творчество каких поэтов не относится к постконцептуализму
Что такое концептуализм в поэзии
Концептуализм От англ. conceptual art. — первое международное движение, возникшее после Второй мировой войны не только в литературе, но и в других искусствах. Само понятие У слова «концептуализм» есть два важных предшественника. Первый — это консептизм (conceptismo) в литературе испанского барокко, для которого было характерно остроумное сближение предметов, не имеющих прямого сходства. Второй — концептуализм (conceptualismus) европейской схоластики, предполагающий, что познание действительности осуществляется благодаря общим понятиям, концептам. Кроме того, в русской философии языка учение о концептах разрабатывал Юрий Степанов, работы которого читали многие концептуалисты. появилось во второй половине годов, когда художники и теоретики заговорили о том, что идея, или концепция, в искусстве важна не меньше, чем традиционные художественные средства. Особенно концептуалистов интересовало, как устроены язык и речь, почему слова значат то, что значат, и какова природа человеческой коммуникации.
Русский концептуализм — очень широкое движение, к которому относятся разные авторы и практики. Это поэзия Дмитрия Александровича Пригова и акции «Коллективных действий», живопись Ильи Кабакова и Виктора Пивоварова, романы Владимира Сорокина, конкретная поэзия Всеволода Некрасова и Михаила Сухотина, работы Виталия Комара и Александра Меламида, проза и живопись группы «Инспекция „Медицинская герменевтика“», наконец, песни и хэппенинги Егора Летова и группы «Гражданская оборона».
И хотя не все эти авторы согласились бы принадлежать к одному направлению, а отношения между ними иногда доходили до неприятия и вражды, все они старались преодолеть границы между разными видами искусств и интересовались тем, как работает язык. Ниже подборка из пяти произведений пяти разных поэтов, каждый из которых по своему понимал концептуализм.
Куриный суп, бывает, варишь
А в супе курица лежит
И сердце у тебя дрожит
И ты ей говоришь: Товарищь! —
Тамбовский волк тебе товарищ! —
И губы у нее дрожат
Мне имя есть Анавелах
И жаркий аравийский прах —
Мне товарищ
Дмитрий Александрович Пригов — именно так, с отчеством, он предпочитал подписываться — наверное, самый известный русский концептуалист. Его сочинения лучше всего изданы (собрание сочинений в пяти томах), выставки его художественных работ проходят в ведущих музеях, ему регулярно посвящаются научные конференции, книги и статьи. Действительно, среди русских поэтов второй половины ХХ века это одна из наиболее заметных и противоречивых фигур. Как и авангардисты начала века, Пригов пытался устранить разрыв между литературой, изобразительным искусством и жизнью. Однако если в историческом авангарде это превращало художника в героя, вызывающего на сражение весь остальной мир, то в концептуализме Пригова художник — своего рода аскет, впитывающий и перерабатывающий все сигналы мира и с помощью тяжелого повседневного труда превращающий их в искусство. Такой труд сам Пригов называл промыслом, и уже в этом определении скрыта непременная для него насмешка: все его творчество одновременно и серьезно, и шутливо, и утверждает некую истину, и насмехается над ней.
В середине годов появились стихи о Милицанере, воспринимавшиеся как тотальная ирония над советской действительностью. Пригов работал с официальной советской речью, которую его современники-интеллектуалы чаще всего презирали: будто за ритуальными формулами и шаблонами скрывался смысл.
Рисунок Дмитрия Александровича Пригова Иллюстрация из сборника статей «Пригов и концептуализм». Москва, 2014 год. © Дмитрий Александрович Пригов / Издательство «Новое литературное обозрение»
В процитированном стихотворении в бытовую ситуацию вторгается официальная речь и тут же меняет обыденную реальность. Обращение к курице («товарищь») влечет за собой ответ-фразеологизм: «Тамбовский волк тебе товарищ». Курица говорит «дрожащими» губами (хотя губ у птиц не бывает). При этом остается непонятным, кто такой Авеналах (имя составлено из половин древнееврейского имени Авенир, «отец света», и арабского «Аллах» и напоминает имена средневековых демонов), при чем здесь «аравийский прах» и к каким последствиям приведет общение героя с мертвой курицей.
