Как можно охарактеризовать поэтический язык былин
Чичеров В.И.: Русское народное творчество
Поэтика былин.
ПОЭТИКА БЫЛИН
Поэтика былин является разновидностью поэтических форм народного творчества, складывавшихся в условиях русского феодализма. Особые черты образности и поэтического языка былевого эпоса обусловливались исторической сущностью жанра, возникшего на ранних эташпс Русского государства, когда еще сохранялись черты мифологизирования природы и общества.
С возникновением феодального государства типические представления предшествующего периода не исчезли, но стали по-новому осмысляться и подчинились образам, порожденным новой исторической обстановкой. В результате для былин делается характерным сочетание реальных, имеющих четкий исторический смысл и обусловленных действительностью образов (например, образов Киева, киевского стольного князя, средневековых русских церквей, героических образов деятелей древней Руси и т. п.) с фантастическими образами, корнями уходящими в дофеодальное мышление людей (ср. фантастические образы Змея — первоначально чудовища, позднее синонима врага, поработившего государство; Соловья Разбойника, воплотившего конкретную силу, разоряющую Русь; одухотворенной природы, например Непры-реки, вступающей в бой с татарами, морского царя и т. п.). Ведущими в поэтике былин являются образы, порожденные исторической действительностью. Таким образом, самая поэтика былин выявляется как образная характеристика истории Руси до образования Московского многонационального государства.
Композиционное строение былин в известной мере связано с их установкой на историю. Былина часто как бы обрамляется так называемым запевом и исходом. Генетически запев и исход восходят к самостоятельным мелким произведениям искусства, нередко создававшимся средневековыми профессионалами- скоморохами, которые разнообразили ими свои выступления. Присоединенные непосредственно к текстам отдельных былин исход и запев не получили распространения, так как самые условия исполнения былевого эпоса в крестьянской среде не требовали их развития.
Запев по своему содержанию не связан с тем, что излагается в былине. Он представляет самостоятельную картину, предшествующую основному эпическому рассказу. Таков, например, запев в варианте былины о Соловье Будимировиче из сборника Кирши Данилова «Древние российские стихотворения»:
Высота ли высота поднебесная,
Глубота глубота акиян-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омуты днепровские
Эта великолепная картина Руси, так же как и другие запевы, подготавливала внимание слушателей и создавала соответствующее настроение. Помимо того, запев, исполняемый пока слушатели собирались вокруг певца, давал возможность начать былину уже перед собравшейся аудиторией.
В отдельных случаях запев тематически сближается с былинным повествованием. Например, былина о Василии- пьянице начинается запевом, рассказывающим, как туры пробегают мимо Киева и видят, что на стене плачет красна девица, сама пресвятая богородица; она знает: быть Киеву разоренному. Тема запева та же, что и в былине — нашествие татар. Но запев утверждает — Киев будет разорен татарами; самая же былина рассказывает об уничтожении татар и о том, как Батыга бежал от Киева и заклинался, что ни он, ни его дети, ни внучата никогда не придут на Русь.
Исход — это концовка былины, краткое заключение, подводящее итог, или прибаутка. Краткое заключение бывает различно: «То старина, то и деяние», «На том Соловью и славу поют», «Синему морю на тишину, добрым людям на послушанье», «На том старинка и покончилась» и т. д.
Такие исходы — массовое явление в былинах. Но есть и другие исходы, которые, видимо, были разработаны скоморохами — профессиональными мастерами искусства, чеканившими и усложнявшими композиционные и поэтические приемы и самую манеру исполнения эпоса. С полным основанием можно думать, что, например, ими были созданы в некоторых былинах развернутые исходы, подобные знаменитой прибаутке, заканчивающей былину о Василии Игнатьевиче и Батыге:
Сильные-могучие богатыри во Киеве;
Церковное пенье в Москве городе;
Славный звон во Нове-городе,
Сладкие поцелуи Новоладожанки;
Гладкие мхи к синю морю подошли;
Щельё-каменьё в северной стороне;
Широкие подолы олонецкие;
Рипсоватые подолы Почезёрочки;
Рядные сарафаны Кенозёрочки;
Пучеглазые молодки Слобожаночки;
Толстобрюхие молодки Лексимозёрочки;
Малошальский поп до солдатов добр.
Дунай, Дунай, Боле петь вперед не знай!
Подобные исходы встречаются в былинах очень редко и могут быть сопоставлены с прибаутками, в некоторых случаях заканчивающими сказки. Исход типа прибаутки, завершая серьезное драматическое повествование былины, служит для разрядки напряжения, вызванного эпическим повествованием. Такая разрядка важна при исполнении подряд нескольких былин; она как бы подготовляла слушателя к восприятию нового произведения, перебивая настроение, вызванное только что исполненным. Опыт профессионалов, всегда учитывающих настроение и активность восприятия, вызвал к жизни исход-прибаутку.
Самая былина обычно начинается с зачина, определяющего место и время действия. В большинстве былин, вследствие объединения их вокруг Киева, зачин указывает, что события происходят в этом древнем стольном городе при князе Владимире. Эпическое понимание данного указания связывается с фактом борьбы славян с кочевниками и, следовательно, определяет время событий, совершавшихся в древней Руси (и именно до создания Московского государства).
чем поведение всех остальных пирующих; таким же типическим положением является обращение Владимира к присутствующим с каким-либо трудным поручением, которое падает на долю героя. Эти положения, равно как и многие другие, всегда дают возможность выявить особую роль героя и подчеркнуть своеобразие его как былинного типа. Таким образом, в начале повествования, следующего за зачином, должна быть выделена завязка действия, в которой дается характеристика героя. Образ героя стоит в центре всего повествования.
Эпическое величие образа былинного героя создается путем раскрытия его благородных чувств и переживаний (преданности родине, стремления защитить обездоленных и др.); качества героя выявляются в его поступках, описываемых с величавой медлительностью. Монументальность образов создается средствами поэтики, обычными в народном творчестве феодального периода. Но среди них следует особо остановиться на троечности изображаемого и гиперболе, особенно последовательно применяемых в былевом эпосе для раскрытия образов героев и рисуемых положений.
Замедленность в развитии действия, столь характерная для былин, первоначально имела смысл условного обозначения напряженности, сложности и многократности совершаемых подвигов. Это можно обнаружить, в частности, на приеме троечности (троекратности) изображений и повторений, бывшем вначале не только элементом поэтики, но и прямым обозначением сложности и длительности совершаемого. Число «три» — первое в порядке чисел, содержащее представление о многократности. Отсюда эпическое значение числа три и чисел, производимых от него: 6, 7 (т. е. 6 + 1), 9, 12 и т. д. Троекратность, или троечность, характерная для фольклора докапиталистического периода, в былинах является одним из главных приемов изображения героических подвигов и вообще эпических положений. На богатырской заставе стоят три богатыря — Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, воплотившие в себе разнообразие и неисчислимое могущество русской воинской силы; этот эпизод иногда варьируется: на заставе могут быть 7 или 12 богатырей. Богатырь совершает три поездки богатырские (см., например, былину «Три поездки Ильи»). Садко три раза купцы не зовут на пир, он трижды играет у озера Ильмень, морской царь награждает его тремя рыбами «золотые перья», он три раза спорит с купцами. Илья Муромец трижды вступает в единоборство с Сокольником. Добрыня Никитич с заставы из чистого поля не приезжает три года, еще три года и еще три года, и каждый раз по истечении трех лет Алеша Попович сватает его жену; в данном случае характерно раскрытие смысла числа «3» — трижды повторяемой словесной формулой, подчеркивающей быстротечность времени и длительность ожидания.
День-то за день будто дождь секет,
А неделя за неделей как трава растет,
А прошло-то тому времечки да три годы,
Не бывал же тут Добрыня из чиста поля
Троичность лиц, троекратность действий, троекратность словесных повторов имеется в любой былине и служит для подчеркивания значительности описываемого. В былинах мастеров народного творчества прием троичности к второстепенным деталям не применяется. Он характерен для таких важных моментов, как сражение с врагами, единоборство богатыря, богатырский подвиг, обличение социальной несправедливости, преданность и верность в любви и дружбе и т. п.
образ, поступки героя и т. п. В использовании этих приемов, равно как и при введении устойчивых эпитетов, сравнений и пр., былины сливаются с другими жанрами крестьянского фольклора, сформировавшимися в условиях феодализма.
