Агиографическая литература что это такое

Агиография

Агиогра́фия (греч. «опи­са­ние святых») (от гре­че­ского hagios – святой и grapho – пишу, опи­сы­ваю) – отрасль цер­ков­ной лите­ра­туры, содер­жа­щая опи­са­ние жизни святых.

При един­стве манеры изло­же­ния агио­гра­фи­че­ские ска­за­ния были раз­но­об­разны по жанрам: жития святых, мар­ти­рии, повест­во­вав­шие о гоне­ниях и пытках муче­ни­ков, хож­де­ния, чудеса, виде­ния, ска­за­ния о чудо­твор­ных иконах.

Жития и мар­ти­рии раз­де­ля­лись, в свою оче­редь на повест­во­ва­тель­ные и пане­ги­ри­че­ские. Первые опи­сы­вали жизнь и деяния свя­того, вторые содер­жали похваль­ные слова в его честь.

По мере раз­ви­тия житий­ного жанра был выра­бо­тан опре­де­лен­ный канон повест­во­ва­ния. Житий­ный канон скла­ды­ва­ется из пре­ди­сло­вия и крат­кого после­сло­вия агио­графа, обрам­ля­ю­щих соб­ственно повест­во­ва­ние, вклю­ча­ю­щее в себя сле­ду­ю­щие вехи: похвала родине и роди­те­лям свя­того, чудес­ное пред­воз­ве­ще­ние его появ­ле­ния на свет, про­яв­ле­ние свя­то­сти в дет­ском и юно­ше­ском воз­расте, иску­ше­ния, реши­тель­ный пово­рот на путь духов­ного спа­се­ния, кон­чина и посмерт­ные чудеса.

Про­из­ве­де­ния агио­гра­фи­че­ских жанров явля­ются, таким обра­зом, сло­вес­ными ико­нами святых, их подви­гов и чудес­ных явле­ний бла­го­дати Божией. Однако агио­гра­фи­че­ский канон сло­жился лишь к X–XII вв., поэтому ранним житиям свой­ственно боль­шее фор­маль­ное раз­но­об­ра­зие.

Хри­сти­ан­ская Цер­ковь с первых дней своего суще­ство­ва­ния вни­ма­тельно и с любо­вью соби­рала све­де­ния о жизни и подви­гах ее членов. Источ­ни­ком для повест­во­ва­ния о муче­ни­ках явля­лись архивы про­кон­су­лов и других рим­ских пра­ви­тель­ствен­ных чинов­ни­ков и судей, содер­жав­шие опи­са­ние допроса и при­го­вора над под­су­ди­мым. Отсюда воз­никло опре­де­лен­ное одно­об­ра­зие формы изло­же­ния, закреп­лен­ное впо­след­ствии кано­ном. Уже Кли­мент, папа Рим­ский, уста­нав­ли­вает точную запись ска­за­ний о муче­ни­ках.

Древ­ней­ший сбор­ник Житий святых на Востоке при­над­ле­жит Доро­фею, епи­скопу Тир­скому (IV в.) – «Ска­за­ние о семи­де­сяти апо­сто­лах», затем «Жития чест­ных мона­хов» Алек­сан­дрий­ского пат­ри­арха Тимо­фея (IV в.), сбор­ник Федора Кирр­ского (V в.), «Лимо­нарь» («Луг духов­ный» или «Цвет­ник») Иоанна Мосха.

Жития святых встре­ча­ются и в сбор­ни­ках сме­шан­ного содер­жа­ния (про­логи, синак­сари, минеи, пате­рики) и в кален­да­рях, меся­це­сло­вах и свят­цах. Про­ло­гом назы­ва­ется книга, содер­жа­щая опи­са­ние житий святых и ука­за­ния отно­си­тельно празд­но­ва­ний в их честь. У греков эти сбор­ники назы­ва­лись синак­са­рями. Самый древ­ний из них – руко­пис­ный Синак­сарь из собра­ния епи­скопа Пор­фи­рия (Успен­ского); затем сле­дует Синак­сарь импе­ра­тора Васи­лия (X в.). Рус­ские про­логи пред­став­ляют собой пере­делки этого Синак­саря. С вве­де­нием на Руси хри­сти­ан­ства минеи явля­ются пер­выми сбор­ни­ками житий святых.

