у каких рыб есть легкие
Дыхание рыб: без жабр не обойтись
И В ВОДЕ МОЖНО ДЫШАТЬ
Без пищи животные могут прожить очень долго, а без кислорода — всего лишь несколько минут.
А как же быть рыбам? Ведь в воде трудно, казалось бы невозможно, дышать. В ней в двадцать раз меньше кислорода, чем в воздухе. Но, оказывается, это не так уж существенно. В легкие наземных животных кислород попадает тоже не непосредственно из атмосферы. Сперва он растворяется в жидкости, омывающей стенки легких, и только затем поступает в кровь. Выходит, что наземные животные тоже дышат кислородом, растворенным в воде.
Но почему в таком случае они не могут жить в воде, как рыбы? Да потому, что как только их легкие заполняются водой, растворенный в ней кислород мгновенно поглощается, а новый не поступает — и животное задыхается. Вот если бы вода в легких непрерывно заменялась свежей, то, скажем, собака или лошадь могли бы дышать в воде не хуже, чем в воздухе.
Для того чтобы нормально дышать в воде, нужны жабры. Жабры состоят из жаберных дуг с множеством лепестков. К жаберным дугам поступает отработанная кровь; здесь она отдает в воду углекислоту и обогащается кислородом.
Для нормального дыхания к жабрам тоже все время должна поступать свежая вода. Когда рыба плывет, вода входит в рот, омывает жабры и выходит через жаберные щели. Когда рыба стоит, она все время открывает и •закрывает рот, приподнимает и опускает жаберные крышки, засасывая свежую и выталкивая старую воду.
Лучше использовать содержащийся в воде кислород помогают жабры, имеющие огромную поверхность. Например, у окуня поверхность жабр почти в 30 раз больше поверхности его тела. 
Аквариумный сайт
Primary links
Вход в систему
Навигация
Сейчас на сайте
Рыбы с легкими
Все началось с того дня, когда Уильям Форстер решил прогуляться по городу. Прежде он разводил овец и жил на ферме, далеко от цивилизованного мира, на Бенет-Ривер в Квинсленде. Потом это дело ему надоело, и он приехал в Сидней, чтоб там поселиться. В один из дней 1869 года Форстер решил осмотреть город. Зашел, конечно, и в музей.
Здесь встретил Герарда Крефта, куратора музея, и они разговорились. Форстер спросил между прочим:
– Сэр, почему нет в вашем музее ни одной из тех больших рыб, что живут у нас в Бенет-Ривер?
– Больших рыб? Какие это большие рыбы?
– А баррамунда. Мы зовем их еще бенетскими лососями.
– Где Бенет-Ривер? Я не знаю.
– На севере, сэр. В Квинсленде. Тем много этих рыб. Они похожи на жирных угрей. Зеленые, футов пять длиной. Чешуя у них толстая, крупная. И представьте себе – у этой баррамунды только четыре плавника! Все на брюхе. Да, только четыре, я хорошо помню: сам не раз ловил.
– Знаете, Форстер, понятия не имею, о какой рыбе вы говорите. Я о вашей баррамуиде ничего не слышал. Может быть, это какая-нибудь неизвестная еще науке разновидность? Хорошо бы достать нам для музея парочку баррамунд.
– О, конечно, – любезно согласился Форстер. – Это можно сделать. Мой кузен еще живет на ферме. Я напишу ему.
И вот через несколько недель в сиднейский музей привезли бочку, а в бочке были рыбы, очень крепко посоленные.
Крефт буквально остолбенел, когда увидел их. Форстер не ошибся: рыбы совершенно невиданные. Да, только четыре у них плавника. Все на брюхе. И все похожи скорее на короткие лапы, но без пальцев. И хвост совсем особенный: не вильчатый, как у многих рыб, а словно бы оперенный, как птичье перо. Зоологи называют хвосты такого типа дифицеркальными. Это, пожалуй, наиболее древняя форма из всех рыбьих хвостов.
Но тут Крефт увидел на небе и нижней челюсти рыбы четыре большие пластинки сросшихся между собой зубов, похожие на петушиные гребни, – это было уж вовсе неожиданно.