В этом стихотворении можно увидеть и иронию над расхожими, лишившимися смысла выражениями, и над человеком, который не задумываясь использует их. Абсурдное и бессмысленное выражение меняет мир непредсказуемым образом, а границы между предметами и явлениями размываются. В рамках привычного языка и рутинной реальности Пригов обнаруживает присутствие потустороннего мира, и курица из супа, обернувшаяся древним демоном, намекает читателю на то, что с языком стоит быть поаккуратнее.
Крючков В.П.: Русская поэзия XX века
Концептуализм (соцарт) как отечественная версия постмодернизма
Концептуализм (соцарт) как отечественная версия постмодернизма
Концептуализм в русской литературе 20 века
Концептуализм (соцарт) – стилевое течение в русской поэзии 1970-х–начала 1990-х годов, с началом «перестроечной» эпохи переставшее быть «подпольным». Его относили к андеграунду – «подземным», «подпольным», неофициальным явлениям в искусстве и литературе в доперестроечную эпоху. Со второй половины 1980-х годов его статус, естественно, изменился. Авторы: Дмитрий Пригов, Тимур Кибиров, Игорь Иртеньев и др.
Концептуализм (от слова концепт – «идея») вначале заявил о себе не у нас в стране. На Западе концептуализмом называлось искусство, рассматривающее произведения как способ демонстрации понятий, употребляемых в различных сферах жизни общества. Причем предметы («документы»), являющиеся материалом таких произведений (а это литературные тексты, промышленные изделия, вещи и т. д.), сопоставляются таким образом, чтобы нагляднее представить концепт, идею.
Концептуалистское искусство получило бурное развитие именно на советской почве (прежде всего в изобразительном искусстве и литературе) по разным причинам. Но важнейшими были причины общественного, идеологического порядка. У нас в стране концептуализм предстал прежде всего в его соцартовской версии, то есть в более социологизированном, идеологизированном варианте, как искусство игры обломками идеологии тоталитарного государства. Четкой границы между концептуализмом и соцартом провести невозможно (к примеру, стихи того же Д. Пригова относят то к соцарту, то к концептуализму). Концептуализм – понятие более широкое, чем соцарт, и в отличие от соцарта, суть концептуализма не исчерпывается только стремлением к развенчанию и разрушению. Основные цели, которые ставили перед собой концептуалисты (соцартисты), следующие:
В. Летцев, например, утверждает: «Смысл “концептуальных” построений не просто в обнажении или в разрушении, но и в своеобразном конструировании типических структур мышления, их исследовании и “испытании” с целью последующего включения в качестве значимых, или же исключения из имеющейся концептуальной картины мира. То есть концептуализм это и, своего рода, поэтическая “верификация” – проверка истинности и достоверности наших мнений и знаний о мире, – и своеобразное поэтическое “моделирование”, создание разнообразных возможных предложений, формул, конструкций, могущих стать актуальными в некоей новой модели Мира».
Основные же принципы создания текстов у концептуалистов и соцартистов во многом совпадают, и, например, И. Шайтанов в своей статье о постмодернистской поэзии в учебнике для 11 класса средней школы под ред. В. В. Агеносова не считает нужным различать понятия концептуализм и соцарт.
Появление концептуалистских (соцартовских) текстов сопровождалось спорами. Что это за искусство: «пузырь эпохи застоя» или «искусство без дураков»? Этой теме был посвящен, в частности, ряд публикаций в «Литературной газете» в 1990 году.
