у какого царя были ослиные уши
Вы когда-нибудь слышали легенду о царе Мидасе? Считается, что этот древний правитель был ярым поклонником бога вина Диониса, не однократно сидел за столом вместе с ним и его спутниками. И однажды к Мидасу привели какого-то пьяного старика, в котором он узнал воспитателя Диониса, Силена.
Мидас хорошо принял Силена и через шесть дней беспробудной пьянки отвел его к Дионису. Дионис был так рад увидеть старого друга, что пообещал Мидасу исполнить любое его желание. На что он пожелал превращать в золото любую вещь, к которой прикоснется. Дионис заметил, что идея эта достаточно глупая, но обещание свое сдержал.
Поначалу все было хорошо, Мидас был очень доволен. Об превращал в золото абсолютно все, к чему прикасался. Но когда он проголодался, сел за стол и взял хлеб, то он также превратился в золото.
Золото он есть, конечно же не мог. То же самое произошло и с вином, и с мясом. В отчаянии Мидас попросил Диониса вернуть все как было прежде, однако Дионис решил его хорошенько проучить. Он сказал Мидасу, что для исцеления ему нужно искупаться в реке Пактол – это было нужно для того, чтобы снять с себя вину за неразумное желание.
Ну, по крайней мере, так Дионис сказал. А царь с радостью его послушался и нашел нужную реку.
За это время он очень полюбил одиночество и простую жизнь, но и здесь он дошел до крайности. Однажды он увидел музыкальное соревнование между богом пастухов Паном и Аполлоном.
Согласно легенде, объективно игра Пана была намного хуже игры Аполлона, за что судья – бог горы Тмол, и присудил победу последнему. Однако Мидас, приверженец простой жизни, поднял большой крик из-за того, что ему не понравилось решение Тмола.
Аполлон настолько разозлился на Мидаса, что набросился на него с кулаками и потянул за уши так сильно, что они стали очень длинными, как у осла. Мидас, увидев, что с ним произошло, старался всячески скрывать уши под длинными волосами.
Но однажды подстриг слуга, который эти длинные уши и увидел. Рассказывать об этом никому было нельзя – могли и казнить. Но выговориться очень хотелось, поэтому он пошел в лес, вырыл в земле яму и все прошептал в нее.
Однако даже земля не могла сохранить эту тайну – на этом месте вырос тростник, который при первом ветре и прошелестел эти слова, разнесшиеся по всему свету. Казалось бы, Мидас – персонаж исключительно сказочный.
Однако древнегреческий историк Геродот описывал его как реально существующего правителя. Во Фригии сохранилась скальная гробница, которую современные исследователи называют «могилой Мидаса». А современные археологи обнаружили руины города Гордиона – столицы царя Мидаса.
Получается, что царь действительно существовал. Но как же тогда получилось, что он стал героем таких вот легенд? Скорее всего, история с золотом берет свое начало от богатства и жадности царя.
А история с ослиными ушами имеет другое происхождение. В развалинах древнего города Гордиона археологи обнаружили несколько монет с именем и изображением Мидаса.
Вот только на голове у него была кожаная шапка, сделанная из ослиной головы. И там как раз и были эти длинные уши. Считается, что Мидас проживал в 8 веке до нашей эры.
У какого царя были ослиные уши
Поиск по сайту:
Новые статьи
Статистика
Мидас, царь из Фригии с длинными ушами, поклонник бога Диониса, получивший дар обращать всё в золото
Мидас, греч. — фригийский царь, сын царя Гордия и богини Кибелы.
Мидас был страстным поклонником бога вина Диониса, не раз сидел с ним за одним столом и знал всех его спутников. Когда однажды крестьяне привели ему какого-то пьяненького старичка, Мидас узнал в нем воспитателя Диониса, Силена. Мидас радушно принял его и после десятидневного веселого застолья лично привел Силена к Дионису. Обрадованный бог вызвался исполнить любое его желание. Тогда Мидас пожелал, чтобы все, к чему он прикоснется, превращалось в золото. Дионис выразил сожаление, что ничего лучшего ему не пришло в голову, но слово сдержал.