Такие же вот зубы-терки давно попадались палеонтологам среди древних окаменелостей, но ни у одной живой рыбы их еще не нашли, Обладателей этих странных зубов профессор Агассиц, большой знаток ископаемых рыб, назвал цератодами, то есть рогозубами. Бесчисленные их стаи 70 и 100 миллионов лет назад населяли пресные воды нашей планеты.
И вот теперь Крефт держал в руках этого самого цератода! Так он решил, внимательно осмотрев зубы баррамунды, и потому без колебаний окрестил «бенетских лососей» цератодами. Но позднее палеонтологи нашли не только зубы, но и скелеты настоящих ископаемых цератодов, и они были не совсем похожи на скелет бенетского «цератода». Поэтому некоторые ихтиологи предложили к научному имени баррамунды прибавить приставку «нео» (то есть «новый») или «эпи» (что значит «после»). Но часто ее по-прежнему называют просто цератодом, без всяких приставок.
Исследуя рыб, Крефт разрезал одну из них и нашел еще нечто поразительное – легкое! Настоящее легкое в рыбе! У нее были и жабры, но было и легкое. Значит, баррамунда дышала и жабрами и легкими, значит – это двоякодышащая рыба!
До этого зоологи знали только двух даоякодышащих рыб: лепидосирена, или по-местному карамуру, обитающего в Южней Америке, и протоптеруса (он же комток), который распространен в Центральной Африке. У них по два легких, у неоцератода только одно. Лепидосирен и протоптерус живут в заросших травой и водорослями болотистых заводях, которые бывают наполнены водой только в периоды дождей. Но наступает засуха, и вода уходит. Речные старицы и болота пересыхают, и, чтобы не погибнуть, рыбы, которых природа, кроме жабр, наделила и легкими, зарываются в ил и впадают в спячку, как медведь в берлоге.
Неоцератод, найденный в Австралии, отличается от своих двоякодышащих сородичей не только тем, что у него одно легкое. Он в большей степени «вегетарианец», чем они: верный традициям предков, ест и растения, от которых другие двоякодышащие рыбы теперь отказываются. Свою очень крупную икру баррамунда откладывает не в норках и ямках на дне – каждую икринку в толстой студенистой оболочке прикрепляет к подводным растениям. И главное – в засуху, когда реки пересыхают, неоцератоды не закапываются в ил. Рыбы просто собираются в лужах и ‘дышат здесь легкими.
Они ползут туда, где под густой тенью кустов не так палит солнце и сохранились капли влаги. Там они лежат без движения. И дышат, и дышат. И ждут дождей. Но долго, конечно, так продержаться не могут. В большие засухи много неоцератодов погибает. Поэтому (и еще потому, что они очень вкусные) эти рыбы сейчас очень редки, уцелели они лишь в реках Бенет- и Мэри-Ривер.
К тому времени, когда бочка с солеными неоцератодами попала с Бенет-Ривер в сиднейский музей, Эрнст Геккель и Франц Мюллер уже сформулировали свой знаменитый биогенетический закон: филогенез повторяется в онтогенезе. Эти несколько слов значат очень много. Филогенезом биологи называют вековую эволюцию растений и животных. А онтогенезом – эмбриональное и послеэмбриональное развитие каждого отдельного организма.
Так вот, согласно биогенетическому закону, всякое животное, развиваясь от яйца до новорожденного, в ускоренном темпе проходит основные стадии эволюции своего вида, за несколько недель повторяя в общих чертах узловые фазы филогенетического метаморфоза, длившегося сотни миллионов лет. Вот почему зародыши птиц, лягушек, рыб, зверей и людей на определенных этапах развития похожи друг на друга. Человеческие зародыши в возрасте нескольких недель ясно свидетельствуют о том, что дальние наши предки когда-то были. рыбами.
С открытием биогенетического закона теория Дарвина получила мощное подкрепление. Было получено еще одно доказательство, что все позвоночные животные произошли от рыб.
Но от каких рыб? И кто породил самих рыб?
Это и хотел установить знаменитый немецкий биолог и дарвинист Эрнст Геккель, когда снаряжал экспедицию в Австралию за эмбрионами неоцератода. Ведь эта древняя рыба, как тогда решили, наиболее близка к тем загадочным существам, которые триста миллионов лет назад стали нашими предками.