Затем появ­ля­ются пате­рики, вна­чале пере­вод­ные: синай­ский («Лимо­нарь»), азбуч­ный, скит­ский, еги­пет­ский; затем по их образу был состав­лен первый рус­ский «Пате­рик Киево-Печор­ский». Кален­дари стали состав­ляться уже в I в. хри­сти­ан­ства, а в IV в. они были настолько полны, что содер­жали имена на все дни года.

Меся­це­словы не столь дав­него про­ис­хож­де­ния. Они обычно при­ла­га­ются к бого­слу­жеб­ному Еван­ге­лию или Апо­столу. Древ­ней­ший из них при­ло­жен к Остро­ми­рову Еван­ге­лию (XII в.). святцы – раз­но­вид­ность кален­да­рей, но содер­жа­ние их более подробно, и они суще­ствуют отдельно. Древ­ней­шие рус­ские агио­гра­фи­че­ские ска­за­ния – Жития святых Бориса и Глеба, Фео­до­сия Печер­ского, состав­лен­ные прп. Несто­ром в XII в. В XV в. Как соста­ви­тель агио­гра­фи­че­ских сбор­ни­ков изве­стен мит­ро­по­лит Киприан: Жития свя­ти­теля Петра Мос­ков­ского, прп. Сергия Радо­неж­ского, прп. Никона, св. Кирилла Бело­зер­ского, св. Нов­го­род­ских архи­епи­ско­пов Моисея и Иоанна, Слово о пере­не­се­нии мощей св. Петра. XVI в. явля­ется пери­о­дом рас­цвета рус­ской агио­гра­фии. При его непо­сред­ствен­ном уча­стии Мака­рия, митр. Мос­ков­ского были состав­лены «Вели­кие Минеи-Четьи», в кото­рые были вне­сены все имев­ши­еся к тому вре­мени жития рус­ских святых.

Цен­тром хри­сти­ан­ской куль­туры на юге России была Киево-Печер­ская лавра. Киев­ский мит­ро­по­лит Петр Могила собрал мате­ри­алы, отно­ся­щи­еся к житиям, глав­ным обра­зом, южно­рус­ских святых, а киево-печер­ские архи­манд­риты Инно­кен­тий и Вар­лаам про­дол­жили его дело. Затем к был при­вле­чен св. Димит­рий. Впо­след­ствии мит­ро­по­лит Ростов­ский, кото­рый, поль­зу­ясь сбор­ни­ком Мета­ф­ра­ста, вели­кими Четьями-Мине­ями Мака­рия и дру­гими посо­би­ями, соста­вил Четьи-Минеи святых всей Церкви, вклю­чая южно­рус­ских. Первое изда­ние Житий святых Димит­рия Ростов­ского было в 1711–1718 гг.

Жития рас­ска­зы­вают про свя­тость, а не про собы­тия чело­ве­че­ской жизни. Именно этим агио­гра­фия (то есть опи­са­ние свя­то­сти) отли­ча­ется от био­гра­фии (опи­са­ния жизни). Алек­сандр Кра­вец­кий

Источник

Агиография

Агиогра́фия (от греч. ἅγιος — святой; γράφω — пишу) — изучение жития святых, богословских и историко-церковных аспектов святости. Жития святых могут изучаться с историко-богословской, исторической, социально-культурной и литературной точек зрения. С историко-богословской точки зрения жития святых изучаются как источник для реконструкции богословских воззрений эпохи создания жития, его автора и редакторов, их представлений о святости, спасении, обожении и т. д. В историческом плане жития при соответствующей историко-филологической критике выступают как источник по истории церкви, равно как и по гражданской истории. В социально-культурном аспекте жития дают возможность реконструировать характер духовности, социальные параметры религиозной жизни, религиозно-культурные представления общества. Жития, наконец, составляют едва ли не самую обширную часть христианской литературы, со своими закономерностями развития, эволюцией структурных и содержательных параметров и т. д., и в этом плане являются предметом литературно-филологического рассмотрения