Вначале Мидас был вне себя от восторга. Он отломил от дуба веточку, и она превратилась в золото, поднял с земли камень, и он превратился в золото, сорвал с дерева яблоко, и оно стало золотым, не хуже яблока из садов Гесперид. Но когда Мидас сел за стол и взял кусок хлеба, съесть его не удалось, так как он тут же превратился в золото. Золото заскрипело у Мидас на зубах, когда он положил в рот кусок мяса, в золото превратилось вино, когда он захотел выпить глоток. В отчаянии Мидас обратился к Дионису, моля избавить его от этого проклятия. А так как боги милосердны, если люди признают свою вину и просят о милости, Дионис удовлетворил его просьбу. Он велел Мидасу прийти к реке Пактол и искупаться в ней, чтобы смыть с себя вину за неразумное пожелание. Мидас с радостью послушался — и от его злоключений с золотом осталось лишь предание да золотой песок в речке, которая сегодня называется Гедир.
Познав суетность богатства, Мидас утратил интерес к своим обязанностям правителя и предался скитаниям по лесам и полям. Он полюбил одиночество и простоту; но и здесь он перегнул палку. Однажды, гуляя на горе Тмол, он стал непрошеным свидетелем музыкального состязания между богом пастухов Паном и Аполлоном. Игра Пана на пастушьей свирели не шла ни в какое сравнение с божественными звуками золотой лиры Аполлона, и бог горы Тмол, судивший это состязание, по праву присудил первенство Аполлону. Но тут Мидас, мнения которого никто не спрашивал, поднял крик, протестуя против этого решения: мол, простая пастушеская песня была куда лучше. О вкусах вообще-то можно спорить, но только не с богами. Разгневанный Аполлон набросился на Мидас и так потянул его за уши, что они у него стали длинные, как у осла.
Мидас тщательно прятал свои уши под длинными волосами, но слуга, который время от времени стриг царя, обнаружил эту его тайну. Выдавать ее было опасно, но и хранить невыносимо, поэтому слуга ушел далеко за город, вырыл в земле яму и прошептал в нее: «У царя Мидаса ослиные уши». Однако выданную однажды тайну не скроет даже земля: над засыпанной ямой вырос тростник, при первом же ветерке тростник прошелестел посеянные в землю слова, и они разнеслись по всему свету.
Предания о Мидасе звучат настолько сказочно, что многие столетия в нем видели всего лишь мифический персонаж. А между тем еще «отец истории» Геродот, а за ним и ряд других историков упоминали о Мидасе как о реально существовавшем правителе. И вот в прошлом столетии была найдена надпись ассирийского царя Саргона И, относящаяся к 717 — 715 гг. до н. э., в которой царь Мидас из фригийского Гордиона (в ассирийской транскрипции Мида) предстает бесспорно исторической личностью. Во Фригии сохранилась скальная гробница с богата украшенным фасадом, которую традиционно называют «могилой Мидаса» (к востоку от нынешнего города Кютахья). Археологи нашли и Гордион, столицу царя Миды. Итак, Мидас из Гордиона действительно существовал. Тогда чем объяснить, что он стал героем сказочных преданий? История с золотом, скорее всего, отражает богатство этого царя; блеск золота издавна возбуждал человеческую фантазию. Но сегодня найдено объяснение и рассказу об ослиных ушах Мидаса. В развалинах Гордиона нашлись монеты с именем и изображением Мидаса: вместо короны на голове у него шапка из кожи с ослиной головы вместе с ушами. Таким образом, у него действительно были ослиные уши, правда, не на голове, а на шапке; правил Мидас в конце 8 в. до н. э. Его матерью явно была не богиня Кибела (просто в давние времена монархи любили подчищать свою родословную), но отцом вполне мог быть Гордий, который, по-видимому, тоже реально существовал.
Легенды о Мидасе передаются, как правило, как два отдельных, независимых рассказа. Первая из них относится к числу древних мифологических притч о «проклятии золота», вторая — к самым распространенным сказочным сюжетам в мире. Немецкий исследователь Леман-Ницше насчитал в общей сложности двадцать восемь «национальных версий» этого сюжета (греческую, римскую, но также и армянскую, сербскую, ирландскую, марокканскую, персидскую, монгольскую, индийскую и др.), причем он принимал в расчет только фольклорные варианты. Это значит, что сюда не вошли авторские обработки этого сюжета, такие, например, как широко известная в Чехии поэма Гавличека-Боровского «Король Лавра» (1870) или пьеса Врхлицкого «Мидасовы уши» (1890).