В августе 1891 года ученик Геккеля Рихард Семон прибыл в Австралию. Доктор Крефт, описывая неоцератода, уверял, что тот живет в солоноватой воде, ест растения и в засуху закапывается в ил. Все оказалось не так. И Семон только даром потратил время, поверив Крефту и охотясь за рыбой в устьях рек Бенет- и Мэри-Ривер, где вода была солоноватой. Там никто и не слышал о такой рыбе.
Тогда Рихард Семон отправился в глубь страны. Он знал, что неоцератоды откладывают икру на растения. Икра крупная, почти сантиметр в поперечнике. Казалось бы, нетрудно ее заметить. Но Семон ее не находил. День за днем, неделю за неделей обшаривал он водоросли и подводные травы, но икры не было. Но Семон упорно лазил по тростникам по пояс в воде. И, наконец,– о удача! Три икринки! Вот они – три матовые бусинки на зеленом стебле! Сначала он не поверил глазам. Но сомнений не было: это икра баррамунды!
– Баррамунды? Нет, мистер, – дйелле. Австралийцы, которые помогали одержимому чужеземцу искать иголку в стоге сена, дружно качали головами.
– Нет, не баррамунды. Это икра дйелле.
У Семона опустились руки. Но тут он подумал – и не ошибся – а не перепутал ли Крефт и здесь: может быть, неоцератода на его родине называют не баррамундой, а дйелле?
– А какой он – дйелле?
Ему рассказали, какой. Показали и обглоданные его кости, и Семон понял – он нашел то, что искал.
Теперь, когда все знали, что иностранец ищет икру дйелле, дело сразу пошло на лад. Семон заспиртовал и привез в Европу семьсот икринок неоцератода. Эмбрионы, заключенные в них, были разного возраста. И когда Семой стал изучать их, его глазам открылись все фазы онтогенеза древнейшей из рыб.
За созданиями, похожими на ланцетника, появились бесчелюстные «перворыбы», от которых уцелели ныне лишь окаменевшие кожные зубы, а потом и челюстные рыбы.
Затем произошло великое переселение рыб из морей в реки. Возможно, что в пресные воды бежали они от хищных ракоскорпионов, безмерно расплодившихся в морях.
Из рек и озер вышли на сушу первые четвероногие. Рыбы, обитавшие здесь триста пятьдесят миллионов лет назад, дышали и жабрами, и легкими. Без легких они бы задохнулись в затхлой, бедной кислородом воде первобытных озер.
Одни из них зубами-жерновами жевали растения (так называемые настоящие даоякодышащие). Другие, кистеперые, ели всех, кого могли поймать.
Кистеперых ожидало великое будущее: судьбой суждено им было породить всех четвероногих и пернатых обитателей суши.
У древних рыб с легкими были удивительные лапоподобные плавники со скелетом, похожим на кисть, очень подвижные и мускулистые. На этих плавниках они ползали по дну. Наверное, вылезали и на берег, чтобы спокойно здесь подышать и отдохнуть. Постепенно плавники-ходули превратились в настоящие лапы. Рыбы вышли из воды и стали жить на суше.
Но какая причина побудила кистеперых рыб, которые, надо полагать, чувствовали себя в воде совсем неплохо, покинуть родную стихию? Недостаток кислорода? Нет. Даже если кислорода не хватало, они могли подняться на поверхность и подышать чистым воздухом. Ведь у них были и легкие.
Может быть, их выгнал на сушу голод? Тоже нет, потому что суша в то время была более пустынна и бедна пищей, чем моря и озера.
Может быть, опасность? Нет, и не опасность, так как кистеперые рыбы были самыми крупными и сильными хищниками в озерах той эпохи.