Текст былины подразделяется на постоянные (так называемые «loci communes», или типические формулы) и переходные места. Переходные места — части текста, созданные или импровизируемые сказителями при исполнении; эти места не связаны с повторяемыми в разных былинах эпическими положениями. Постоянные места имеют вид устойчивых, обычно незначительно варьируемых формул, повторяемых в различных былинах; loci commmes обычно представляют высоко художественные, отточенные многими поколениями исполнителей образцы описания важных моментов в повествовании (например, богатырского боя, поездки богатыря, седлания коня и разговора с ним, богатырского снаряжения и т. д.). Сказители обычно с большей или меньшей точностью усваивают loci communes и повторяют их по ходу действия. Переходные же места сказитель говорит, свободно изменяя слышанный текст, частично импровизирует его, следуя усвоенной им традиции речитативного сказа и используя поэтические образы и устойчивые выражения героического эпоса.
Былины не имеют рифмы в обычном понимании ее. Но подобие ее есть в каждой былине. В былинах часто встречаются созвучия морфологически тождественных окончаний. Эти созвучия не располагаются через одну строчку, парными строками и в других комбинациях, обычных для литературного произведения. Целый ряд строк может вовсе не рифмоваться, а затем несколько строк рифмуются. Рифмовка облегчается тем, что при дактилическом окончании строк (что типично для былин) на последний слог падает дополнительное, слегка ослабленное ударение (например: «Как встал Илей на резвы ноги́, брал он палицу боевую во белы руки. ». Очень часто в былинах встречаются консонансы и ассонансы.
Количество слогов в былинах может быть различно. Обычно оно колеблется от 8 до 14—15 в строке. Цезура бывает мужской и женской. Былинный стих, как правило, имеет четыре ударения, которые связываются с мелодией, напевом.
о жизни и борьбе древнерусской народности, о создании могучего независимого государства. Величественные образы былин вызывали любовь и удивление; люди, слушавшие и исполнявшие былины, верили, что богатыри действительно жили и отдали жизнь свою родине. Повествуя о былинных боях и победах, народ воспитывал в себе готовность в любую минуту отразить натиск врагов.
Былина
Былина это фольклорная эпическая песня о героическом событии или примечательном эпизоде древней русской истории. В первоначальном виде былины возникли в Киевской Руси, сложившись на почве архаичной эпической традиции и унаследовав от нее многие мифологические черты; однако фантастика оказалась подчиненной историзму видения и отображения действительности. С точки зрения народа значение былины заключалось в сохранении исторической памяти, поэтому их достоверность не подвергалась сомнению. Былины близки волшебным сказкам о богатырях. Они художественно обобщили историческую действительность 11-16 веков и бытовали до середины 20 века,соответствовали эпическому творчеству многих народов Европы и Азии. В народе их называли «старинами», т.е. песнями о действительных событиях далекого прошлого. Термин «былина» (научный) был введен в 1840-х на основании упоминаемых в «Слове о полку Игореве» «былинах сего времени».
В середине 18 века на Урале был создан рукописный сборник былин и исторических песен, позже получивший название «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым». В 1830-40-х П.В.Киреевский возглавил собирание русских песен; позже в составе многотомного издания «Песни, собранные П.В.Киреевским» была опубликована так называемая «старая серия», в которую вошли былины и исторические песни. В середине 19 века П.Н.Рыбников обнаружил в Олонецком крае активно бытующую живую былинную традицию («Песни, собранные П.Н.Рыбниковым». М., 1861-67). Исполнителей былин и других эпических песен называли «сказителями». Во второй половине 19 и в 20 веке на Русском Севере была проведена огромная работа по выявлению и записи былин, вследствие которой появился ряд научных изданий: А.Ф.Гильфердинга, А.Маркова, А.Д.Григорьева, Н.Онучкова, А.М.Астаховой и др.
Былины и реалии
Былины отразили многие исторические реалии. Северные певцы передавали не знакомую им географию и пейзаж Киевской Руси («раздольице чисто поле»), изображали борьбу древнерусского государства против степняков-кочевников. С удивительной точностью были сохранены отдельные детали военного княжеско-дружинного быта. Сказители не стремились передать хроникальной последовательности истории, а изображали ее важнейшие моменты, находившие воплощение в центральных эпизодах былин. Исследователи отмечают их многослойность: донесли имена реально существовавших лиц: Владимира Святославовича и Владимира Мономаха, Добрыни, Садко, Александра (Алёши) Поповича, Ильи Муромца, половецких и татарских ханов (Тушркана, Батыя). Однако художественный вымысел позволял относить былины к более раннему или позднему историческому времени, допускал совмещения имен. В народной памяти происходило искажение географических расстояний, названий стран и городов. Представление о татарах как главном враге Руси вытеснило упоминания половцев и печенегов.
Расцвет былин
Расцвет былин самого раннего Владимирова цикла происходил в Киеве в 11-12 веках, а после ослабления Киева (со второй половины 12 века) они переместились на запад и на север, в Новгородский край. Дошедший до нас народный эпос позволяет судить лишь о содержании древних песен Киевской Руси, но не об их форме. Эпос был усвоен скоморохами, оказавшими на него значительное влияние: в былинах ряд сцен представляет скоморохов-певцов на пирах у князя Владимира, есть и собственно скоморошьи былины («Вавило и скоморохи»). В 16-17 веках содержание былин отразило быт высших классов Московской Руси, а также казачества (Илья Муромец называется «старым казаком»).
Поэтический язык былин
Поэтический язык былин подчинен задаче изображения грандиозного и значительного. Они исполнялись без музыкального сопровождения, речитативом. Их напевы торжественны, но монотонны (каждый сказитель знал не более двух-трех мелодий и разнообразил их за счет вибрации голоса). Предполагается, что в древности былины пели под аккомпанемент гуслей. Стих былин связан с напевом и относится к тоническому стихосложению, (см. Былинный стих). Композиционную основу сюжетов многих былин составляют антитеза и утроение. В репертуаре скоморохов возникли стилистические формулы внешней орнаментовки сюжета: запевы и исходы (самостоятельные мелкие произведения, не связанные с основным содержанием былин). Традиция эпического сказительства выработала формулы привычного изображения — loci communes (лат. «общие места»), которые использовались при повторении однотипных ситуаций: пир у князя Владимира, седлание коня, богатырская поездка на коне, расправа богатыря с врагами и пр. Повествование в былинах велось неторопливо, величаво. В развертывании сюжета обязательно присутствовали многочисленные повторения. Замедленность действия (ретардация) достигалась путем утроения эпизодов, повторения общих мест, речи героя. Поэтический стиль создавали повторения слов, которые могли быть тавтологическими («черным-черно», «много-множество») или синонимическими («злодей-разбойник», «драться-ратиться»).
Один из приемов соединения строк — палилогия (повторение последних слов предыдущей строки в начале последующей). Нередко смежные строки использовали синтаксический параллелизм. В былинах могло появиться единоначатие (анафора), а на концах строк иногда возникали созвучия однородных слов, напоминающие рифму. Появлялись аллитерации и ассонансы. Широкая типизация персонажей былин не исключала элементов индивидуализации, что отметил еще в 1871 Гильфердинг: князь Владимир — благодушный и лично совершенно бессильный правитель; Илья Муромец — спокойная и уверенная в себе сила; Добрыня — олицетворение вежливости и изящного благородства; Василий Игнатьевич — пьяница, отрезвляющийся в минуту беды и становящийся героем. Один из принципов эпической типизации — синекдоха: былины изображали не всю древнерусскую дружину, а отдельных воинов-богатырей, побеждающих полчища врагов; вражеская сила также могла изображаться в единичных образах (Тугарин Змеевич, Идолище). Главный художественный прием — гипербола. Собиратели засвидетельствовали, что певцы воспринимали гиперболы как достоверное изображение реальных качеств в их максимальном проявлении.
Сюжеты, образы, поэтика былин нашли отображение в русской литературе («Руслан и Людмила», 1820, А.С.Пушкина, «Песня про царя Ивана Васильевича…», 1838, М.Ю. «Лермонтова», «Кому на Руси жить хорошо», 1863-77, Н.А.Некрасова, «народные рассказы» Л.Н.Толстого). Былины являлись источником вдохновения художников, композиторов, кинематографистов.