Содержание

Структура

Литературно-филологическое изучение житий выступает как основа всех прочих типов исследований. Жития пишутся по определённым литературным канонам, меняющимся во времени и различным для разных христианских традиций. Любая интерпретация житийного материала требует предварительного рассмотрения того, что относится к сфере литературного этикета. Это предполагает изучение литературной истории житий, их жанров, установление типичных схем их построения, стандартных мотивов и приёмов изображения и т. д. Так, например, в таком агиографическом жанре, как похвала святому, соединяющем в себе характеристики жития и проповеди, выделяется достаточно чёткая композиционная структура (введение, основная часть и эпилог) и тематическая схема основной части (происхождение святого, рождение и воспитание, деяния и чудеса, праведная кончина, сравнение с другими подвижниками); эти характеристики восходят к позднеантичному энкомиуму (см. энкомий), и их разная реализация в процессе развития житийной литературы даёт существенный материал как для историко-литературных, так и для историко-культурных выводов.

Агиографической литературе свойственны многочисленные стандартные мотивы, такие, например, как рождение святого от благочестивых родителей, равнодушие к детским играм и т. п. Подобные мотивы выделяются в агиографических произведениях разных типов и разных эпох. Так, в актах мучеников, начиная с древнейших образцов этого жанра, приводится обычно молитва мученика перед кончиной и рассказывается о видении Христа или Царствия Небесного, открывающегося подвижнику во время его страданий. Эти стандартные мотивы обусловлены не только ориентацией одних произведений на другие, но и христоцентричностью самого феномена мученичества: мученик повторяет победу Христа над смертью, свидетельствует о Христе и, становясь «другом Божиим», входит в Царство Христово. Эта богословская канва мученичества естественно отражается и в структурных характеристиках мученических актов.

Стиль

Житие святого — это не столько описание его жизни (биография), сколько описание его пути к спасению, типа его святости. Поэтому набор стандартных мотивов отражает прежде всего не литературные приёмы построения биографии, а динамику спасения, того пути в Царство Небесное, который проложен данным святым. Житие абстрагирует эту схему спасения, и поэтому само описание жизни делается обобщённо-типическим. Сам способ описания пути к спасению может быть различным, и как раз в выборе этого способа более всего различаются восточная и западная агиографические традиции. Западные жития обычно написаны в динамической перспективе, автор как бы прослеживает из своей позиции, из земного бытия, по какой дороге прошёл святой от этого земного бытия к Царствию Небесному. Для восточной традиции более характерна обратная перспектива, перспектива святого, уже достигшего Небесного Царства и от вышних озирающего свой путь к нему. Эта перспектива способствует развитию витийственного, украшенного стиля житий, в которых риторическая насыщенность призвана соответствовать неумопостигаемой высоте взгляда из Царствия Небесного (таковы, например, жития Симеона Метафраста, а в русской традиции — Пахомия Серба и Епифания Премудрого). При этом особенности западной и восточной агиографической традиции очевидным образом соотносятся с характерными чертами западной и восточной иконографии святых: сюжетности западной иконографии, раскрывающей путь святых к Богу, противопоставлена статичность иконографии византийской, изображающей прежде всего святого в его прославленном, небесном состоянии. Таким образом, характер агиографической литературы непосредственно соотнесён со всей системой религиозных воззрений, различиями религиозно-мистического опыта и т. д. Агиография как дисциплина и изучает весь этот комплекс религиозных, культурных и собственно литературных явлений.

Источник

Древнерусская литература. Под редакцией Д. С. Лихачева
Глава 1. Литература XI — начала XIII В. (О. В. Творогов).
6. Агиография

6. Агиография

Русская церковь стремилась к правовой и идеологической автономии от церкви византийской. С тех пор как в 1051 г. митрополитом был поставлен русский: духовник Ярослава Мудрого — Иларион, все более возрастал авторитет русских монастырей, и прежде всего Киево-Печерского.

Русской церкви было чрезвычайно важно добиться канонизации собственных, русских святых, непременным условием которой (как сказано выше) было наличие жития. Таковы были внелитературные причины возникновения на Руси оригинальных житий. Но несомненно, немалую роль играли и причины литературно-эстетические: знакомство с переводными, византийскими житиями и патериковыми легендами также могло пробудить у русских книжников стремление попробовать свои силы в этом жанре.