Овидий использовал историю Мидаса в своих «Метаморфозах». Древнейшие изображения Мидаса на вазах относятся к концу 7 в. до н. э. Из европейских мастеров следует прежде всего упомянуть Скьявоне («Мидасов суд», середина 16 в.) и Пуссена («Мидас и Вакх», ок. 1630). Оперу «Царь Мидас» написал в 1931 г. Кемпф.
«Мидас и Медуза: самый короткий роман»
Стали нарицательными выражения с именем Мидаса: «брадобрей Мидаса» (не умеющий хранить тайны), «мидасов суд» (суд невежды), «мидасовы уши» (о глупости или о невежестве, которые нельзя скрыть).
«Намеряся писать Мидасов суд
Хотел с тебя списать я уши для Мидаса»
— И. А. Крылов;
С. Цвейг: «…как царь Мидас, он захлебнулся собственным золотом» («Открытие Эльдорадо») — здесь образ Мидаса, погибающего от волшебного дара превращать все в золото.
Робот-боксер Мидас из фильма «Живая сталь» (Real Steel) 2011 года.
Мидас – почему богатый царь чуть не умер от голода?
Во все времена людей манило богатство, а главное – возможности, которое оно давало. Казалось бы, при наличии драгоценных вещей, золота и серебра человек становился выше собственной судьбы. Однако древние предания открывают нам и иную сторону роскоши.
Даже если есть всё, необходимо иметь ум, чтобы разумно распорядиться всем этим. Даже самый богатый человек остаётся нищим, если он глуп и самоуверен. Именно такой случай описывает нам Овидий, рассказывая о Мидасе. Имя этого мифического героя уже много веков является символом огромного богатства. Но разве принесло оно счастье своему обладателя?
Царь Мидас и пьяница Силен
Мидас был самым богатым человеком Фригии. Это неудивительно, ведь край роз являлся его царством. О прекрасных садах, окружающих роскошный дворец Мидаса, рассказывали легенды.
Аромат роз был слышен на большом расстоянии от них, а своей красотой они превосходили все прочие цветники Греции. Живя в своё удовольствие, Мидас ни в чём не нуждался и просто наслаждался жизнью царя и богача
Однажды к чудесному саду Мидаса пришёл один из спутников бога Вакха, опьяневший от ночных гуляний и развлечений. Его звали Силеном, однако я в его образе вижу саму судьбу, которая решила испытать царя. Когда стражники нашли пьяницу, они решили повеселить своего правителя.
Толстого Силена обрядили в розовый наряд, увешав гирляндами и венками из роз. Именно в таком виде он и предстал перед Мидасом. Развеселившись, царь пригласил гостя к пиршеству, что длилось десять дней. Мидас расспросил Силена, кто он и откуда. Именно он привёл заблудившегося путника к его богу-покровителю Вакху, что научил людей готовить вино из винограда.
Вокруг – только золото
Не было предела радости Вакха, что снова встретился со своим любимым служителем и товарищем по пьяным играм. В знак своей благодарности гостеприимному Мидасу он предложил загадать любое желание, которое тут же исполнит.
Этот момент я считаю апогеем глупости царя, который и прежде не блистал умом. Стремящийся лишь к одному – собственному обогащению – Мидас попросил Вакха наделить его необыкновенной способностью. Бог нахмурился, услышав о просьбе, но спорить не стал – сам ведь обещал выполнить всё, что попросит глупый царь.
В одно мгновение всё, чего касался Мидас, стало превращаться в золото. Царь едва не обезумел от восторга, увидев, что пальцы, коснувшиеся пиршественного стола, сделали его сверкающе-золотым.
Глупец и предположить не мог, что кусок пищи, которую он подносил ко рту, тоже станет чистым золотом. Несчастный царь не мог съесть и крупинки, ведь всё вокруг становилось драгоценным металлом. Возненавидев блеск золота и едва не умирая от голода, богач попросил Вакха спасти его.
Бог дал ему верный совет: Мидас должен был пойти к берегу реки Пактол, воды которой «смыли» бы проклятый дар. Только это купание спасло царя от голодной смерти, а в песке на берегу этой реки люди с тех пор стали находить золотые крупинки.