Былинный стих
Былинный стих это древняя стихотворная форма былин (русских эпических речитативных песен).
Ритмическое строение
Былинный стих отмечается разнообразием ритмических конструкций, чем обусловлено отсутствие его четко выраженной стихотворной структуры, рифмовки.
Былинный стих представляет собой разновидность тонического стиха, построенного на соизмеримости строк по количеству ударений при произвольном числе безударных слогов. В строках варьируется от двух до четырёх ударений, т. е. в пределах одной былины не всегда сохраняется тождественное количество ударений.
Для написания былин используются различные метры, например: хорей с дактилическим окончанием или сочетание хорея с дактилем, или анапест.
Былинному стиху не свойственна рифма, музыкальность произведения образуют созвучия. Композиционная структура стиха соответствует напевному характеру жанра: поэтический текст былины условно состоит из трёх частей – запева, зачина, концовки.
Виды былинного стиха
Пример былинного стиха
Из того ли из города из Мурома,
Из того ли села да Карачаева
Была тут поездка да богатырская.
Выезжает оттуль да добрый молодец,
Старый казак да Илья Муромец
(Русская былина «Три поездки Ильи Муромца»)
Происхождение
Былинный стих возник в русской фольклорной традиции как изложение древних героических событий. Былины исполнялись речитативом народными сказителями, первоначально в сопровождении игры на гуслях, позже без музыкального сопровождения.
Ранние распространённые названия былин – «старина», «исторические песни», «богатырские сказки», «богатырский эпос». Термин «былина» для обозначения жанра русской эпической песни был введен в 40-х гг. XIX в. фольклористом И. П. Сахаровым, который опирался на выражение из «Слова о полку Игореве»: «по былинамъ сего времени».
Содержание былинных стихов
Содержание былинных стихов основано на исторических событиях русского народа XI-XVI вв. Былины определяются как героические песни, но вместе с тем встречается много былин мифологического, новеллистического, авантюрного содержания. В центре русского былинного эпоса – средневековые богатыри, их деяния и героические подвиги в борьбе с захватчиками родной земли: монголо-татарской ордой, южными кочевыми племенами, мифическими существами. В литературе насчитывается около сотни сюжетов былин, вариантов – больше двух тысяч.
Циклы былин
Былины в классической русской поэзии
Былина оказала значимое влияние на творчество русских поэтов. Былинная поэтика и стилистика плодотворно была усвоена А. С. Пушкиным («Руслан и Людмила») и М. Ю. Лермонтовым («Песня про … купца Калашникова»). А. К. Толстой создал произведения по былинным мотивам, которые так и назвал былинами: «Богатырь», «Алёша Попович», «Змей Тугарин», «Илья Муромец», «Поток-богатырь», «Садко». Четыре сочинения, основанных на русском эпосе, написал К. Д. Бальмонт («Святогор», «Вольга», «Добрыня и Смерть», «Отчего перевелись витязи на Руси»).
Пропп В. Я.: Русский героический эпос.
Часть пятая. Судьба эпоса при капитализме.
4. Поэтический язык былин.
Вопрос об эпосе как коллективном создании народа тесно связан с вопросом о языке былин как о средстве художественной изобразительности. Этот вопрос неоднократно рассматривался, но эстетическая ценность народного языка в былинах недостаточно понята и оценена.
Язык произведений народной поэзии, как и язык любых других литературно-художественных произведений, служит не только средством общения, но средством художественного способа выражения миросозерцания их создателей.
Поэтический язык былин настолько богат и разнообразен, что здесь могут бытъ указаны только наиболее общие и важные признаки его, разработка же их должна стать предметом специальных трудов. В данном случае будет рассмотрен поэтический язык былин в той его форме, в какой он известен русскому читателю из сборников былин, начиная со сборника Кирши Данилова и кончая современными записями. Изучение более ранних периодов в развитии эпического языка представляет собой особую, весьма сложную задачу, которая требует специальных изысканий, так как мы не обладаем никакими непосредственными материалами, относящимися к периоду до второй половины ХѴIII века. Более ранние материалы представляют собой памятники не устной, а книжной речи. Раньше чем решать задачу изучения развития поэтического языка путем реконструкций более раннего состава из более позднего, необходимо рассмотреть, что представляет собой этот более поздний материал в его законченной, сложившейся форме, богато представленной материалами.
Исходя из указанного, необходимо в первую очередь установить специфические отличия поэтического языка эпоса от языка других видов народной поэзии.
Поэтическая система эпоса коренным образом отличается от поэтической системы народной лирики. Один из основных приемов художественной выразительности народной лирики (включая все виды ее, в том числе свадебные и похоронные причитания) состоит в метафоричности. Под «метафорой» обычно понимается «перенесение признаков с одного предмета на другой». Возможно, что такое определение метафоры окажется плодотворным для изысканий собственно лингвистических; для целей же изучения художественного языка оно непригодно. Творческий акт создания художественного образа не состоит в перенесении признаков. Такое определение исходит не из анализа творческого акта художественного образа, а из этимологии унаследованного еще от Аристотеля термина, который означает «перенесение». Здесь нет возможности пересмотреть этот вопрос. Для изучения народной поэзии понятие «перенесения признаков» оказывается бесплодным. Более плодотворным окажется определение метафоричности народной поэзии, как некоторого вида иносказания, как замены одного зрительного образа другим. Так, образ плачущей девушки может быть сам по себе поэтическим, но может им и не быть. Но если образ плачущей девушки будет заменен образом березы, опустившей ветки к воде, он будет восприниматься поэтически. В этом смысле русская народная лирика метафорична в высшей степени, причем большинство образов почерпнуто из окружающей певцов природы.
Если с этой точки зрения подойти к поэтическому языку былин, окажется, что язык эпоса почти полностью лишен метафоричности, Это не значит, что певец не владеет искусством иносказания. Отсутствие в эпосе метафор не недостаток, а показатель иной системы. И метафоры и сравнения в эпосе есть, но они встречаются весьма редко и не составляют основного художественного принципа эпоса.
Действительно, можно прослушать или просмотреть несколько десятков песен, не найдя ни одного метафорического оборота. Такие выражения, как матъ сыра земля, Волга-матушка, ясные соколы и другие, принадлежат общенародной, а не только героической поэзии, но и эти обороты встречаются редко. Только в эпосе Владимир назван красным солнышком. Там же, где повествование перемежается с местами лирического характера, появляются и метафоры. В былине о набеге литовцев имеется лирическое сетование героя на свою старость, которое выражено следующими прекрасными стихами с применением иносказаний:
Ах ты, молодость, ты молодецкая!
Улетела моя молодость в чисто поле,
Во чисто поле да ясным соколом;
Прилетела ко мне старость со чиста поля,
Со чиста поля да черным вороном,
А садилась на плеча да богатырские!
Но старость не может сломить героя. Герой отправляется против литовцев, несмотря на свою старость, и певец (Т. Г. Рябинин) замечает, что «сердце в нем не ржавеет». В былине об Илье, Ермаке и царе Калине рассказывается о том, как молодой Ермак первым бросается в бой, без товарищей. Остальные герои подоспевают позже и обращаются к Ермаку с такими словами: «Ты, Ермак, позавтракал, оставь-ко нам пообедати», называя завтраком начало боя, а обедом его разгар. В этом случае метафорический оборот воспринимается как шутка.
Все эти примеры представляют собой отдельные места на фоне огромного количества строк, совершенно лишенных подобных оборотов. Метафора в эпосе — редкое явление. Наиболее яркое использование метафор наблюдается в тех случаях, когда выражается резкое негодование. Так, наступающий на Киев Калин именуется собакой. Илья Муромец ругает своего коня, когда он отказывается перескочить через ров, — «волчья сыть, травяной мешок». Василий Буслаевич ругает своего крестного отца такими словами, как «корзина дертюжная», «шлея бросовая» и другими.
Идолище Поганое изображается в следующих весьма ярких образах:
Голова-то у его сильный пивной котел,
Кабы усища у его как царски блюдища,
Кабы глазища у его как сильны чашища,
Кабы ручища у его как будто граблища,
Таким образом, метафора в эпосе имеет ограниченное хождение, применяется преимущественно в лирических местах, или для выражения гнева, негодования, осуждения, или она носит шуточный характер, но и в этих случаях применяется редко.