Древнейшим русским житием было, видимо, «Житие Антония Печерского» — монаха, первым поселившегося в пещере и своим поступком подавшего пример к основанию пещерного скита, превратившегося затем в прославленный Киево-Печерский монастырь. Однако «Житие Антония Печерского» до нас не дошло, хотя нет оснований сомневаться в том, что оно существовало [1].

«Житие Феодосия Печерского» и два варианта жития Бориса и Глеба. Так, определились две главные группы агиографических сюжетов: одни жития были «целиком посвящены теме идеального христианского героя, ушедшего из «мирской» жизни, чтобы подвигами заслужить жизнь «вечную» (после смерти), тогда как герои другой группы житий стремятся обосновать своим поведением не только общехристианский, но и феодальный идеал» [2].

И все же перед нами далеко не традиционное житие, построенное в строгом соответствии с византийским житийным каноном [5]. В «Житии Феодосия» немало черт, резко ему противоречащих. Однако это не показатель неопытности автора, не сумевшего согласовать известные ему факты или предания о святом с традиционной схемой жития, напротив, это свидетельство писательской смелости и художественной, самостоятельности Нестора.

Особенно необычен для традиционного жития образ матери Феодосия. Мужеподобная, сильная, с грубым голосом, погруженная в мирские заботы о «селах» и «рабах», волевая, даже жестокая, она страстно любит сына, но не может смириться с тем, что мальчик растет чуждым всего земного, отрешенным от мира аскетом. Хотя автор говорит в начале жития о «всяческом благочестии» матери Феодосия, она всеми силами противится благочестивым помыслам своего сына. Ее раздражает религиозное рвение Феодосия, ей кажется унизительным, что он упрямо отказывается носить «светлые одежды», предпочитая им рубище; обнаруженные на теле отрока вериги приводят ее в ярость. Вероятно, все это были черты реальной матери Феодосия, и Нестор не счел возможным изменять их в угоду житийной традиции, тем более что суровая непреклонность женщины еще ярче оттеняла решимость мальчика Феодосия «предать себя богу».

Но привлекательность литературной манеры Нестора не только в его стремлении нарисовать живые характеристики персонажей, а и в умении создавать иллюзию достоверности даже в описании фантастических эпизодов, которых так много в житии.

«медуше» (кладовой) не осталось меда, говорит Феодосию, что он даже бочонок «опровратил (перевернул) и тако ниць положил». Эти слова должны убедить Феодосия (а заодно и читателя жития) в том, что меда действительно не осталось ни капли. И тем поразительнее чудо, сотворенное Феодосией: ключник по повторному требованию игумена отправляется в медушу и к изумлению своему видит, что опрокинутый им ранее пустой бочонок вновь поставлен и доверху полон медом.

В другом случае пустой прежде сусек по молитве Феодосия наполняется мукой, при этом ее так много, что она даже пересыпается через край сусека на землю. Эта деталь делает изображенную картину зримой, и читатель, подталкиваемый силой воображения, верит в истинность описываемого чуда.

«Жития Бориса и Глеба». Образцами другого типа жития — мартирия (рассказа о святом-мученике) являются два жития, написанные на сюжет о мученической кончине Бориса и Глеба. Одно из них («Чтение о житии и о погублении. Бориса и Глеба»), как и «Житие Феодосия Печерского», написано тем же Нестором [6], автор другого, именуемого «Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба» [7], неизвестен. Среди исследователей нет единого мнения о том, когда было написано «Сказание» — в середине XI в. или же в начале XII в. — и, следовательно, до или после «Чтения о житии и о погублении», написанного Нестором [8].