Мидас обращает дочь в золото
Роковые соревнования
Неужели на этом глупость Мидаса исчерпала себя? Нет, а потому расскажу ещё одно предание. Однажды лесной дух Пан так возгордился своими музыкальными умениями, что решил потягаться силами с самим Аполлоном – богом искусств. В качестве судей были приглашены бог гор Тмол и уже знакомый нам царь Мидас.
Мелодия, что наигрывал Пан на своей свирели, была прелестной, однако на фоне игры Аполлона казалась простой и лишённой многих красок. С мелодией бога искусства не могла сравниться никакая земная музыка. Когда же пришла пора выбирать победителя, Тмол сразу заметил, что Аполлон одержал верх в этом противостоянии.
Мидас, который ничего не понимал в музыкальном искусстве (впрочем, как и во всём остальном), нашёл игру Пана более интересной. Такой выбор он сделал наугад, руководствуясь тем, что простой мотив был ему понятнее прекрасного звучания струн кифары Аполлона.
Но, согласитесь, будь у Мидаса хоть немного осторожности и предусмотрительности, он бы выбрал бога как победителя, что исключало бы множество проблем. А может, он был таким принципиальным судьёй? Вряд ли это возможно, учитывая безволие богача.
И у земли есть уши
Итак, победа была присуждена Аполлону, однако бог не собирался прощать Мидаса, который сделал выбор не в его пользу. Заметив, что следовало бы лучше разбираться в музыке, Аполлон «одарил» Мидаса большими ослиными ушами – чтобы лучше слышать.
Изуродованный царь старался всячески прятать свои уши под длинной шапкой. Неужели никто и никогда не видел его без головного убора? Был лишь один такой человек, парикмахер царя, который поклялся свято хранить тайну правителя.
Я не открою Америку, если скажу, что всем нам порой важно высказаться, чтобы на душе стало легче. Это желание терзало парикмахера, который хотел с кем-нибудь поделиться своей тайной. Нет-нет, он не предал Мидаса и оказался действительно порядочным человеком.
Вот только однажды, не в силах держать знание в себе, парикмахер пошёл к берегу реки, где вырыл небольшую ямку. Только земле он рассказал о том, что у Мидаса ослиные уши. Парикмахер зарыл ямку и, успокоившись, ушёл прочь, однако по весне на этом месте вырос тростник, что, шурша, тихо рассказывал всем прохожим историю глупого царя, которого богатство не спасло от уродства.
Никола Пуссен. Мидас и Вакх
Мифы о Мидасе открывают нам глубокую веру древних греков в могущество их богов. Даже в соревновании мудрый должен был переходить на сторону сильнейшего, а именно – бога. Сам Мидас – символ богатства, объединённого с глупостью. Из-за отсутствия всякой предусмотрительности, этот царь едва не умер от голода и был «награждён» ослиными ушами. Ум нельзя заменить ни золотом, ни серебром.
Две ошибки царя Мидаса
Фригийский царь Мидас остался в памяти человечества благодаря двум обстоятельствам: его ненасытной жажде золота и ослиным ушам, которыми его наделил Аполлон.
Однако состязание между Аполлоном и Паном, тем не менее, состоялось: каждый из них, естественно, рассчитывал получить пальму первенства. Решающее слово было за судьёй, то есть Мидасом.
Рогатый, покрытый шерстью Пан играл на свирели, дудочке пастухов. Аполлон перебирал пальцами струны божественной лиры (кифары).
Поначалу всё шло гладко: сомнений в успехе Аполлона не было. А вот итог оказался непредсказуемым, совсем не таким, какого ожидал повелитель муз.
Поскольку Мидас решил быть не только справедливым, но и непреклонным в своих решениях, а козлоногий игрец на простенькой дудочке произвёл на него куда большее впечатление чем Аполлон со своей мечтательной лирой, он присудил безоговорочную победу Пану, а бога искусств однозначно признал побеждённым. За такое кощунство Аполлон наградил судью ослиными ушами, а в глазах потомков суд Мидаса стал синонимом суда самоуверенного невежды.
Это была вторая ошибка Мидаса. Первую он совершил незадолго до этого. Причиной её стала неуёмная жажда золота.
Обрадованный Дионис в награду за возвращение Силена пообещал царю исполнить любое его желание. Мидас, долго не раздумывая, попросил бога вина, любящего праздники и веселье, сделать так, чтобы всё, к чему царь прикоснётся, моментально превращалось в золото. Дионис слово своё сдержал, и желание Мидаса было исполнено.