Поиски воды – вот что побудило рыб покинуть воду! Это звучит парадоксально, но именно к такому заключению пришли ученые, внимательно изучив все возможные причины. Дело в том, что в ту далекую пору неглубокие пресноводные водоемы часто пересыхали. Озера превращались в болота, болота – в лужи. Наконец, под палящими лучами солнца высыхали и лужи. Кистеперые рыбы, чтобы не погибнуть, должны были искать воду. В поисках воды рыбам, которые на своих удивительных плавниках умели неплохо ползать по дну, приходилось преодолевать по суше значительные расстояния. И выживали те из них, которые хорошо ползали и лучше были приспособлены к сухопутному образу жизни. Так постепенно, в результате сурового естественного отбора рыбы, искавшие воду, обрели новую родину. Они стали обитателями двух стихий – и воды, и суши. Произошли земноводные животные, или амфибии, а от них – пресмыкающиеся, затем птицы и млекопитающие. И, наконец, по планете зашагал человек!
* То есть обладатели хорды – упругой струны, протянутой от головы к хвосту в спинных мышцах животного. Этот опорный стержень – хорда – развился позднее в позвоночник. Первые (еще хрящевые) позвонки появились у бесчелюстных рыб четыреста миллионов лет назад.
Группы рыб
Хрящевые рыбы
Разберем данный класс на примере акулы.
Кожа акулы покрыта примитивными плакоидными пластинками (зубоподобными пластинками). Плакоидные пластинки лежат в волокнистом слое кожи и заканчиваются зубцом с вершиной, направленной назад.
Чешуи (пластинки) состоят из плоского основания и зубовидного выроста наверху (шипа). По мере изнашивания старые пластинки сменяются новыми. Они располагаются отдельно, не налегают друг на друга, как у костных рыб.
В тонкую кишку открываются протоки поджелудочной железы, секрет которой содержит ферменты необходимые для пищеварения, и протоки печени, которая выделяет желчь для эмульгирования жиров.
Дыхание осуществляется жабрами. Жаберные крышки у хрящевых рыб отсутствуют (у костных рыб жаберные крышки прикрывают жаберные щели). Глотка пронизана жаберными щелями, обычно в количестве 5 штук, открывающихся наружу.
Плавательный пузырь отсутствует: акула всплывает в толще воды или погружается благодаря изменению положения грудных плавников. Без движения акула начинает опускаться на дно, так как ее тело более плотное, чем вода.
Акула должна постоянно находиться в движении, даже во время сна! Иначе поступление воды к жабрам будет недостаточным, а значит эффективность процессов дыхания снизится. Акула может останавливаться на недолгое время, в таком случае за счет движений ротоглотки акула всасывает воду через отверстия, брызгальца, в жаберный аппарат, осуществляя дыхание.
Один круг кровообращения, кровь в сердце только венозная. Сердце состоит из 1 предсердия и 1 желудочка, накачивает венозную кровь в жабры, где она насыщается кислородом, а затем кровь направляется к органам и тканям. Кровеносная система замкнутая, как и у всех хордовых.
Сила сердечных сокращений недостаточна для поддержания адекватного потребностям давления крови, поэтому акула должна постоянно находиться в движении. При этом происходят мышечные сокращения, которые способствуют движению крови.
Хрящекостные рыбы
Представители этой группы рыб: севрюга, стерлядь, осетр, белуга.
Скелет преимущественно состоит из хрящевой ткани. Чешуйки сливаются, образуют 5 рядов крупных костных пластинок, которыми покрыто тело. Хорда нерасчлененная, в кишечнике находится спиральный клапан. Это группа ценных промысловых рыб.
Двоякодышащие
Это древняя группа рыб, которые обладают как жаберным, так и легочным дыханием. Они обитают преимущественно в часто пересыхающих водоемах Южной Америки и Африки. Приспособлены к жизни в водоемах с низким уровнем кислорода. Скелет костно-хрящевой.
Кистеперые
Скелет преимущественно хрящевой. Современные латимерии утратили способность дышать атмосферным воздухом: в их организме обнаруживается дегенерированное легкое, но их далекие предки обладали такой способностью и смогли выйти на сушу.
Очень важно заметить, что скелет плавников латимерии напоминает скелет пятипалой конечности земноводных, что сближает их морфологически. Эти рыбы имеют важное эволюционное значение: именно они дали начало классу земноводных, который мы разберем в следующей главе.
Значение рыб
© Беллевич Юрий Сергеевич 2018-2021
Данная статья написана Беллевичем Юрием Сергеевичем и является его интеллектуальной собственностью. Копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие сайты и ресурсы в Интернете) или любое иное использование информации и объектов без предварительного согласия правообладателя преследуется по закону. Для получения материалов статьи и разрешения их использования, обратитесь, пожалуйста, к Беллевичу Юрию.