Создание церковного культа Бориса и Глеба преследовало две цели. С одной стороны, канонизация первых русских святых поднимала церковный авторитет Руси, свидетельствовала о том, что Русь «почтена пред богом» и удостоилась своих «святых угодников». С другой стороны, культ Бориса и Глеба имел чрезвычайно важный политический смысл: он «освящал» и утверждал не раз провозглашавшуюся государственную идею, согласно которой все русские князья — братья, и в то же время подчеркивал обязательность «покорения» младших князей старшим [9]. Именно так поступили Борис и Глеб: они беспрекословно подчинились своему старшему брату Святополку, почитая его «в отца место», а он злоупотребил их братской покорностью.

«отня дружина» была готова силой добыть престол молодому князю, однако Борис отказался, ибо не захотел поднять руки на старшего брата, и заявил о своей готовности почитать его как отца. Тогда дружина покидает Бориса. Он остался лишь с небольшим отрядом своих «отроков» и был убит по приказанию Святополка.

Затем Святополк посылает гонца к муромскому князю Глебу, призывая его как можно скорее прибыть к больному отцу. Глеб, не подозревая обмана, отправляется в Киев. В Смоленске его догоняет посол от Ярослава со страшным известием: «Не ходи, отець ти умерл, а брат ти убьен от Святополка». Глеб горько оплакивает отца и брата. Здесь же, под Смоленском, его настигают посланные Святополком убийцы. По их приказу княжеский повар «вынез ножь, зареза Глеба».

В борьбу с братоубийцей вступает Ярослав Владимирович. Он встречается со Святополком на берегах Днепра. Рано утром воины Ярослава переправляются через реку и «отринуша лодье от берега», чтобы сражаться до победы или погибнуть, нападают на рать Святополка. Завязывается битва, в которой Святополк терпит поражение. Правда, с помощью польского короля Болеслава Святополку удается на время изгнать Ярослава из Киева, но в 1019 г. войско Святополка снова разгромлено, а сам он бежит за пределы Руси и умирает в неведомом месте «межю Ляхы и Чехы». «Сказание» повествует, казалось бы, о тех же самых событиях, но значительно усиливает агиографический колорит, для него характерна повышенная эмоциональность и нарочитая условность.

Не менее неожиданно поведение Глеба: когда убийцы с обнаженными мечами прыгают в его лодку и князю остаются считанные мгновения до смерти, он успевает произнести три монолога и помолиться. Все это время убийцы терпеливо ждут, как бы застывают с занесенными над своей жертвой мечами.

Еще одна характерная деталь. Исследователи обращали внимание на лирическое изображение «беззащитной юности Глеба», который просит у своих убийц пощады, «как просят дети»: «Не дейте мене. Не дейте мене!» (т. е. «не трогайте», «оставьте») [11]. Это чисто литературный прием. Действительно, если принять летописную версию истории Владимира, то самому младшему из сыновей в момент его смерти было бы по крайней мере лет 27: Борис и Глеб считаются сыновьями его от болгарки, т. е. рождены в то время, когда Владимир был еще язычником. С момента крещения князя и женитьбы его на византийской царевне Анне до смерти его в 1015 г. прошло 27 лет, в то время, следовательно, и Борис и Глеб были отнюдь не юношами, а зрелыми воинами.

Еще пример «невольной дани жанру» привел И. П. Еремин: Борис выступает в «Сказании» как мученик за веру, хотя его вере Святополк, разумеется, не угрожал [12].

Несмотря на бесспорную дань агиографическому жанру, в изображении событий и особенно в характеристике героев «Сказание» не могло быть признано образцовым житием. Оно слишком документально и исторично. Именно поэтому, как полагает И. П. Еремин, Нестор решает написать иное житие, более удовлетворяющее самым строгим требованиям классического канонического памятника этого жанра [13].

Если мы сравним «Житие Феодосия Печерского», с одной стороны, и «Сказание», а особенно «Чтение» о Борисе и Глебе, с другой, то заметим различные тенденции, отличающие сравниваемые памятники: если в «Житии Феодосия Печерского» «реалистические детали» прорывались сквозь агиографические каноны, то в житиях Бориса и Глеба канон, напротив, преобладает и в ряде случаев искажает жизненность описываемых ситуаций и правдивость изображения характеров. Тем не менее «Сказание» в большей степени, чем «Чтение», отличается своеобразной лиричностью, которая особенно ярко проявляется в предсмертных монологах Бориса и особенно Глеба, скорбящего об отце и брате и искренне страшащегося неминуемой смерти.