Однако существует ещё и иная версия пропажи Силена, выставляющая фригийского царя в не столь благородном свете. Будто бы Силен вовсе и не сбивался с пути, а Мидас сам приготовил ему ловушку, велев подмешать вино в воду источника, из которого Силен утолял жажду. Ничего не подозревавший Силен, быстро захмелев, потерял бдительность, тут-то мидасовы слуги и опутали его заранее приготовленными верёвками.
Если принять во внимание эту версию, то становится понятным, почему Мидас не сразу возвратил Силена Дионису: ведь чем дольше отсутствовал Силен, тем щедрее могла оказаться награда за его возвращение.
Как бы то ни было, награду Мидас получил, и можно было приступать к безудержному умножению своих богатств, предвещенных ему в детстве. Когда Мидас был ребёнком, муравьи таскали ему пшеничные зёрна, суля в будущем несметные богатства. Теперь богатства были у него в руках.
Нетрудно понять, что терзание жаждой и голодом были всякий раз наказанием, карой. Тантал, к примеру, страдал за то, что желая испытать богов на предмет их всеведения, подал им в качестве угощения блюдо, приготовленное не из нежного мяса ягнёнка, а из плоти собственного сына, им же ради этого заколотого.
За жестокость по отношению к своим сыновьям был наказан и Финей, собственноручно ослепивший их по навету злой мачехи.
Что касается царя Мидаса, то он был наказан муками жажды и голода за жадность: более всего он жаждал золота. И он получил его в несметных количествах. Так почему же исполнение заветного желания оказалось для Мидаса не наградой, а наказанием? И какой из всего этого можно сделать вывод?
Так или иначе, вывод здесь может быть один: знайте, что желать своим близким и что просить для них у всесильных богов.
От собирания Мидасом земного не тянется ли ниточка родства к поклонению ветхозаветному золотому тельцу, о котором рассказывается в Библии? Когда Моисей, иудейский вождь, пророк и законодатель, поднявшись на гору Синай, чтобы войти в общение с Богом, оставался там сорок дней и сорок ночей, соплеменники Моисея, встревоженные его долгим отсутствием, призвали священника Аарона, брата Моисея, и потребовали, чтобы он сделал им новых богов. Они полагали, что Моисея они больше уже не увидят, и контакт с Богом, осуществлявшийся через него, будет утрачен. Аарон, поддавшись их требованиям, велел принести золотые украшения, из которых и был выплавлен золотой телец, ему стали поклоняться и приносить жертвы. Богом становилось творение собственных рук.
Мидас тоже поклонялся творению собственных рук, ведь он творил золото из всего, к чему прикасался, ставя при этом золото превыше всего.
Он был наказан не только за жадность, едва не погубившую его самого, но был наказан, прежде всего, за убогость своего внутреннего мира, в котором ничему, кроме золота, не нашлось места.
Итак, происшествие с золотом, едва не стоившее Мидасу жизни, было первой его ошибкой. Как же царь, приговорённый к смерти переизбытком всё прибывающего жёлтого металла, грозившего погрести его под собой, сумел всё-таки выйти из столь затруднительного положения?
А вот Финею в этом смысле повезло куда больше: его спас от голодной смерти счастливый случай. Объедавших его гарпий отогнали от него проплывавшие в это время аргонавты, направлявшиеся за золотым руном в Колхиду.
Мог ли рассчитывать на подобную случайность Мидас, затаившийся в своём дворце, вдали от путей, ведущих героев к их славным подвигам? Да и чтобы он мог предпринять для собственного спасения? Но разве стал бы он сидеть, сложа руки, смиренно ожидая гибели?
Мидас снова кинулся к Дионису, но теперь уже с совсем другой просьбой. Он умолял его забрать этот проклятый дар, суливший ему скорую погибель.
Бог Дионис не заставил его просить дважды. Он внял мольбе алчного, едва не угробившего себя царя, повелев ему искупаться в источнике. Как только это было сделано, источник, освободивший Мидаса от тяжёлого бремени, стал золотоносным, а сам Мидас, вынырнув, наконец, из своих голодных мук, с аппетитом поел, навсегда утратив способность превращать в золото всё, к чему он прикасался.