Чем же можно объяснить такое ограниченное применение метафоричности в эпосе, тогда как лирическая поэзия насквозь пронизана метафорой?
С эпосом дело обстоит иначе. Те предметы, те явления жизни, которые в нем воспеваются, созданные им герои и изображаемые им события настолько высоки, совершенны и прекрасны, обладают сами по себе настолько широким общенародным интересом, что не нуждаются ни в какой метафоричности. Они не требуют никакой подстановки, замены, соотнесения их с образами из других областей жизни, например — из природы. Наоборот, как будет видно, вся поэтическая система эпоса направлена к тому, чтобы из всего окружающего мира выделить и определить нужное с совершенной четкостью и точностью, так, чтобы созданный поэтическим воображением образ предстал перед слушателем во всей его зрительной конкретности. Если в лирической песне слушатель вместо плачущей девушки видит березу, опустившую ветки к воде, то в эпосе подобного рода замена невозможна и не нужна.
Несколько большее распространение, чем метафора, имеет сравнение. Сравнение весьма близко к метафоре. При метафоре один образ заменяется другим, при сравнении исходный образ сохраняется, но сближается с другим по сходству. Илья «на коне сидит подобно как столетний дуб». Такое сравнение, хотя оно и весьма красочно, совершенно не в духе эпоса Оно — индивидуальное создание певца, вариантов к нему нет. Образ дуба заслоняет образ Ильи, народ же знает и любит образ Ильи таким, каков он есть. Сравнение не представляет собой явления, специфического для эпоса, хотя в нем и можно найти целый ряд прекрасных сравнений. Через сравнение, например, абстрактное превращается в конкретное, вернее — приобретает видимость, Певцы знают средства, чтобы в видимых образах представить, например, течение времени.
Опять день за днем — будто дождь дождит,
Неделя за неделей — как трава растет,
А год за годом — как река бежит.
Сравнение применяется при описании женской красоты:
Лицо белое, будто белый снег,
Щечки, будто маков цвет.
Походочка у ней павиная,
Речь-то у ней лебединая.
Очи сравниваются с глазами сокола, брови — с черными соболями, походочка у ней белой лани и т. д. В данном случае сравнение не достигает той степени художественного совершенства, как при сравнении времени с дождем или рекой. Вряд ли глаза русской красавицы могут быть сравниваемы с глазами сокола или тем более ее голос с голосом лебедя, которого певец, вероятно, даже не слыхал. Более удачно применение образа сокола для таких сравнении, как «Все-то корабли как соколы летят», или: «Его конь бежит, как сокол летит». Сокол — один из любимейших образов для обозначения молодости, смелости, подвижности, красоты и независимости, хотя и этот образ более развит в лирике, чем в эпосе.
То относительно второстепенное положение, которое в поэтике былины занимает сравнение, объясняется тем, что вся система поэтической выразительности эпоса направлена, как это будет видно, не на сближение по сходству, а на дифференциацию по отличию.
Если это наблюдение верно, оно объясняет один из характерных приемов эпоса, известный и в других видах народной поэзии, одно из его поэтических достижений, а именно отрицательное сравнение.
Тут не грозна туча подымалася,
Тут не оболочко обкаталося:
Подымался собака злодей Калин-царь.
Отрицательное сравнение содержит сближение, но вместе с тем вносит и дифференциацию. Войско татар сравнивается с грозной тучей, с надвигающимся темным облаком, но вместе с тем это не туча и не облако — это реальные татары.
— один из излюбленных приемов фольклора, и в частности эпоса, и применяется в наиболее ответственных, драматических местах повествования. Так, выезд героя из дома описывается следующим образом:
Не бела заря занималася,
Не красно солнце выкаталося,
Выезжал туг добрый молодец,
Добрый молодец Илья Муромец
На своем коне богатырскием.
Седая борода Ильи Муромца сравнивается со снегом:
Не белые-то снежки забелелися,
Забелелася у старого седая борода.
Сын, выезжающий в поле и просящий у родителей благословения, сравнивается с молодым дубом, который клонится к земле; но это не дуб, это — молодец.
Отрицательное сравнение принадлежит к наиболее характерным и типичным поэтическим приемам русского героического эпоса. Оно в одном приеме соединяет образность с высшей степенью реалистичности описания. Изобразить жизнь так, с такой точностью и жизненностью, чтобы воображаемое предстало как действительное, чтобы его можно было увидеть, чтобы можно было следить за развивающимися событиями, как если бы они разыгрывались перед глазами, — в этом состоит основное стремление певца.
При таком отношении к изображаемому слово приобретает совершенно особое значение. Слово — есть средство отчеканки образа, и певец им дорожит в высшей степени. Этому стремлению к точности отвечает другой прием художественной изобразительности, а именно эпитет. Можно сказать, что эпитет есть одно из основных изобразительных средств эпоса. В то время как метафорические обороты представляют редкое явление, эпитетами обильно пересыпана художественная речь решительно всех певцов.
Здесь опять необходимо внести терминологическое уточнение. Мнение, будто поэтический эпитет служит «украшению» речи, не может быть принято советским исследователем. Распространенное учение об эпитетах сводится к тому, что признается в основном два главных вида эпитетов. Один — это так называемые украшающие эпитеты; они же признаются собственно поэтическими. Эти эпитеты не устанавливают для определяемого предмета нового признака, а фиксируют признак, который входит в понятие предмета (синее небо, быстрый бег, темный лес и т. д.). Другой род — определяющие или необходимые, сообщающие о предмете нечто, не входящее в его понятие (молодая яблоня, прямая дорога и т. д.). Признается целый ряд промежуточных видов, но в целом это деление лежит в основе даже современных теоретических пособий.
Можно утверждать, что такое деление насквозь ошибочно; оно по существу приводит нас к учению о синтетических и аналитических суждениях Канта, с той лишь разницей, что здесь к атрибуту применено то, что у Канта говорится о предикате. Такое деление не признает за искусством познавательных целей и функций, оставляя за ним «чисто эстетические» функции. Термин «украшающий» не выдерживает никакой критики и должен быть окончательно оставлен.
Изучение эпитетов народной поэзии приводит к заключению, что эпитет во всех случаях есть средство уточнения, хотя и предметы и цели уточнения могут быть весьма различны. Эпитет придает существительному точную зрительную или иную определенность, заставляя слушателя или читателя видеть или воспринимать предмет так, как этого хочет певец, как это нужно для данного повествования.
Зла, несносная тоска неугасимая
Все долит мою бессчастную утробушку,
(Барсов. Причитания Северного края, I, 1872, стр. 61)
Эпитеты «злой», «несносный», «бессчастный» и т. д. совершенно невозможны в героическом эпосе, тем более в применении к таким существительным, как «тоска» или «утробушка». Таким образом, хотя эпитеты не являются отличительным признаком эпоса, их содержание отличается от эпитетов других жанров.
«двор» может иметь десятки разных значений, в зависимости от определяющего эпитета. Но когда говорится «посольский двор», двор выделен из всех возможных дворов и в данном случае обозначен со стороны его назначения. Эпитеты, определяющие предметы относительно других предметов того же рода или вида, встречаются чрезвычайно часто не только в поэтических произведениях, но и в прозаической, обыденной деловой или научной речи. Эпос чрезвычайно ими богат: одежица запасная, одежица дорожная, шалыга подорожная, грамота посыльная, грамота повинная, улица стрелецкая, дорога прямоезжая, дорога окольная, пивной стакан и т. д. Опущение подобных эпитетов в иных случаях могло бы привести к недоразумению или даже к бессмыслице. Эти эпитеты основаны на обозначении путем некоего избирательного акта. Перемена эпитета обозначала бы уже иной предмет. Дорога прямоезжая и окольная — разные дороги, а не одна и та же.
Хотя подобного рода эпитеты и не являются особенностью поэтической речи, они в эпосе выполняют определенную художественную функцию, функцию точного обозначения.