При своем появлении концептуализм (соцарт) заявил о себе как о литературном течении, противостоящем официальному искусству соцреализма и государственной идеологии. Из этого противостояния вытекала и его важнейшая, хотя и не единственная цель: тотальная критика существующих идеологических и культурных стереотипов – так называемого «фундаментального лексикона» тоталитарного государства. Развенчание предполагалось полное, демонтаж тотальный. Концептуализм – это искусство в первую очередь неофициальное, эпатирующее, разбивающее каноны.
Основным приемом отечественного концептуализма стала тотальная ирония. Ирония тем более злая и действенная, что выступала под маской привычных штампов и схем. Причем штамп доводился до абсурда, обнажался полностью и превращался в свою убийственную противоположность. Можно назвать этот прием искусством игры осколками идеологии тоталитарного государства, поскольку авторы-концептуалисты отражали в своих произведениях не действительность, а соцреалистическое идеологическое отражение этой действительности. Смысл таких произведений однозначен, в них нет тайны, они «плоскостные», им свойственна плакатная ясность и четкость понятий.
Демонтажу подлежали все стороны жизни общества. Например, чрезмерная роль общества, общественного в личной жизни. Соцартистский автор откровенно заявляет о своем желании уйти от бдительного ока общественности в жизнь частную:
Пока народы мира бьют в набат
Хотел бы я купить вишневый сад.
Развенчивается довольно распространенный в прошлом типичный герой отечественной литературы – аскет, несгибаемая личность, которой чуждо проявление человеческой слабости:
По ней стреляли из зениток
Подразделенья ПВО,
Но на лице ее угрюмом
Не отразилось ничего.
В не такое далекое время был распространен штамп «выдающийся герой». Можно было быть не только дважды и трижды Героем, но и четыре и даже пять раз. А насколько, так сказать, героичнее обычного героя тот, кто является выдающимся героем, несколько раз героем? И появляется стихотворение-размышление на эту тему, о том, чем отличается выдающийся герой от обычного героя:
Выдающийся герой
Он вперед идет без страха
А обычный наш герой –
Тоже уж почти без страха
Но сначала обождет:
Может все и обойдется
Ну, а нет – так он идет
И все людям остается.
Пародируется, развенчивается революционный романтизм, оптимизм, в частности, дорогая не одному поколению знаменитая «Гренада» (1926) М. Светлова («Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать. «):
Вашингтон он покинул
Чтоб землю в Гренаде
Американцам отдать
И видел: над Кубой
Всходила луна
И бородатые губы
Шептали: Хрена
Вам
Сомнению подвергаются штампы не только идеологического, но и любого другого характера. Например, широко распространенная идея о спасительной роли красоты – «красота спасет мир» – обыгрывается Д. Приговым так:
Течет красавица-Ока
Среди красавицы-Калуги.
Народ-красавец ноги-руки
Под солнцем греет здесь с утра.
Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку,
А к вечеру опять приходит
Жить на красавицу-Оку.
И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет.
Вместе с иронией, тотальным скептицизмом характерной особенностью концептуализма является его язык. Корни концептуализма кроются не только в его противостоянии официальному искусству, но и в стремлении раскрыть богатые возможности языка, в стремлении поиграть словом, обыграть различные собственно языковые стереотипы и столкнуть различные значения слова, тем более что русский язык предоставляет для такой словесной игры богатейшие возможности. Поэтика концептуализма – это поэтика парадоксов, игры словом, сталкивания различных значений слова. Например, в одном из ранних стихотворений «отца русского концептуализма» Д. Пригова читаем:
О страна моя родная
Понесла ты в эту ночь
И не сына и не дочь
Язык концептуализма – это язык сплошных цитат (цитируются известные произведения, лозунги, ситуации и т. д.). Язык для концептуалистов – это своеобразный испытательный полигон, где происходит очищение от штампов, обветшалых систем. Оригинальное определение концептуализма дал критик М. Эпштейн: «Концептуализм – система канализации, отводящая мусор современной культуры в отстойники».