Двоякодышащие рыбы. Их виды.
Особенности двоякодышащих рыб
Все с детства знают, что рыбы живут под водой, и дышат они жабрами. Человек и все остальные наземные животные дышат лёгкими. Всё вроде понятно: на суше нужны лёгкие, а в воде – жабры.
Но, оказывается, есть рыбы, которые могут жить и в воде, и на суше, и у которых есть и жабры, и лёгкие. Такие рыбы называются двоякодышащие. Давайте разберемся, что такого особенного в этих созданиях.
Подобных рыб не много, и все они живут в пресных водоёмах жарких стран – в Австралии, в Африке и Южной Америке. Из-за сильной жары такие водоёмы часто пересыхают, и все животные, дышащие при помощи жабр, погибают. Вот тут-то и пригождаются лёгкие таким рыбам, которые спокойно переживают засушливый сезон.
Двоякодышащие рыбы делятся на рыб с одним лёгким и с двумя лёгкими.
Неоцератод или рогозуб
Самая крупная однолёгочная рыба проживает в Австралии. У неё несколько названий – неоцератод, баррамунда, рогозуб. Чешуя у них толстая и очень крупная, на брюхе четыре плавника, как ласты у пингвина, при помощи которых рыбы могут ползать по земле, когда водоём пересыхает. Когда река засыхает, рогозубы ползут в тень, где нет сильно палящего солнца. Лежат в какой-нибудь глубокой речной яме и дышат лёгкими. Правда, долго так неоцератоды продержаться всё же не могут. При очень сильной засухе они погибают. Если рогозубы смогут пережить все засухи, то живут они долго – до 60 лет! Такие долгожители вырастают до двух метров и могут весить 50 кг.
Питаются рогозубы почти всегда животной пищей. Это очень ленивые рыбы, они практически всё время лежат на дне водоёма. И этим пользуются местные рыбаки – они спокойно ловят их руками или накидывают сеть на них. У баррамунд вкусное мясо, и как у лосося красноватого оттенка.
Примерно раз в час неоцератод всплывает на поверхность, чтобы подышать воздухом, сопровождая это громким хрюканьем. Полагают, что даже в воде они не могут обходиться без воздушного дыхания.
Протоптер или чешуйчатник
На другом жарком континенте, в Африке, живёт протоптер или чешуйчатник. Он относится к двулёгочным двоякодышащим рыбам. В отличие от рогозуба, плавники у него не как ласты, а как усы, длинные и гибкие, использующиеся для ощупывания всего вокруг и определения на съедобность.
Протоптеры живут в болотистых заводях рек, но чаще – это низины пойм, которые залиты несколько месяцев в году дождевыми водами. Когда они пересыхают, и остаётся всего несколько сантиметров воды на дне протоптеры вырывают норы, залезают в них, складываясь пополам, и впадают в спячку. Кожа замурованного, таким образом, чешуйчатника, обильно смазана слизью. В таком коконе из слизи протоптеры могут спать до четырёх лет, уменьшаясь при этом в весе и в размере.
Вообще протоптеры впадают в спячку только в самую сильную засуху. Обычно их жилища пересыхают не полностью – под илом текут грунтовые воды. В этот период у чешуйчатников начинается размножение. Самец вырывает норку и приводит в неё для нереста самку. После этого самка покидает его, а самец остаётся охранять икру и позднее вылупившихся личинок. Грозный папаша отгоняет от кладки, нападая и кусая, всех кто приближается, даже людей. Самец предусмотрительно прорывает заранее канал от грунтовых вод к гнезду, тем самым не давая икре засохнуть.
Протоптеры частенько вылезают на сушу, чтобы полакомиться наземными представителями фауны.
Американский чешуйчатник или лепидосирен
Ближайший родственник протоптера живёт в Южной Америке – это американский чешуйчатник или лепидосирен. Внешним видом и образом жизни родичи очень схожи. Лепидосирен вырастает в длину до метра и более, с плавниками немного короче, чем у африканского родственника. Американский чешуйчатник также при засухе роет норы и ложится в спячку. Звуки, которые он издаёт, напоминают мяуканье кошки.