Характерна, например, та устойчивость, с которой в эпосе употребляется эпитет «правый». «Ступил своей ножкой правою да во славную в гридню княженецкую»; Добрыня отстегивает лук «от правого от стремени булатного»; Илья привязывает Соловья- разбойника «ко правому ко стремени булатному»; на разведке герой «припадал к земле да ухом правым»; оскорбленный на пиру, он «повесил буйну голову а на ту на правую сторону». Хотя можно было бы обойтись без такого точного обозначения, певец без него обойтись не может; он так ясно, так точно и отчетливо видит изображаемые им события и изображенных им людей, что не только видит факт привязывания Ильей Соловья-разбойника к стремени, но видит, как он это делает, видит, что он привязывает его к правому, а не к левому стремени, и так и передает событие.
Еще шире в эпосе представлены эпитеты, основанные не на избирательном акте (в ответ на вопрос «который»), а на определении качества («какой»). При перемене эпитета тот же предмет предстал бы в другом виде. Этот вид эпитетов выполняет самые разнообразные функции.
А и ехал он день до вечера,
А и темную ночь до бела света.
Мы не только узнаем, сколько времени герой был в пути, но и видим темноту ночи и свет утра.
Другой способ достижения тех же целей состоит в том, что указывается материал, из которого предмет сделан: кинжалище булатное, плеточка шелковая, кунья шубочка, соболья шапочка; столы всегда бывают дубовые, печки — кирпичные, паруса— полотняные и т. д. Иногда создаются слова, сразу обозначающие и материал и окраску; столики белодубовые, палаты белокаменные, шатер белополотняный (русский) или чернобархатный (татарский) и т. д.
Эпитеты определяют предмет не только со стороны его окраски и материала, но со стороны любых других ярких отличительных признаков, приведение которых способствует мгновенному чувственному восприятию предмета: матушка сыра земля, ясное поле, раэдольице чисто поле, пашни хлебородные, вешние заводи, у тая у березы у покляпыя (то есть наклонной), повыше дерева шарового (то есть широкого вверху), темный лес, сырой дуб, рыскучий волк, пролетный ясный сокол, окатиста гора, рассыпной песок, мелки реченьки, болота дыбучие, облако ходячее, вешним долгим денечком и т. д,
Подобные эпитеты, приложенные к явлениям природы, показывают, как тонко певец чувствует природу. Описаний природы в русском эпосе нет. Но певцу достаточно сказать два-три слова, и мы, как живую, видим перед собой русскую природу с ее бесконечными просторами, извилистыми реками, темными лесами, мягкими возвышенностями, хлебородными пашнями.
Но эпитет не только заставляет видеть предмет во всей его яркости. Художественный эпитет дает возможность выразить, например, чувства действующих лиц, их отношение друг к другу и тем самым характеризовать их. Так, например, в русском эпосе члены семьи всегда выражают свои нежные чувства по отношению друг к другу; сын скажет, обращаясь к матери: «свет ты, родимая матушка», родители говорят о своих детях «детушки родные», муж скажет о жене «любимая семеюшка», жена о муже — «любимая державушка»; соответственно: «любимый мой племянничек», «дядюшка мой родный» и т. д.
Эпитет выражает мировоззрение народа, его отношение к миру, его оценку окружающего. Народ или любит, или ненавидит. Средних чувств в его поэзии не бывает.
Соответственно все, что певец в жизни любит и принимает, изображается как превосходное и лучшее; соответствующая группа эпитетов, которые можно назвать эпитетами оценочными, чрезвычайно богата. Свою родину, Русь, певец обозначает не иначе, как святая. Ее герои — святорусские могучие богатыри. Герой обладает великой силой, физической и моральной; о его сердце говорится, что у него сердце богатырское, неуимчивое; у него «ретивое сердечушко». Он поводит могучими плечами, вскакивает на резвые ноги, у него буйная головушка. Характерен эпитет «добрый», прилагаемый к слову «молодец», что означает не доброту, а совокупность всех тех качеств, которыми должен обладать истинный герои. Такие сочетания, как «удаленький дородный добрый молодец», «дружинушка добрая, хоробрая», ясно показывают, что понимается под словом «добрый».
Соответственно у героя всегда самое лучшее вооружение: у него черкасское седло, седло кованое, причем седлание обычно описывается очень подробно: все принадлежности самого высокого и изысканного качества, но не для «красы-басы», а для крепости. У героя всегда вострая сабля, тугой, разрывчатый лук с шелковой тетивой и калеными стрелами; у него крепкие доспехи, богатырский конь, которого он кормит «белояровой пшеной». Впрочем, соответственно всей эстетике русского эпоса, по которой важна не внешняя, показная сторона, конь не отличается величиной или красотой. У Ильи — малый, косматый бурушко. Внешняя невзрачность контрастирует с невидимыми для глаза высокими качествами. У Микулы Селяниновича соловая кобылка, обыкновенная крестьянская лошадь, которая, однако, обгоняет коня князя Вольги. По противоположному принципу иногда описана соха Микулы: рогачики на ней рыбьего зуба, присошечки красна золота и т. д.
О вещах и о людях, воспеваемых в эпосе, всегда сообщается все самое лучшее. Предметы и люди рисуются такими, какими они должны быть в идеале. Девушка всегда красавица, красная девица; иных в эпосе не бывает. Платье всегда цветное, а не какое-нибудь бесцветное, ягоды — сладкие, напитки стоялые, подарки — богатые, слова разумные, речь умильная и т. д. Если герой моется, то всегда только чистой, холодной, ключевой водой, и вытирается только чистым, а не каким-нибудь забраным полотенцем.
В этом отношении характерен эпитет «славный». Этим эпитетом обозначается совокупность тех качеств общественного порядка, которые влекут за собой всенародное признание, славу. Отсюда частый конец песен — «славу поют». Славными называются богатыри все вообще и каждый в отдельности; этим словом обозначается застава («на славной на московской на заставе»); этим словом могут быть названы русские реки («у славненькой у речки у Смородины»), или отдельные города, как Муром, родина Ильи Муромца, или столица Руси — Киев («во славном городе во Киеве»).
Неизмеримо беднее подбор эпитетов, которыми обозначаются явления отрицательного порядка. На них певец долго останавливаться не любит. Есть только одно неизменное и постоянное слово, которым певец обозначает и врагов своей родины и свое отношение к ним. Это слово — «поганый». Татары наделяются только одним этим постоянным эпитетом. Им же обозначается Литва, когда она замышляет поход на Русь (в остальных случаях она «хоробрая»). «Поганым» называется также Идолище. Можно найти в отдельных случаях и некоторые другие эпитеты, но в целом отношение ко всякого рода врагам героя и народа выражено не столько эпитетами, сколько метафорическими обозначениями ругательного порядка, образцы которых приведены выше.
Враги социального порядка точно так же характеризуются эпитетами, которые одновременно являются и оценочными и характеризующими. Так, когда бояре названы «толстобрюхими», то слушатель не только видит фигуру такого боярина перед глазами, но и разделяет чувства ненависти и насмешки, влагаемые певцами в это слово.
«постоянных», а также «окаменевших» эпитетах. Оба эти термина должны быть признаны неудачными. Они внушают представление, будто запас эпитетов создан раз навсегда и будто народ пользуется ими без особого разбора и смысла.
Этими эпитетами особенно дорожил Всев. Миллер, так как они на первый взгляд подтверждают его теорию творческого бессилия певцов. Он пишет: «Очевидно, что эпитет уже потерял свою первоначальную свежесть, образность, и ходит в школе певцов как ходячая монета, иногда расходуемая кстати, иногда зря, машинально». Всев. Миллер считает несуразностью, что лица в эпосе не изменяются в возрасте. Илья Муромец постоянно называется старым, даже когда после исцеления выезжает из дому. Добрыня всегда молодой, даже после того, как 12 лет прослужил в Киеве. Он после этого возвращается к своей молодой жене, которая не стареет.
В действительности дело обстоит иначе. Что лица в эпосе и сказке не стареют, связано с особой концепцией времени в фольклоре, о чем здесь не может быть речи. Девушка же в эпосе всегда будет названа «красная девица», а молодец — «добрый молодец» не потому, что эпитет застыл, а потому, что, согласно народной эстетике, никакой молодец, кроме доброго, не может быть воспет. Постоянный эпитет применяется для признаков, которые народ считает постоянными и необходимыми и которые он повторяет не вследствие творческого бессилия, а потому, что вне данного признака предмет для эпической поэзии невозможен. Там же, где этого требования нет, возможны, как мы видели, самые разнообразные эпитеты.