Основным принципом создания концептуалистских текстов стал центон (греч. «лоскутное одеяло»), то есть составление произведений из цитат. Центон – литературный текст (чаще всего стихотворный), полностью составленный из строк разных литературных произведений. Художественный эффект центона – в контрасте прежних контекстов каждого фрагмента при логической упорядоченности нового целого.
Вот как выглядит в описании Д. Пригова всенародный праздник в советской стране, описание которого включает голоса толпы, демонстрантов, то есть глас народа:
Воздух ярок и прозрачен
Глас народа однозначен:
Больше света! Меньше туч!
Соответствие природное
С дивной строгостью души
Господи, как хороши
Все мы до единого
Последнего самого!
В целом язык концептуалистской поэзии – это язык речевых штампов, бытующих к обществе (напоминающий ангсоц в романе Джорджа Оруэлла «1984»). Это язык масс, толпы, язык заклинаний, язык автоматического говорения человека и средств массовой информации. Поэзия концептуализма строится на диалогах, полилогах или таких монологах, которые произносятся коллективно, массово.
лирического героя, обычно присутствующего в лирических текстах. В концептуализме прежнего «лирического героя» заменяет нелирический «языковой медиум, транслирующий готовые идеи-концепты»:
Надо честно работать, не красть
И коррупцией не заниматься
Даже самая милая власть
Потому что когда мы крадем
Даже если и сеем и пашем
То при всех преимуществах наших
Д. Пригов
Концептуализм: манифесты, идеи, основы концептуалистского искусства
«положительную программу»? «Положительная программа» концептуализма заключается в низвержении застывших штампов. В отличие от литературы официальной, поэзия концептуализма не хочет никуда звать и вести. Это поэзия прошлого, чаще абсурдного, это поэзия трагического для времени ее создания настоящего, но без будущего. Проповеднический, учительский запас литературы оказался исчерпанным. См. стихотворения Д. Пригова:
Небеса над ними голубые
И под ними пропасти висят,
Я же в нишке маленькой сижу
И на них испуганно гляжу
Как литературное течение концептуализм, особенно его самая социологизированная ветвь соцарт, – плод своего времени, переломной для общества и государства эпохи 1980-х–начала 1990-х годов. Выполнив задачу принять участие в демонтаже, дискредитации застывших идеологем, концептуализм исчерпал себя. Концептуализм (соцарт) в свою очередь сам стал в новую эпоху как бы официальным. Он был оборотной стороной эпохи, «последним вагоном в уходящем поезде соцреализма» (В. Потапов). «А пародия – самый несвободный из жанров, так как намертво прикована к тому, что пародирует», – утверждает современный критик С. Рассадин.
Как отечественная версия постмодернизма концептуализм – это не только отечественное явление, но в целом – симптоматичное искусство конца ХХ века, отражающее бескрайний плюрализм, безграничную свободу, в том числе и в области поэтики искусства, характерные для современной общественной и художественной ментальности. Как известно, постмодернистское мышление – мышление «после всего» – оперирует различными элементами различных культур, выстраивая эти элементы по авторской воле, вне определенных законов, прежде всего законов этических, нравственных. Это оперирование реалиями мировой культуры причудливо, непредсказуемо, количество вариантов в принципе не ограничено. Игра, эксперимент становятся самоцелью, расцениваются как самодостаточные. В результате возникает «хаос элементов», где нет ни верха, ни низа. Постмодернизму ничего не докажешь и даже ни в чем его не упрекнешь: для него нет ни верного, ни неверного, ни правды, ни фальши, ни чистого, ни грязного. Ведь в свалке «элементов» – в отличие от порядка, иерархии и гармонии – ничего нельзя испортить, что с нею ни делай: все будет одинаково «интересно» (В. Непомнящий).
– одно из самых заметных течений в современной литературе – это своеобразный итог развития литературы, поэзии в ХХ веке. Очередной столетний цикл литературного развития завершен. Каким будет цикл новый, покажет новое время – XXI век.