Абстрагированность в житиях. Для агиографической литературы характерна еще одна черта, которая особенно ярко проявится позднее, в житийной литературе XIV-XV вв., но дает о себе знать уже в житиях XI-XII вв. Черта эта — абстрагированность. Суть ее в том, что автор нарочито избегает определенности, точности, любых деталей, которые указывали бы на частность, единичность описываемых ситуаций. Это не случайность, а осмысленное стремление рассматривать жизнь святого как бы вне времени и пространства, как эталон этических норм, вечный и повсеместный. Так, например, в «Житии Феодосия Печерского» рассказывается о междукняжеской борьбе в 1073 г. (когда князья Всеволод и Святослав изгнали великого князя киевского Изяслава) в следующих выражениях: «Бысть в то время съмятение некако от вьселукавааго врага в трьх кънязьх, братии сущем по плъти, якоже дъвема брань (войну) сътворити на единого старейшааго си брата, христолюбьца иже поистине боголюбьца Изяслава. То же тако тъ прогънан бысть от града стольнааго, и онема пришьдъшема в град тъ. ». Мы видим, что не названы ни имена князей — противников Изяслава, ни Киев (он именуется лишь «стольным градом»), а сама феодальная распря изображается исключительно как результат дьявольского наущения. Для абстрагирующей тенденции характерно опущение имен, именование людей по их социальному положению («некий боярин», «сей муж» или «стратиг некий»; в этом последнем случае вместо обычного русского наименования «воевода» употребляется греческий термин «стратиг»), опущение географических наименований, точных дат и т. д. Однако в агиографической литературе Киевской Руси эта тенденция только начинает себя проявлять, наиболее полное выражение она найдет, как уже сказано, позднее — в XIV-XV вв. [14].

[1] На «Житие Антония Печерского» ссылается, например, составитель Киево-Печерского патерика.

[2] Адрианова-Перетц В. П. Сюжетное повествование в житийных памятниках XI-XIII вв. — В кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970, с. 91.

XI — нач. XII в. М.. 1978. с. 304-391.

[4] См.: Бугославский С. А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора. — «ИОРЯС». Пг., 1915, т. XIX, кн. I, с. 148-155.

— Славянские литературы (VII Международный съезд славистов. Варшава, август 1973 г.). М., 1973.

[6] «Чтение о Борисе и Глебе» издано И. И. Срезневским («Сказание о святых Борисе и Глебе». Сильвестровский список XIV века. Спб., 1860) и Д. И. Абрамовичем (Жития св. мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916).

[7] Здесь употреблена грамматическая форма родительного падежа двойственного числа (т. е. «. похвала (двух) святых мучеников Бориса и Глеба»).

[10] См.: Еремин И. П. Литература Древней Руси, с. 25.

[12] См.: Еремин И. П. Литература Древней Руси, с. 20.

[14] См.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Изд. 2-е, доп. Л., 1971, с. 123-136.

Источник

Агиографическая литература что это такое

Житие – распространенный жанр древнерусской литературы – буквально соответствует греческому «жизнь» и латинскому «vita». Он представляет жизнеописания знаменитых епископов, патриархов, монахов – основателей монастырей, реже биографии светских лиц, но только тех, которые считались церковью святыми. Отсюда жития в науке часто обозначаются также термином «агиография» (от agios – святой и grafo – пишу). Агиография – искусство дореалистическое, ближайшей параллелью которому может быть древнерусская иконопись. В человеке устранялись все черты его индивидуальности, «временности», он становился обобщенным воплощением либо добра, либо зла.

Составление житий требовало соблюдения правил и стиля изложения. К ним относилось: неторопливое повествование в третьем лице, композиционное соблюдение трех частей: вступления, собственно жития и заключения. Главное действующее лицо изображалось непреложно святым, а отрицательный герой вводился для контраста и действовал на заднем плане. Жанр жития неподвижен, он исключает описание становления характера и сводится обычно к подбору материала для иллюстрации святости героя.