Несколько иначе обстоит дело с так называемыми окаменевшими эпитетами, которые применяются там, где их применение, с точки зрения современных литературных требований, было бы неуместно. Такая неуместность опять не признак «окаменения» или творческого бессилия. Народ считает все определяемые им признаки не своими субъективными мнениями или впечатлениями, а признаками, объективно присущими определяемым предметам, лицам и явлениям. Так, честная вдова Амелфа Тимофеевна объективно, то есть во всех случаях жизни и всегда, есть честная вдова, и никакой другой она быть не может. Иного отношения к ней или иного изображения ее певец не допускает и представить себе не может, так как он не допускает никаких нарушений истины. Поэтому Добрыня называет свою мать не только «матушка родимая», но и «честная вдова Амелфа Тимофеевна». С другой стороны, татары могут быть только погаными и никакими другими ни в каких случаях. Встать на татарскую точку зрения для русского певца совершенно невозможно. Поэтому для певца вполне естественно, чтобы татарский царь Калин обращался к своим подчиненным со словами:
Ай же вы, мои татары,
Ай же вы, мои поганые
По тем же причинам Маринка в разговоре с Добрыней сама именует себя курвой и отравщицей.
Несомненно, что в этом сказывается известная ограниченность горизонта, характерная вообще для крестьян, но отнюдь не творческое бессилие. Такого рода применение эпитетов вытекает из неспособности народа к какому бы то ни было компромиссу в своих мнениях и в своей оценке.
Приведенные материалы и наблюдения показывают, насколько богато и разнообразно в русском эпосе применение эпитетов. Эпитет выделяет предмет из ему подобных и тем его определяет. Эпитет способствует точному и четкому обозначению. Он создает яркие зрительные образы путем выделения отличительных качеств. Эпитет отвечает одному из основных стремлений языкового искусства эпоса, которое состоит в том, чтобы придать словам надлежащий вес и звучание, чтобы слова и выраженные ими образы врезались, запечатлевались. Наконец, эпитет выражает отношение народа к окружающему его миру, выражает народное мнение, его суд и оценку.
Легко заметить, что эти же цели могут быть достигнуты и иными средствами, не только эпитетами. Так, русский язык дает широкие возможности выразить свое отношение — положительное или отрицательное — путем применения уменьшительных, ласкательных или, наоборот, уничижительных форм.
Обилие ласкательных выражает необычайную доброту народа по отношению ко всему, что достойно любви, признания, расположения. Вероятно, ни один язык мира не обладает таким богатством и такой гибкостью и выразительностью ласкательных или уменьшительных форм, как язык русский. В эпосе это сказывается чрезвычайно ярко. Народ называет ласкательными именами всех основных положительных героев: Алешенька, Добрынюшка, реже — Илеюшка или Ильюшенька, Дунаюшка, Васенька Буслаевич, Иванушка Годинович. У героя молодецкая головушка, он думает думушку крепкую или великую, он встает ранешенько, одевается скорешенько, умывается белешенько.
Кунью шубочку накинул на одно плечо,
Шапочку соболью на одно ушко,
Хватил паличку булатную под паэушку.
Здесь в трех строках (от Т. Г. Рябинина) имеется пять уменьшительных. Отправляясь в путь-дороженьку, Добрыня просит у матери благословеньица; он под седелышко подкладывает потничек, берет стрелочки каленые и т. д. Илья Муромец на заставе надевает свои сапожки и берет трубочку подзорную.
Обилие ласкательных и уменьшительных — одно из проявлений народного гуманизма, способности к мягким и добрым чувствам по отношению к тем, кто эти чувства заслуживает.
Соответственно гнев народа, его неодобрение, ненависть и насмешку выражают уничижительные формы, возможности которых в русском языке также достаточно богаты и красочны.
Васеньке Буслаевичу противопоставляется его крестный отец, старчище-пилигримище, Угрюмище, Андронище или Игнатьище. Батый именуется царище Батуище, Тугарин — Угарище поганое, коварный советчик Владимира зовется Васька Торокашко. У Идола ручища, как граблища, и ушища, как блюдища.
Изучение эпитета показало, что каждому слову придается определенность и вес. Стремлением увеличить удельный вес каждого слова можно объяснить одну из особенностей поэтического языка былин, которая на первый взгляд как будто не имеет художественного значения, но которая на самом деле встречается только в художественной стихотворной речи, преимущественно в эпосе. Эта особенность состоит в отличном от прозаического языка применении предлогов. В эпосе предлог может стоять не только перед всей группой слов, к которой он относится, но нередко повторяется перед каждым словом в отдельности. Дунай «на все на три, на четыре сторонушки поклоняется». Постоянно применяются такие сочетания, как: «ко славну ко городу ко Киеву, ко ласкову ко князю ко Владимиру»; «на многих князей, на бояр, на русских могучих богатырей» (созывается пир); «во славном во городе во Муроме, во селе Карачарове»; «кто бы нам сказал про старое, про старое, про бывалое, про того ли Илью про Муромца?»
Это — не отдельные случаи, характерные для отдельных певцов или местностей, это — общий закон былинною стиля. Предлог в этих случаях перестает играть роль только предлога. Как предлог он был бы нужен только один раз, и тот же певец в прозе не 6удет повторять предлогов так упорно и систематически, как это делается в стихах. Всматриваясь в эти случаи ближе, можно установить, что предлоги здесь выполняют разделительную функцию. Предлог отделяет определение от определяемого, разделяет два-три определения одно от другого и т. д. Короче, повторение предлогов разделяет слова между собой. Этим достигается известная разрядка слов и тем повышается удельный вес каждого из слов в отдельности.
или ускоренная? Темп сам по себе не есть признак художественности, данный же прием встречается только в художественной речи.
Когда говорится: «брала его за рученьки за белые, за его за перстни за злаченые», то в таком сочетании белизна изнеженных рук с золотыми перстнями выступает более резко и рельефно, чем при простом установлении в прозе: брала его за белые руки с золотыми перстнями. Для констатации факта достаточно одного предлога, для выделения красочных, ярких подробностей они отделяются одна от другой, благодаря чему выступают во всем их значении. В строках «кто бы нам сказал про старое, про бывалое» и т. д разделение слов подчеркивает, что речь пойдет не о ком- нибудь, а об Илье Муромце; что все, о чем будет петься, действительно было; что это было не теперь, а в стародавние времена. Разделительная функция предлога соответствует тому, как певец видит, разделяет и подчеркивает, выделяет явления мира.
Все сказанное приводит к наблюдению, что удельный вес слова в эпосе чрезвычайно велик, что певцы взвешивают слова и дорожат ими. С этой точки зрения могут быть рассмотрены те приемы, которыми в эпосе вводится прямая речь, «Говорил Хотинушка таковы слова». Это — постоянная форма введения прямой речи. Этими словами не только вводится прямая речь; в них содержится та мысль, что каждое слово этой речи будет иметь значение. «Пословечно стал он выговаривать». Но «пословечно» говорят не только действующие лица песни, так говорит и сам певец, и в этом — одна из основ эстетики эпоса. Слово подобно резцу, которым ваятель заставляет выступить каждую деталь изображаемою, превращая аморфное и неразделенное в оформленное и отработанное.
Один из способов подчеркнуть значение слова состоит в том, что нужное слово или группа их повторяется. Певцы широко пользуются этим приемом; «выезжает тут старый казак, стар-старый казак Илья Муромец». Старость Ильи, очень важная для облика героя и характерная для него черта, здесь выделена и подчеркнута тем, что слово «старый» повторяется три раза. Другой пример: торжество Маринки, сжигающей землю из-под следа Добрыни, чтобы приворожить его своими любовными чарами, выражено строкой: «загоралися, загоралися дубовые дрова».
Этот прием, раз выработавшись, может иногда применяться и там, где по существу он не нужен: «из-за лесу, лесу темного». Никакого особенного значения по ходу действия лес именно как лес не имеет; но повторение — характерный прием былинного стиля, и применение его не нарушает художественности даже там, где, строго рассуждая, можно было бы обойтись и без него.