Творчество каких поэтов не относится к постконцептуализму
ВСЁ, ЧТО ВАМ НУЖНО ЗНАТЬ, ЧТОБЫ ПРОСЛЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ, ХОРОШО РАЗБИРАЮЩИМСЯ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Этой книгой будут недовольны многие.
Строгие теоретики литературы найдут, что автор в погоне за краткостью и занимательностью изложения слишком упростил целый ряд важных проблем, тогда как любители без труда вылавливать рыбку из пруда резонно сочтут, что словарные статьи могли бы быть написаны и подоступнее.
Люди с хорошим вкусом и твердыми литературными убеждениями обнаружат, что автор нигде не вступает в последний и решительный бой ни со злокозненной массовой культурой, ни со всяческими новомодными «измами». А защитники тотального эстетического плюрализма, в свою очередь, с ехидцей отметят, что, как бы ни настаивал автор на собственной беспристрастности, его личные симпатии к качественной и – более того – традиционной толстожурнальной словесности видны невооруженным глазом.
Любителям литературных и научных скандалов эта книга покажется пресноватой, лишенной полемического задора, что вряд ли, впрочем, помешает другим читателям выделить в ней статьи, содержание которых, при всей невозмутимости изложения, абсолютно возмутительно.
Профессиональные патриоты оскорбятся, что им опять уделено непростительно мало внимания. Профессиональные инноваторы сочтут воззрения автора архаическими, а его книгу – полным отстоем. И уж конечно скажут, что одни имена и произведения встречаются в словаре слишком часто, в то время как о других, не менее достойных, нет даже и помину. И уж конечно выявят противоречия и непоследовательность, и уж конечно уличат в бездоказательности и беспринципности, и уж конечно…
Я догадывался, на что шел, когда писал эту книгу. Ориентируясь прежде всего не на тех, кто заранее знает, что в искусстве хорошо и что искусству плохо, а на людей любознательных, желающих расширить свой культурный кругозор и доверяющих литературе больше, чем своим представлениям о ней.
Я, кстати сказать, вообще пугаюсь людей с принципами и убеждениями. Предпочитаю сомневаться в своей правоте и в адекватности своего понимания литературы.
Поэтому первое назначение этого словарного проекта – удовлетворить собственное любопытство, проведя ревизию собственных знаний, накопившихся за десятилетия, и совершив экскурсы в те сегменты литературного пространства, в которые раньше я даже и не заглядывал.
Их много, этих секторов и сегментов. Никогда и прежде не бывавшая единой, современная русская словесность сегодня особенно расслоилась, одновременно и восхищая и устрашая сложностью своего внутреннего устройства, адресованностью не одному согласно вымечтанному Читателю, а читателям самым разным, ни в чем меж собою не согласным и ищущим книги, которые написаны специально для каждого из них.
Вот и попутный, к слову, совет нынешнему читателю: столкнувшись с книгой, которая вам лично не по нутру, не спешите вычеркивать ее из литературы, называть скверной или вредной. Ибо она, может быть, просто не для вас написана, и вам нужно еще потрудиться, чтобы найти свои книги и своих писателей, свой тип литературы.
И это второе назначение проекта – помочь встрече читателя с книгами, которые лично ему адресованы, проведя его предварительно по всем парадным залам и чуланчикам современной литературы, дав, как это и положено путеводителю, хотя бы самое общее и самое беглое представление о тех достопримечательностях, что окажутся на пути. И попытавшись объяснить законы, по каким живут, умирают и возрождаются те или иные литературные жанры, приемы, типы и виды художественной словесности.
Эти законы, разумеется, нельзя понять без знания языка, на котором они сформулированы. Так что третье назначение проекта – сугубо терминологическое, поскольку многие ключевые понятия в последнее десятилетия обновили свой смысл, а многие вообще родились на наших глазах и, не успев попасть в словари, в школьные и вузовские курсы литературы, нередко толкуются самым взаимоисключающим образом.