Что же предпринял Мидас на этот раз? Нет, он не кинулся к Аполлону с мольбой избавить его от ослиных ушей. Он поступил гораздо проще: соорудил себе шапку-колпак особой конструкции, в которую можно было легко спрятать ослиные уши, и не расставался с ней ни днём, ни ночью.
Однако расчёты Мидаса утаить ото всех свои ослиные уши, упрятанные под шапку, не оправдались. Да и могло ли быть по-иному? Не случайно же говорится в Библии (и даже не один раз) о том, что «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу» (Мк.4:22; Мф.10:26; Лк. 8:17; 12:2).
Как же могло случиться, что, несмотря на усилия Мидаса сохранить в тайне свои ослиные уши, весть о них, срамя царя, вырвалась из дворца и беззастенчиво пошла гулять по свету?
Дело в том, что у царя был персональный цирюльник (парикмахер и врач в одном лице), регулярно по утрам приводивший в должный порядок его завидную шевелюру и внушительную бороду. Стало быть, от цирюльника утаить наличие ослиных ушей было невозможно. Цирюльнику внятно и доходчиво объяснили, что ему грозит в случае разглашения этой наипозорнейшей для репутации царя тайны. Перепуганный цирюльник поклялся молчать до гроба и унести эту тайну с собой на тот свет.
Ослиные уши царя, которые он лицезрел ежедневно, не давали ему покоя. Они лишали его сна: так не терпелось хоть с кем-нибудь посудачить о них! Разрываясь между страхом поплатиться за разглашение тайны и желанием эту тайну непременно разгласить, цирюльник, наконец, нашёл способ примирить непримиримое. Уединившись на берегу пруда, он вырыл там небольшую ямку, в которую жарко прошептал о том, что у царя Мидаса ослиные уши, и зарыл её.
Освободившись от тягостного бремени, довольный собой, он поспешил во дворец к своим привычным обязанностям.
Тем временем из ямки, в которую упали слова, исторгнутые горячим шепотом из души цирюльника, вырос тростник, прошелестевший на весь свет про тщательно скрываемую царём тайну. Так тайна Мидаса становится секретом Полишинеля: все знают про ослиные уши Мидаса, но благоразумно помалкивают, делая вид, что ничего про них не знают.
Как уже говорилось, причиной появления у Мидаса ослиных ушей стала обида Аполлона за признание победы в музыкальном состязании не за ним, златокудрым красавцем, а за козлоногим хвостатым Паном.
Но так ли всё было на самом деле? Действительно ли, ослиные уши стали для Аполлона лишь местью царю за собственное поражение? И случайно ли то, что орудием возмездия оказались тогда ослиные уши?
Как могло случиться, что участниками музыкального состязания, судьёй в котором стал Мидас, оказались два таких разных бога как Аполлон и Пан?
И могло ли быть простой, ничего не значащей случайностью, также и то, что состязавшиеся между собой за первенство боги играли на разных инструментах: Аполлон на лире, Пан на свирели? То, что в руках козлоногого Пана оказалась именно свирель, случайностью не было. Ведь изобретателем этого полюбившегося пастухам инструмента и был сам Пан.
Имеет объяснение и то, почему Пан осмелился вызвать на состязание Аполлона. Божество лесов и полей, до того уродливое внешне, что его собственная мать ужаснулась, взглянув на порождённое ею чадо, и бросилась бежать, оставив младенца в лесу, это уродливое божество вызвало на соревнование красавца Аполлона, надеясь превзойти его хоть в чём-нибудь. Уродство бросало вызов красоте, низшее божество стремилось занять в нашем сознании место божества высшего.
Правда, и прекрасному Аполлону тоже случалось бывать отвергнутым женщинами. Одной из них оказалась нимфа Дафна, которая предпочла стать лавром, чтобы не быть возлюбленной красавца-бога. Её примеру последовала и пророчица Кассандра, нимфой не бывшая и потому не превратившаяся в дерево, а наказанная разгневанным Аполлоном тем, что её предсказаниям перестали верить. И это принесло человеческому роду множество тяжких бед. Только все эти факты вряд ли могли стать для козлоногого Пана хоть каким-то утешением.
Богиня Афина, прокляв флейту, бросила её прямо на дорогу, а силен Марсий (некое подобие Пана), не раздумывая, подобрал её и научился играть столь виртуозно, что, распираемый гордостью, дерзнул, как и Пан, потягаться в мастерстве игры с самим Аполлоном.
