотрелся внушительно).
В «Уроках фарси» ситуация другая. Не только жить, чтобы помнить (в финале Жиль перечисляет всех пленников лагеря, реконструируя их имена из своего псевдофарси), но и помнить, чтобы жить, не быть раскрытым немцами и держать в голове гигантский словарь из несуществующей лексики. И победит в этой войне тот, кто найдёт баланс между ужасающим прошлым и будущим, которое тянут на дно старые травмы истории.