Буквальное повторение одного и того же слова (тавтология) встречается сравнительно редко. От одного и того же корня образуются разные слова, и певцы с большим искусством пользуются этим приемом. Когда Илья с городской стены или с холма наблюдает приближение татар, он видит, что их «черным черно, как черна ворона». Здесь обозначение черноты дано в трех разных формах, повторение подчеркивает несметное количество приближающихся татар. Сюда относятся также такие сочетания, как крепко-накрепко, туго-натуго, скоро-наскоро, на веки вечные.
Конь стоит наубел-белый,
Повторение усиливает значение и вес слова, придает резкость обозначенному через повторение качеству или свойству. «Крепко- накрепко» означает полную ненарушимость данному слову при всех обстоятельствах жизни без всяких исключений; «на веки вечные» звучит сильнее, чем «навеки» или «навсегда», означает, что конца не будет никогда.
Повторение приобретает особую силу, когда повторяемые слова или группы их разделены по разным строкам. Конец строки создает естественную паузу, и, таким образом, между повторяемыми словами или словесными сочетаниями создается небольшая остановка. Повторяющиеся сочетания могут стоять в конце одной строки и начале следующей (так называемая палилогия), или оба повторяемых элемента стоят в начале строки (анафора). Повторение в конце строк (эпифора) как художественный прием русскому эпосу неизвестно.
Ты не бей меня по белу лицу,
По белу лицу, по румяному.
Разделение по двум строкам усиливает резкость выкрика недопустимость битья по лицу в богатырском бою.
Было у него едино чадо,
Едино чадо да единёное.
Повторение слов «едино чадо» в двух строках подчеркивает все значение того факта, что сын был единственный.
Да есть у меня сабелька-то новая,
Да новая-то сабелька, не точеная,
Не точеная сабелька, не кровавлена.
Запечалился наш Владимир-князь,
В этом случае повторяемые элементы стоят в начале строк. Этот вид повторения по своему художественному значению не отличается от повторения в конце одной и начале следующей строки. В данном случае этим приемом подчеркнута сила отчаяния Владимира.
Особый случай повторения имеется тогда, когда один раз признак приводится в его положительной форме, другой — через отрицание его противоположности. В прозаической речи утверждение через отрицание противоположности (литотес) может служить как для ослабления утверждения, так и для усиления его: «совершил небольшую ошибку» воспринимается как ослабленная форма от «большую ошибку». Наоборот: «совершил немалую ошибку» представляет собой усиленную форму от «малая ошибка», означает, что ошибка по существу совершена большая.
В народной речи данный прием применяется только для усиления. Когда говорится «за великую досаду, не за малую», то отрицание «не за малую» подчеркивает значение слова «великую», усиливает утверждение еще резче.
Только видели чудышко немалое,
Как немалое чудо, превеликое.
Отрицание противоположного усиливает утверждение;
Наливал он чару зелена вина.
Немалую чару, полтора ведра.
Этот же прием может служить для контрастного противопоставления:
Не для красы, для угожества, —
Для ради крепости богатырский.
Все это показывает, с каким искусством народ владеет приемами выделения и характеризации, как велико разнообразие художественных средств.
В тех случаях, когда речь идет не о предмете или качестве, а об отдельном действующем лице, повторяется не имя, а заменяющее его местоимение:
Он, Дунаюшка, во послах бывал,
Он, Дунай, много земель знавал.
Двукратное повторение слова «он» при имени Дуная должно подчеркнуть, что именно Дунай, а не кто-нибудь другой может бытъ послан в чужие земли за невестой для Владимира.
Местоимение может принимать сокращенную форму, и тогда оно по существу представляет собой артикль. «Как Угарин-от сидит, на него взглядывает». «Угарин-от» есть сокращенное «Угарин тот», или «этот», то есть упомянутый, указанный. Это — недоразвившийся определенный артикль, неупотребительный в современной литературной прозе, но выполняющий в эпосе художественную функцию выделения, подчеркивания при вторичном упоминании; такое усиление выделения отвечает одному из основных эстетических требований эпоса, состоящему в точности обозначения выделяемых предметов. Примеры чрезвычайно многочисленны: «Молодец-от был на то да ухватливый», «Пир-от идет о полупире», «Как день-от идет ко вечеру»,
Я приехал посватать на Аннушке,
В последнем примере полная форма местоимения резче подчеркивает точность обозначения и выделения (Аннушка Путятична, а не какая-нибудь другая), чем сокращенная форма его «от».
От повторений, имеющих целью усилитъ удельный вес слова, следует отличать сочетания и соединения из слов, близких по значению или даже восходящих к одному корню, но имеющих уже иную цель.
и т. д. Цель таких сочетаний состоит не в том, чтобы усилить значение слова, а в том, чтобы придать ему точность. «Думать», «шутить», «служить», «зимовать» и подобные им глаголы для народной поэтики недостаточно конкретны и чеканны, невыразительны и расплывчаты. «Думать» не то же самое, что «думать думу». Через дополнение глагол получает определенность. К дополнению часто добавляется эпитет, и тогда достигается та полнота и ясность выражения, которые так характерны для языка эпоса: думать думушку крепкую, сослужить службу немалую, шутить шутки негораздые.
Другой тип подобного рода сочетаний состоит в том, что к слову прибавляется другое, весьма близкое к нему по значению; в тую пору-времечко, закручинился и запечалился, с того со горя со кручинушки, без стыда-без сорому, знаю-ведаю, идет путем да и дорогою, и другие. Такие сочетания очень характерны для эпоса и весьма многочисленны и разнообразны.
Обычно полагают, что такие сочетания вызваны стремлением к медлительности речи. Объясняли их также требованиями ритмики стиха. Оба эти объяснения должны быть признаны неправильными. Никакого нарочитого стремления к замедленной речи нет. Все наблюдения над поэзией былин говорят, наоборот, о чрезвычайной экономичности языковых средств, о сжатости, немногословности, четкости. Равным образом действие всегда развивается быстро, энергично, полно страстного напряжения и беспощадной борьбы. «Эпическое спокойствие» существует только в малоудачных теориях. Нельзя также признать, что эти обороты продиктованы требованиями ритма; система музыкального и система стихотворного ритма находятся в таком соотношении, что они не препятствуют одна другой, а находятся в гармоническом сочетании. В тех случаях, когда музыкальный ритм требует такта, слога, а текст его не дает, певец растягивает гласные, как это показывают нотные записи с точной подтекстовкой. В тех же случаях, когда по ходу или характеру музыкальной фразы гласный звук не может быть растянут, в текст вставляются слова с ослабленной семантической функцией, но поддерживающие ритм, как «а», «а и», «ай», «да», «то», «же», «ли», «ведь», «всё». Такие слова принято называть энклитиками. Чтобы народный поэт мот пользоваться в качестве энклитик для заполнения ритма словами, имеющими определенный ярко выраженный смысл, так же маловероятно, как в литературных стихотворениях использование слов ради рифмы, а не ради смысла. Если такие случаи и есть, они свидетельствуют о малой одаренности поэта или певца, об упадке поэзии, но они не могут быть определены как характерная для эпоса система.
В науке подобного рода сочетания обычно именуются синонимическими. На этом построена теория А. П. Евгеньевой. Все без исключения подобного рода сочетания она считает синонимическими и в выводах говорит: «Синонимия служит усилению значения, акцентуации отдельных слов, синтагм, стихов, на которые падает основная смысловая нагрузка». Таким образом, синонимия рассматривается как разновидность тавтологии, которая также должна подчеркнутъ значение, вес выделяемых слов.
Такую точку зрения нельзя признать правильной. В народной речи одной и той же местности абсолютных синонимов, как правило, вообще не существует; они возможны только как редкий случаи; то, что наблюдателю на первый взгляд представляется синонимами, на самом деле выражает очень тонкую, но для певца-поэта весьма существенную и ощутимую разницу. Дело как раз в том, что подобного рода обороты и сочетания именно не синонимичны. Пора и время, путь и дорога, кручиниться и печалиться, стыд и срам и т. д. с точки зрения певца и на самом деле разные понятия. Они взаимно дополняют одно другое. Они вызваны не медлительностью речи и не стремлением к усилению значения, а так же, как и эпитеты, свидетельствуют о стремлений к величайшей точности выражения, к тончайшей дифференцированности в придаваемом словам значении. Так, слово «стыд» выражает чувство по отношению к говорящему (стыд — стыдиться), срам — по отношению к окружающей среде (срам — осрамиться). «Путь» означает факт передвижения вообще безотносительно к формам его осуществления, «дорога» означает конкретно те места по земле, ту линию, по которой следует передвигающийся. Можно отправиться в путь по местам, где нет дороги, можно проложить путь и построитъ дороги. Подобные же отличия могут быть установлены во всех случаях таких сочетаний.