Вызов наглеца Аполлон принял, без труда победил его и наказал тем, что содрал с незадачливого флейтиста кожу, приговорив её висеть на дереве, стеная и содрогаясь при каждом дуновении ветерка. Так что Мидас ещё легко отделался, получив в наказание от Аполлона всего лишь ослиные уши.
Надо сказать, что духовыми инструментами пренебрегала не только богиня Афина. Отрицательно относился к ним и Пифагор. Он рекомендовал грекам не только самим не играть на флейтах, но советовал даже избегать слушать игру на них, поскольку подобная музыка возбуждает в человеке нездоровье, склоняя его к вспышкам агрессии.
Того же мнения относительно духовых инструментов придерживался и философ Платон, чётко разделявший всю музыку на два рода: один из них действует на сознание, активизируя в нас человеческое и усмиряя животное; другой, наоборот,- воздействует на подсознание, усыпляя в нас человеческое и пробуждая животное.
Что же касается конкретно флейты, то считалось, что она будто бы восходит к кости, напоминая её своей вытянутой формой. Кость же, в свою очередь, мыслилась вместилищем низшей души, роднящей нас с животными.
Так что нетрудно догадаться, почему Мидасу больше пришлась по душе мелодия из свирели Пана: он и сам был больше настроен на животное в себе, чем на человеческое.
Совсем иное дело струнные: арфа, лира или кифара, на которой играл Аполлон, трогая её чуткие струны. Кифара обязана своим происхождением греческому богу Гермесу, как-то подобравшего с земли верхнюю половинку панциря черепахи и приладившему к нему туго натянутые бычьи жилы. (Кстати, изобретение отвергнутой богиней Афиной флейты иногда тоже приписывалось Гермесу).
Если свирель Пана, как и родственная ей флейта Гермеса, считались низшими, недостойными богов инструментами, то струнным в мире древних легенд и мифов отводилась совсем иная роль. Так, в древней Элладе было принято погребать героев вместе с их арфами: считалось, что присутствие арфы облегчит уходящему из жизни переход в мир иной. Примерно так думали и древние скандинавы: арфа представлялась им лестницей, связующей землю с небом.
Известно, что играя на кифаре божественный Орфей (сын бога Аполлона и музы Каллиопы) умел усмирять зверей и зачаровывать деревья. А бог Амфион (сын бога Зевса и смертной женщины), играя на кифаре, подаренной ему самим Гермесом, побуждал камни самостоятельно укладываться в нужное место стены, воздвигаемой им вместе с братом Зетом вокруг города Фивы, где царём будет суждено стать Эдипу.
Как же всё-таки тема человека может оказаться привязанной к таким богам как Аполлон и Пан, состязавшихся в игре на разных музыкальных инструментах? Зачем боги вовлекают в свои тяжбы и споры людей, если это так печально заканчивается? Мидас выбирал одного из двух богов, но выбор этот был призван открыть выбирающему глаза на самого себя. Каков твой выбор, таков и ты сам.
Ослиные уши были знаком неблагополучия во внутреннем мире Мидаса, знаком, выводящим наружу, на всеобщее обозрение утаиваемое и сокрытое, сокрытое не только от других, но, возможно, и от самого Мидаса. Ослиные уши были в данном случае не только способом наказать самоуверенного невежду, показав его самому себе таким, каков он есть, но ещё и побудить царя захотеть стать другим. Как же ещё иначе можно было бы избавиться от ослиных ушей, как не стать другим? Правда, сам Мидас этого, к сожалению, не понял.
Случайно ли то, что наказанием Мидасу оказались именно ослиные уши? И не перекликаются ли эти уши (пусть даже и весьма опосредованно) с тем, что не раз говорится об ушах в Библии, в Ветхом и в Новом Завете?
Так, в Псалтири читаем: «есть у них уши…но не слышат» (Пс. 113:14). То же самое говорится и в книгах пророков Исайи (Ис. 43:8), Иеремии (Иер. 5:21). Иезекииля (Иез. 12:2).)
Исследователями Библии было отмечено, что словосочетание «имеющие уши» (вариант: «кто имеет уши») встречается в Новом Завете 17 раз. Ни одна фраза не повторяется в Новом Завете чаще.