По объему излагаемого биографического материала выделяют два вида жития:

1) биографическое (биос) дает описание жизни христианского подвижника от рождения до смерти

2) мученическое (мартириос) рассказывает только о мученической смерти святого. [1]

В композиционном отношении жития строились по строгому тематическому плану (композиционному канону), который включал в себя «стандартные» положения и мотивы, «общие места». Как правило, к ним относились следующие эпизоды:

– Рассказ о благочестивых родителях.

– Благочестие проявляется с младенчества.

– Чуждается сверстников, не играет в игры, уединяется.

– Семи лет отдают в учение, он быстро овладевает грамотой и читает божественные книги.

– Решает посвятить себя Богу, избирает форму подвижничества и приступает к ней.

– Терпит невзгоды и искушения, но всегда одерживает чудесную победу по вере своей.

– Посмертные чудеса – самая главная часть, доказывающая право подвижника называться святым: чудеса на могиле, от мощей, от икон святого, в тех местах, где он жил.

Жития в древнерусской литературе в течение семи веков претерпели определенные изменения. Современные исследователи выделяют четыре этапа развития древнерусской агиографии. [2]

На первом этапе развития жанра широко распространяются переводные византийские жития, но уже первые русские жития отступают от традиционной схемы в сторону сближения с реальной жизнью.

Второй этап в эволюции русской агиографии (конец XIV – начало XV вв.) связан с так называемым вторым югославянским влиянием. В житиях расцветает торжественный риторический высокопарный стиль.

В XVI в. – третий этап развития древнерусской агиографии – жанровые критерии в русской литературе снова укрепляются. Создаются монументальные житийные своды. Жития для них специально перерабатываются, по возможности сглаживаются различия между ними, все подводится под общую государственную концепцию (обоснование государственного и церковного единства), пишутся в официозном, пафосном, риторическом стиле, приподнято взволнованным старославянским языком.

Четвертый этап развития древнерусской агиографии – XVII век. Происходит окончательная ломка жанра, завершающаяся его отрицанием в форме пародии. Именно в это время в развитии житийного жанра намечаются две различные линии:

1) отказ от биографизма, усиление бытовых деталей и сюжетных подробностей,

2) подчеркнутый биографизм, выделение одной центральной фигуры и подробное описание ее истории и ее внутреннего мира.

Первая линия приведет к бытовым повестям и авантюрным новеллам, вторая – к психологическим повестям и историко-мемуарной прозе.

По преданию, Нестору-летописцу принадлежит авторство трех первых дошедших до нас житий – двух житий первых христианских мучеников князей-братьев Бориса и Глеба и житие игумена Феодосия – основателя Киевской лавры.

«Житие Феодосия» своей композицией и основными сюжетными мотивами вполне отвечает требованиям византийского агиографического канона: в начале жития повествуется о рождении будущего святого от благочестивых родителей, о его пристрастии к учению и чтению «божественных книг». Отрок Феодосий чуждается игр со сверстниками, усердно посещает церковь, предпочитает заплатанную одежду одежде новой, в которую настойчиво одевает его мать. Став иноком, а затем и игуменом Киево-Печерского монастыря, Феодосий поражает всех своим трудолюбием, исключительным смирением. Он, как и подобает святому, творит чудеса: одолевает бесов, по молитве его пустой сусек в монастырской кладовой наполняется мукой, «светьл отрок» приносит золотую гривну в тот момент, когда братии не на что купить еду. Феодосий заранее знает день своей кончины, успевает наставить братию и попрощаться с ней; когда он умирает, князю Святополку дано увидеть «стълъп огньн, до небесе сущь над манастырьмь».

Разница в приемах агиографического повествования в «Житии Феодосия Печерского» и «Сказании о Борисе и Глебе» объяснима спецификой жанра. Рассказ о святом подвижнике, подвизающемся в пустыне, монастыре, традиционно допускал большее отражение вещного мира, более живую характеристику персонажей, чем житие-мартирий (рассказ о мученической смерти), где все внимание было сосредоточено на изображении страданий святого и прежде всего величия его духа перед лицом смерти. Отсюда и большая скупость деталей, и большая условность характеристик, и – с другой стороны – большая эмоциональность молитв или обличений.

Источник