В Африке и Америке местные жители любят ходить на рыбалку за чешуйчатниками. Они ценятся за питательное и вкусное мясо. Рыбалка проходит забавно – на «ловлю» рыб, вооружившись лопатой. Рыб в пересохшем водоёме находят по бугоркам засохшего ила, который получается над их укрытием. А затем протоптер просто выкапывают лопатой из земли, как картофель, и складывают в мешки.
Двоякодышащие рыбы привлекают к себе внимание своей необычностью и редкостью и отсылают нас к временам эволюции животных и переходом из водной стихии на сушу.
Неоцератод (Neoceratodus forsteri) или рогозуб (на языке аборигенов ее зовут баррамунда), — крупная, встречающаяся лишь в Австралии, рыба, достигающая длины 175 см и веса свыше 10 кг. Его массивное тело сжато с боков и покрыто очень крупной чешуей, а мясистые парные плавники своими очертаниями чем-то напоминают ласты пингвинов.
Окрашен рогозуб в однообразные тона — от рыжевато-коричневого, до голубовато-серого, которые несколько светлее на боках; брюхо обычно от беловато-серебристого до светло-желтого. Рогозуб живет в реках с медленным течением и сильно заросших водной растительностью.
История открытия этой рыбы начинается 150 лет назад. В 1869 году некий австралийский фермер Уильям Форстер приехал в Сидней. Гуляя по городу, он зашел в местный музей.
Здесь он встретил Герарда Крефта, куратора музея, и они разговорились. Форстер спросил между прочим:
— Сэр, почему нет в вашем музее ни одной из тех больших рыб, что живут у нас в Бернетт-Ривер?
— Больших рыб? Каких больших рыб?
— А баррамунда? Мы зовем их еще бернеттскими лососями. В Квинсленде много этих рыб. Они похожи на жирных угрей, футов пять длиной. Чешуя у них толстая, крупная. И представьте себе, только четыре плавника. Все на брюхе.
— Знаете, Форстер, понятия не имею, о какой рыбе вы говорите. Хорошо бы достать нам для музея парочку таких баррамунд.
И вот через несколько недель в Сиднейский музей почтальон привез бочку, а в бочке были рыбы, очень крепко посоленные.
Крефт буквально остолбенел, когда увидел их. Форстер не ошибся, рыбы совершенно невероятные, и плавников у них только четыре. Все на брюхе. И все похожи скорее на ласты. И хвост совсем особенный, не вильчатый, как у многих рыб, а клиновидный. Зоологи хвосты такого типа называют диффицеркальными. Это, пожалуй, наиболее древняя форма рыбьих хвостов.
Но самая большая неожиданность ожидала Крефта, когда он заглянул в рот рыбы. На нёбе и нижней челюсти он увидел большие пластинки сросшихся между собой зубов (четыре сверху, две внизу).
Такие вот зубы-терки давно попадались палеонтологам среди древних окаменелостей, но ни у одной живой рыбы их не находили. Обладателей этих странных зубов профессор Агассиц, большой знаток ископаемых рыб, назвал цератодами, то есть рогозубами. 400—200 миллионов лет назад населяли они воды нашей планеты.
И вот теперь Крефт держал в руках этого самого цератода! Так он решил, внимательно рассмотрев зубы баррамунды, и потому без колебаний окрестил бернеттских лососей цератодами. Позднее цалеонтологи нашли не только зубы, но и черепа настоящих ископаемых цератодов, и они оказались не совсем такими, как у бернеттского. Поэтому ихтиологи предложили к его научному имени прибавить приставку «нео» (то есть «новый») или «эпи» (что значит «после»). Но часто баррамунду по-прежнему называют просто цератодом или рогозубом, без всяких приставок.
Исследуя рыб, Крефт разрезал одну из них и нашел в утробе еще нечто поразительное. легкое! Настоящее легкое. У рыбы были жабры, но было и легкое. Значит, баррамунда дышала и жабрами и легкими, значит, это двоякодышащая рыба!
До того как Форстер решил посетить музей в Сиднее, зоологи знали только двух двоякодышащих рыб! У лепидосирена и протоптера по два легких, а у рогозуба только одно. Американец лепидосирен и африканец протоптер — близкие родственники.