Значит, нужно и тут искать консенсус, запускать договорной процесс, опираясь по преимуществу не на Аристотеля и Чернышевского, а на то, как и что пишут современные литературные и книжные критики, непосредственные участники споров о том, что представляет собою рынок книг, идей и творческих инициатив начала XXI века. Вот почему предлагаемый словарь, и это четвертое его назначение, есть еще и нечто вроде хрестоматии по сегодняшней критике, и я буду рад, если читатели вслед за мною обнаружат биение живой эстетической мысли в статьях, рецензиях, книгах сегодняшних экспертов, колумнистов и полемистов, газетных и журнальных обозревателей.
К великому сожалению, яркие и дельные суждения моих коллег, как правило, не сведены в сколько-нибудь целостные и детально проработанные системы эстетических воззрений. Литературную позицию того или иного критика чаще приходится либо угадывать, либо выстраивать самостоятельно, собирая понемножку из самых различных печатных, аудиовизуальных и сетевых источников. Труд, конечно, увлекательный, но вряд ли посильный каждому, кто к критике обращается лишь время от времени и, право же, совсем не обязан следовать за мыслями всякого умного человека.
Поэтому (тут я подхожу к пятой и последней задаче словарного проекта) книга, которую вы взяли в руки, – вопреки обычаю, вот именно что система, свод не только знаний, накопленных мною за сорок лет участия в литературном процессе, но и моих представлений, взглядов, даже, если угодно, эстетических императивов.
Меня можно ловить на противоречиях и недоговоренностях. Со мною вовсе не обязательно соглашаться, и я буду только рад, если мой пример подтолкнет талантливых и амбициозных знатоков современной словесности к формулированию собственных символов веры и выработке собственных литературных концепций. Пусть сталкиваются не частные мнения, а продуманные позиции, и задачею пусть станет не доказательство первородства и дивной неповторимости того или иного самолюбивого эксперта, а умножение наших общих знаний о нашей общей и каждому из нас родной литературе.
Я увидел ее такою, как в этой книге.
Ее, наверное и наверняка, можно увидеть иной или по-иному.
Все можно. Главное – не замыкать зрение и слух перед тем богатством, перед тем вызовом, который каждому из нас, споря друг с другом и друг друга дополняя, дарят писатели современной России.
АВАНГАРД В ЛИТЕРАТУРЕ, АВАНГАРДИЗМ
Само слово авангард пришло из военной лексики, где им обозначается небольшой элитный отряд, прорывающийся на территорию противника впереди основной армии и прокладывающий ей путь, а искусствоведческий смысл этот термин, на правах неологизма употребленный Александром Бенуа (1910), обрел в первые десятилетия ХХ века. С тех пор классическим авангардом называют совокупность разнородных и разнозначимых художественных движений, направлений и школ, родившихся в лоне классического же или, говоря иначе, Первого модернизма и манифестировавших свою бунтарскую противопоставленность как современной им модернистской норме, так и, в особенности, традиционному представлению об искусстве, его задачах и формах. «Модернизм, – отмечает сегодня Лев Рубинштейн, – как бы принимает основные ценности традиционного искусства, но занимается обновлением художественных средств при решении так называемых вечных задач искусства. В этом смысле это то же традиционное искусство, но занятое новым языком для описания того же самого. Авангардизм же все время создает другое искусство, обновляет не средства его, а сам предмет искусства». Эти принципы, то есть демонстративный, а зачастую и агрессивный радикализм, «доминанта нетрадиционности», которую Алексей Зверев выделил как «главное отличительное свойство» всего явления в целом, а также скачок от установки на воссоздание действительности в узнаваемых и жизненно достоверных формах к ее тотальной аналитической деформации, авангардизм сохранил и в новом своем пришествии, которое, явившись эстетически острой реакцией на Второй период модернизма в нашей стране, совпало во времени с краткосрочным, но бурным торжеством «контркультуры» в западной художественной практике.