Почему же ушам и слушанию предаётся в Священном Писании такое значение? Не потому ли, что проблемы с ушами были, очевидно, не только у одного Мидаса.
Смертному человеку увидеть Бога невозможно, разве что во сне, как увидел Его во сне юноша Иаков, бежавший из дома, украв первородство у брата (Быт. 28:13). То, что человеку невозможно увидеть Бога подтверждается и словами самой Библии: «Бога никто никогда не видел» (1Ин. 4:12). Ветхозаветному Моисею было дано увидеть Господа только в спину, уходящим от него. (Исх. 33:20;23). Апостол Павел, тогда ещё Савл, увидел Его как Свет и после этого на три дня лишился зрения (Деян. 9:3;9).
Но хотя Бога невозможно увидеть, Его, тем не менее, можно услышать, как слышали Его в разные времена библейские патриархи и пророки. Его дано было слышать Аврааму и Моисею. Не потому ли древнеегипетские жрецы и считали именно ухо самым совершенным из всех данных человеку органов восприятия, гораздо более совершенным, чем глаза, получившие статус первенства в эпоху Возрождения?
Хотя Мидасовы ослиные уши и были не только наказанием, но ещё и способом побудить царя стать другим, сам Мидас избрал, как уже говорилось, другой путь: он спрятал свои ослиные уши под хитроумно сконструированной им самим шапкой, наивно полагая, что если об его ослиных ушах никто не узнает, то проблема окажется решённой.
Эта шапка, благодаря Мидасу, царствовавшему во Фригии, получила название фригийского колпака. Как ни странно, многим он пришёлся по вкусу: его стали носить не только подданные легендарного царя, но и другие малоазийские греки, что обеспечило ему и широкое распространение и долгую жизнь.
Затем фригийские колпаки красного цвета стали носить рабы, ссылаемые в наказание на галеры. С галерами был связан и мятежный марсельский полк, на солдатах которого, с пением «Марсельезы» вступавших в охваченный огнём Париж, тоже были фригийские колпаки. Введённый Мидасом в обиход головной убор был вновь вознесён на гребень популярности волнами Великой Французской революции (1787-1794), эмблема которой в виде молодой женщины во фригийском колпаке, с ружьём в одной руке и трёхцветным флагом в другой, изображена Эженом Делакруа на картине «Свобода, ведущая народ».
Понятно, что ослиные уши Мидаса изобличали заземлённость внутреннего мира царя. Но о чём повествует тростник, разгласивший тайну об этих ушах? И может ли быть простой, ничего не значащей случайностью то, что в сюжет о Мидасе тема тростника вплетается дважды: сначала через козлоногого Пана, игравшего на тростниковой свирели, а затем через цирюльника царя, чьим голосом и стал выросший из ямки тростник?
Может быть, цирюльник царя Мидаса и не предполагал, что его слова, доверенные вырытой на берегу ямке, прорастут шелестящим на ветру тростником, и что весть об ослиных ушах царя разлетится по всему свету. Но его страсть поделиться тайной хоть с кем-нибудь (посплетничать об ушах царя) была столь велика, что произошло именно так.
Не была ли наказанием и царю Мидасу его зависимость от собственного слуги? Хотя Мидаса в рабство никто не отдавал, и сам царь никого не убивал, в зависимость от слуги он попал из-за своих ослиных ушей. Он стал рабом страха перед разоблачением. Только страх этот был обоюдным: царь боялся разглашения порочащей его тайны, слуга же боялся наказания за её разглашение.
То, что царь, призванный управлять своими подданными, оказывается в подобном положении, говорит о многом, и, прежде всего, о том, какой он царь.
Подведём итоги. Можно ли думать, что царь Мидас совершил две ошибки, одна из которых едва не лишила его жизни, а за другую он поплатился обретением ослиных ушей. Так ли это на самом деле? А может быть, это были не две разные ошибки, а одна и та же, лишь повторенная дважды?
Действительно, так ли уж отличается по существу едва не погубившая Мидаса жажда золота от признания им Пана победителем над Аполлоном в их музыкальном состязании? Тем более, что истоки и одной и другой ошибки лежат во внутреннем мире самого Мидаса. Совершив одну ошибку и кое-как выпутавшись из её последствий, Мидас не сумел извлечь из произошедшего должного урока и потому повторил её же ещё раз, хотя уже и в иной форме.