В густо заросших растениями, медленно текущих реках живут рогозубы. Лежат на дне, вяло ползают, опираясь на свои ластоподобные парные плавники, выгибая немного спину на манер некоторых гусениц. Непугливы, рогозубов можно поймать, набрасывая сеть на ленивую рыбу прямо руками.
Через каждые примерно 30—50 минут рогозуб всплывает и, выставив над водой ноздри (у двоякодышащих рыб — хоаны), с громким глухим «стоном» вдыхает воздух. Полагают, что даже в богатой кислородом воде рогозубы не могут обойтись без воздушного дыхания.
Однако рогозуб, живший некоторое время в Берлинском аквариуме, по словам служителей и директора, ни разу не всплывал дышать воздухом.
В засуху, когда родные их реки пересыхают, рогозубы не зарываются в ил. Они ползут туда, где тень и не так палит солнце. Собираются на дне глубоких речных ям и дышат, дышат. легкими. Но долго так продержаться не могут. В большие засухи рогозубы погибают. А когда судьба благоприятствует, живут долго — до 60 лет! И вырастают до двух метров. Весят тогда полцентнера.
«Рогозубы едят почти исключительно животную пищу, прежде всего улиток, но и растения тоже, однако привыкнуть могут к одной лишь мясной пище» (Ганс Фрай).
Крупную икру рогозубы откладывают на подводные растения. Через 10—12 дней выходят личинки. Наружных жабр у них нет (у личинок лепидосирена и протоптера есть). Икра рогозубов неклейкая, поэтому птицы ее из водоема в водоем не переносят, как икру многих других рыб: «воздушный» путь расселения рогозубам отрезан. Но люди, озабоченные судьбой редкостных рыб, уцелевших лишь в бассейнах рек Бернетт и Мэри-Ривер, перевезли и выпустили их в некоторых других водоемах Квинсленда.
В настоящее время вид находится под охраной, лов его запрещен.
С рогозубом связана одна из самых удивительных мистификаций, какие только знает зоология. Начало ее восходит к августу 1872 г. В это время директор Брисбейнского музея совершал поездку по северному Квинсленду. Однажды ему сообщили, что в его честь приготовили завтрак, и что ради него туземцы не поленились доставить к столу очень редкую рыбу, пойманную ими в 8—10 милях от того места, где должно было произойти пиршество.
Польщенный директор принял это предложение и действительно увидел рыбу очень странного облика: ее длинное массивное тело было покрыто мощной чешуей, плавники походили на ласты, а рыло напоминало утиный клюв. Прежде чем воздать должное столь необычному блюду (нет нужды говорить, что рыба была уже приготовлена), директор сделал с него набросок, а вернувшись в Брисбейн, передал его Ф. де Кастельнау, тогдашнему ведущему австралийскому ихтиологу.
Кастельнау не замедлил по этому рисунку описать новый род и вид Ompax spatuloides, которого он отнес к двоякодышащим рыбам. Эта публикация вызвала довольно бурную дискуссию о родственных связях Ompax и о его месте в классификационной системе. Основания для споров были, так как в описании Ompax многое оставалось неясным и отсутствовали сведения по анатомии. Попытки добыть новый экземпляр оказались безрезультатными. Как и всегда, нашлись скептики, которые высказывали сомнение в существовании этого животного.
Тем не менее, таинственный Ompax spatuloides около 60 лет продолжал упоминаться во всех справочниках и сводках по австралийской фауне. Загадка разрешилась неожиданно. В 1930 г. в «Сиднейском бюллетене» появилась заметка, автор которой пожелал остаться неизвестным.
В этой заметке сообщалось, что с простодушным директором Брисбейнского музея сыграли невинную шутку, так как поданный ему «Ompax» был приготовлен из хвостовой части угря, туловища кефали, головы и грудных плавников рогозуба и рыла утконоса.
Сверху все это хитроумное гастрономическое сооружение было искусно покрыто чешуей того же рогозуба. Так Ompax spatuloides был вычеркнут из фаунистических списков, а рогозуб остался единственным ныне живущим представителем двоякодышащих в Австралии.