ПОСТКОНЦЕПТУАЛИЗМ
Этот термин, – напоминает Илья Кукулин, – впервые был явлен городу и миру еще в середине 1980-х годов: «так предложили назвать общие черты в творчестве Тимура Кибирова и Михаила Сухотина после их совместного выступления на домашнем семинаре Александра Чачко».
И тем не менее, хотя, – по позднейшей оценке Михаила Айзенберга, – «литературная атмосфера обеих столиц с начала 80-х оказалась окрашена в постконцептуальные тона», прижиться этому термину тогда было не дано. Один лишь Михаил Эпштейн, синонимически уподобив постконцептуализм новой искренности, поместил его в свой реестр «Основные направления современной поэзии» – рядышком со столь же химеричными, как вскоре выяснилось, континуализмом, нулевым стилем или презентализмом.
Прошли годы, пока за дело взялся Дмитрий Кузьмин. И взялся энергично, окрасив начало нулевого десятилетия пестрым шквалом своих статей и устных выступлений, манифестирующих уже не просто новую литературную школу, но и возможность «говорить о постконцептуалистском каноне в русской поэзии рубежа XX–XXI веков». О М. Сухотине и Т. Кибирове помина в этот раз почти не было – классикам если и есть место, то только в литературном архиве, – зато стихотворческая деятельность Дмитрия Воденникова, Дмитрия Соколова, Дарьи Суховей, Алексея Денисова, Кирилла Медведева, Данилы Давыдова была обследована с максимальным прилежанием. И с максимальным уважением к разнокалиберным талантам этих авторов, которые будто бы преодолели концептуализм с тем же успехом, с каким когда-то преодолели символизм Анна Ахматова и Осип Мандельштам.
С Дмитрием Кузьминым чуть-чуть поспорили – например, Дмитрий Бак на страницах журнала «Арион». Но вот именно что чуть-чуть, так как между действительно дельными конкретными соображениями об особенностях личной поэтики того или иного кандидата в постконцептуалисты и действительно разумным предположением, что концептуализму пора бы исчерпаться, и у М. Эпштейна и у Д. Кузьмина оказалась незаполненной зона особенного, то есть не обнаружены специфические черты и свойства, которые не просто сближали бы Д. Воденникова и Д. Суховей, К. Медведева и А. Денисова, но и отличали бы их от всех прочих поэтов.
Так бывает с критиками, не столько опознающими и анализирующими новые явления в искусстве, сколько проектирующими их, размечающими, каким путем могло бы (должно было бы) это искусство двинуться. Теоретический дискурс в данных случаях опережает художественную практику и, более того, как бы подменяет ее, делает ее исчезающе малой (и не слишком обязательной) величиной при изложении общей (и возможно, верной) стратегической доктрины критика. Поэтому и размышления М. Эпштейна о том, что постконцепуализм – это-де «опыт использования “падших”, омертвелых языков с любовью к ним, с чистым воодушевлением, как бы преодолевающим полосу отчуждения», и призывы Д. Кузьмина за счет все той же новой искренности «реиндивидуализировать» лирическое высказывание воспринимаются сегодня скорее не как выводы, полученные в результате проделанного исследования, а как протокол о благих намерениях, о многообещающих возможностях, которыми поэзия могла бы воспользоваться, но, увы нам, так пока и не воспользовалась.
Что, надо думать, вовремя почувствовали и сами теоретики, из репертуара которых тема постконцептуализма уже к середине нулевого десятилетия исчезла незаметно, будто ее и не бывало вовсе.
Не исключено, впрочем, что она вновь возникнет – если развитие литературы даст для этого основания. Или если за нее возьмутся новые дерзкие проектировщики.
См. КОНТИНУАЛИЗМ; КОНЦЕПТУАЛИЗМ; НАПРАВЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ; ПОСТМОДЕРНИЗМ