былинного стиха здесь не могут быть изучаемы. Они составляют предмет особой дисциплины. Но некоторые отдельные явления, связанные с ритмическим употреблением слов, все же необходимо кратко рассмотреть.
Последние слова показывают, что Белинский рассматривал явления стихосложения в связи со смысловой стороной стиха. Приведем некоторые примеры:
Как ясен сокол вон вылетывал,
Как бы белый кречет вон выпархивал.
Было столованье, почестной стол
Тут ему за беду стало,
За великую досаду покаэалося.
Все вы в Киеве переженены,
А и холост хожу, неженат гуляю.
Рифма не есть явление, связанное только со звучанием. Рифма четко обозначает конец строфы и вносит вместе с ритмом в речь принцип некоторой организованности ее, создает некоторый словесный рисунок. Пара рифм создает некоторую симметрию. Такую же и более совершенную и полную симметрию создают приведенные параллелизмы, названные Белинским смысловой рифмой; закон симметрии есть один из законов народного искусства. Симметричностью пронизано народное изобразительное искусство, как вышивки, кружева, наличники и пр.; симметричны крестьянские постройки, как гражданские, так и церковные. Можно говорить о симметрии речи, как об одном из художественных приемов народного стиха.
состоит в таком выборе слова или сочетания слов, который давал бы максимально ясный и четкий зрительный образ. Здесь все требует величайшей, тончайшей отделки, На эпосе можно видеть, какое значение придается в народном искусстве деталям. Вне этих деталей певец не мыслит себе своего искусства.
Основные особенности поэтического языка былин относятся к области лексики. Это и понятно, так как именно слово есть тот строительный материал, из которого создается и человеческая речь и художественное произведение.
Так, например, обращает на себя внимание та свобода, с которой певцы обращаются с глагольными видами и временами.
Можно заметить, что в эпосе предпочитается несовершенный вид, и употребляется он там, где в общерусской речи или в прозе требовался бы вид совершенный. Несовершенный вид выражает не только незаконченность действия, но и его повторяемость, а также и длительность его. Однако законченность или незаконченность, единократность или многократность не имеют в эпосе того решающего значения, какое имеет длительность, протяженность (дуративность) действия. Несовершенный вид применяется для явно однократных и законченных действий, если только действие изображается как длительное.
Налагал он стрелочку каленую,
Натянул тетивочку шелковеньку.
иначе: «налагал» обозначает некоторую длительность действия, «натянул» — мгновенность его.
Такие случаи показывают, что виды употребляются не с точки зрения завершенности или незавершенности действия; можно наблюдать, что предпочитается вид несовершенный. Постоянно говорится: «сам говорил таковы слова» (вместо «сказал»), «доезжал жениться» (вместо «поехал»), «садилась Василиса Микулична на добра коня» (вместо «села»), «что же будешь брать с собой» (вместо «возьмешь») и т. д.
Несовершенный вид предпочитается потому, что он лучше соответствует всей эстетике эпической поэзии, чем совершенный. «Сказал», «вошел», «сел», «положил» и т. д. представляют собой простую констатацию факта; наоборот: «говорил», «входил», «садился», «налагал» не только устанавливают факт, но рисуют его. Изображенное как длительное, действие лучше представляется воображению, чем краткое, оборванное, однократное, законченное. Такие стихи, как «а писал ярлык, скоро написывал» полностью выдают художественные стремления певца. Одно установление действия путем применения слова «писал» не удовлетворяет еще художественным требованиям. Певец видит пишущего перед глазами, причем его, как неграмотного, поражает быстрота, с которой пишут грамотные. Поэтому к бесстрастной констатации факта «писал» прибавляется картина этого письма: «скоро написывал».
В сцене поражения Тугарина Алешей все моменты схватки даны в несовершенном виде, факт же его приканчивания — в совершенном.
Он на улицу-де скоро нонь выскакивал,
На подлетике его да нонь подхватывал, —
На одну его ногу ступил, другу оторвал.
Несовершенный вид применяется даже в настоящем времени с такими глаголами, которые его обычно не образуют: «да вставает Добрынюшка Никитич млад», «они взяли вина, подавают тут удалу добру молодцу».
Относительную свободу можно также наблюдать в употреблении времен. Певец, конечно, понимает, что события песни относятся к прошлому. Об этом свидетельствует то, что народ называет такие песни «старинами», об этом свидетельствуют такие начала, как «кто бы нам сказал про старое, про бывалое», и преобладание в песнях прошедшего времени. Тем не менее вопрос этот не так прост, как это может казаться на первый взгляд. Искусство эпоса до некоторой степени родственно искусству драматическому. Когда зритель смотрит на сцену, он, конечно, знает, что изображаемые на сцене события в преобладающем большинстве случаев относятся к прошлому. Воспринимаются же они как события, происходящие перед нашими глазами в настоящем.
перемежается в былинах с настоящим.
Стал он по чисгу полю поезживать,
Сердце в нем разгорается,
Кровь-то в нем распылялася.
Соловей; берет подарки; пришел к Киеву. В дальнейшем сцена одаривания дается в настоящем времени, постройка терема и выход к теремам Запавы рассказывается сплошь в прошедшем; в дальнейшем повествовании времена перемежаются с преобладанием времени прошедшего.
применению настоящего времени события, относящиеся к прошлому, переносятся в то пространство, которое раскидывается перед умственным взором слушателя в настоящем. Слушатель видит происходящие события.
Они стали молодца нонче побуживать,
Кабы стали молодца нонь потрясати нонь.
В отнесении действия к прошлому или настоящему можно наблюдать интереснейшее противоречие. Перенесение действия в настоящее способствует изображению художественного вымысла как реальности. Но певец не отождествляет реальность художественного вымысла с реальностью эмпирически его окружающей жизни. Выдавая вымысел за действительность, певец вместе с тем ставит этому известные границы. Этим можно объяснить, что, например, на Печоре текст песен пересыпается словом «кабы», которое в этих случаях служит не союзом, а наречием. Примеры чрезвычайно многочисленны.
Кабы было пированье-столованье.
Обычно слово «кабы» стоит вначале строки.
В былине о Василии Игнатьевиче кабатчик по приказанию Владимира возвращает без выкупа заложенное вооружение, после чего Василий снаряжается в бой.
Кабы отдали все Васеньке безденежно,
Кабы сгал-то Василий сподоблятися,
Кабы седлал он, уздал-де коня доброго,
Как тугой-от-де лук да принатягивал
В других местностях предпочитается «де», сокращенное «дескать», чем выражается характер модальности действия: «Забегали во тихи во гавани, опускали-де паруса полотняные»; «Он клал-де ведь сходни да концом на землю». В такой же функции выступает слово «ле»: «Выходил ле народ да вон на улицу».
вымыслом, вместе с тем понимается как реальность; «Кабы тут молодец да пробуждается»; «Они взяли кабы тут нонь зелена вина».
Как во том ле было прежде городе Муроме,
Кабы жил, кабы был тут нонь стар казак,
Кабы стар, пишут, казак Илья Муромец.
В первой строке значится, что все это было «прежде», во второй оно происходит «нонь». Оно происходит «кабы», об этом пишут, но вместе с тем оно совершается «тут».
Как ныне сбирается вещий Олег.
Этим выражается единство вымысла (кабы, как) и действительности (ныне, тут), прошлого и настоящего, искусства и жизни.
Примечания.
246. Евгеньева А. П. О некоторых особенностях русского устного эпоса//Труды отдела древнерусской литературы. VI. 1948, стр. 154—192; VII. 1949, стр. 168—215.
«О поэтических особенностях великорусской народной поэзии в выражениях и оборотах» и «Замечания о слоге и мерности народного языка» в: Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч., т. I, стр. 522—525, 525—528.
248. Очерки, I, стр. 48.
249. Штокмар М. П. Исследования в области русского народного стихосложения. М, 1952, стр. 277.
250. Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. V, стр. 428.