у меня постоянно деньги свои и чужие и я вижу какие кругом люди
Бизнесмен Лопахин
(«Вишневый сад», А.П.Чехов)
Деятельные Лопахины вытесняют вялых господ, которые ни на что
не способны, а только сидят и разглогольствуют:
«Многоуважаемый шкаф».
В. Токарева «Мой Чехов»
«Вот так, столетия подряд, все влюблены мы невпопад…»
Б. Ахмадуллина
Этому персонажу А. П. Чехов явно симпатизировал. «Ведь роль Лопахина центральная.
Лопахина надо играть не крикуну.… Это мягкий человек»,– писал он жене 30.10.1903г. И в тот же день – Станиславскому: «Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов…»
Прежде всего, Лопахин – труженик: «Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей».
До чего актуально звучит, а ведь прошло почти 110 лет!
Однако все, что у него есть, он заработал честным трудом, огромной работоспособностью и светлым практическим умом. Ведь никакого образования этот крестьянский сын получить не мог. Видимо, это обстоятельство дает основание пустому бездельнику Гаеву относиться к нему свысока: «вот Леонид Андреич говорит про меня, что я хам, я кулак, но это мне решительно все равно». Конечно, как умный человек, он просто игнорирует высокомерный тон брата женщины, ради которой он забросил свои дела и приехал на выручку.
Лопахин. Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать. Такая досада! Хотелось поглядеть на вас, поговорить. Вы все такая же великолепная…
Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде. Я… люблю вас, как родную…больше, чем родную.
Не правда ли, этот не склонный к сентиментальности человек говорит как влюбленный.
И принимая близко к сердцу все проблемы этого семейства, он дает разумный совет, как избежать полного разорения: «Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги, на двадцать второе августа назначены торги, но вы не беспокойтесь, моя дорогая, спите себе спокойно, выход есть. Вот мой проект. Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода.
Вы будете брать с дачников самое малое по двадцати пяти рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, всё разберут. Одним словом, поздравляю, вы спасены».
Но господа не готовы прислушаться к разумному, деловому человеку. Ему говорят, что это чепуха, что он ничего не понимает, что «если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад».
Конечно, вишневый сад прекрасен, но ведь они сами его «проели».
Тем временем прозорливый предприниматель настаивает на своем «пошлом» дачном проекте: «До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным. »
И как он оказался прав, мы можем подтвердить из ХХI века! Правда, насчет счастья, богатства и роскоши, это как сказать; но на своих шести сотках народ трудится самозабвенно.
Далее на протяжении трех месяцев Лопахин безуспешно пытается помочь Любови Андреевне избежать катастрофы. И, в конце концов, чтобы не уступить конкуренту, ему приходится купить имение самому.
Естественно, он торжествует победу:
«Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется. (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню».
Он в упоении:
«Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь. Музыка, играй!»
Но, взглянув на горько плачущую Любовь Андреевну, сразу осекается и горюет ее горем: «Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) О,скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».
А он-то, победитель, почему говорит о нескладной жизни, чего ему не хватает? Может быть, любви, семейного счастья? Вот Любовь Андреевна все хочет женить его на своей приемной дочери Варе. И все дразнят девушку мадам Лопахиной. В чем же дело?
Варя. Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня.
Вот оно: «ему не до меня». Ведь ради Раневской он бросил все дела, это ей он готов давать деньги «в долг» без счета, с ней он находит слова любви и нежности. И понимает, что его чувство совершенно безнадежно. Что она любит и всегда будет любить другого. Что к этому ничтожному человеку она опять устремится, бросив дом и своих девочек. Что, наверно, вполне разумно жениться на серьезной, хозяйственной и любящей девушке, ее дочери.
И он, «мягкий человек», (по замыслу автора) не умеет отказывать любимой женщине:
«Вы это очень хорошо знаете, Ермолай Алексеич; я мечтала. выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь… Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
Лопахин. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все. Если есть еще время, то я хоть сейчас готов. Покончим сразу – и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.
В пьесе свадьбе не бывать. Но не единой любовью живут люди – они спасаются работой.
И временно оторвавшийся от дела Лопахин уже устремился в привычную колею: «Я все болтался с вами, замучился без дела. Не могу без работы, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как-то странно, точно чужие».
Прощаясь с «вечным студентом», безуспешно предложив ему денег и выслушав его высокопарные речи, Лопахин как бы подводит итог:
«Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего».
У меня постоянно деньги свои и чужие и я вижу какие кругом люди
 |  |
 |  |
Все книги на нашем сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом
Вишневый сад. Действие 2.
Так хочется поговорить, а не с кем. Никого у меня нет.
. Это гитара, а не мандолина. (Глядится в зеркальце и пудрится.)
Епиходов. Для безумца, который влюблен, это мандолина. (Напевает.) «Было бы сердце согрето жаром взаимной любви. »
Шарлотта. Ужасно поют эти люди. фуй! Как шакалы.
Яша. Да, конечно. Не могу с вами не согласиться. (Зевает, потом закуривает сигару.)
Епиходов. Понятное дело. За границей всё давно уж в полной комплекции.
Епиходов. Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер. Вот он. (Показывает револьвер.)
Епиходов. Собственно говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь, к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук. Вот такой. (Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.
Пауза. Я желаю побеспокоить вас, Авдотья Федоровна, на пару слов.
Епиходов. Мне бы желательно с вами наедине. (Вздыхает.)
Епиходов. Хорошо-с. принесу-с. Теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером. (Берет гитару и уходит, наигрывая.)
Яша. Двадцать два несчастья! Глупый человек, между нами говоря. (Зевает.)
Дуняша. Не дай бог, застрелится.
Я стала тревожная, все беспокоюсь. Меня еще девочкой взяли к господам, я теперь отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у барышни. Нежная стала, такая деликатная, благородная, всего боюсь. Страшно так. И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами.
Дуняша. Я страстно полюбила вас, вы образованный, можете обо всем рассуждать.
Приятно выкурить сигару на чистом воздухе. Сюда идут. Это господа.
Дуняша порывисто обнимает его.
Идите домой, будто ходили на реку купаться, идите этой дорожкой, а то встретятся и подумают про меня, будто я с вами на свидании. Терпеть этого не могу.
Яша остается, сидит возле часовни. Входят Любовь Андреевна, Гаев и Лопахин.
Лопахин. Надо окончательно решить — время не ждет. Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!
Любовь Андреевна. Кто это здесь курит отвратительные сигары. (Садится.)
Гаев. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали. желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию.
Лопахин. Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ!
Яша. Позвольте, я сейчас подберу. (Собирает монеты.)
Любовь Андреевна. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать. Дрянной ваш ресторан с музыкой, скатерти пахнут мылом. Зачем так много пить, Леня? Зачем так много есть? Зачем так много говорить? Сегодня в ресторане ты говорил опять много и все некстати. О семидесятых годах, о декадентах. И кому? Половым говорить о декадентах!
Любовь Андреевна. Уходите, Яша, ступайте.
Лопахин. Ваше имение собирается купить богач Дериганов. На торги, говорят, приедет сам лично.
Любовь Андреевна. А вы откуда слышали?
Гаев. Ярославская тетушка обещала прислать, а когда и сколько пришлет, неизвестно.
Лопахин. Сколько она пришлет? Тысяч сто? Двести?
Любовь Андреевна. Ну. Тысяч десять-пятнадцать, и на том спасибо.
Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продается, а вы точно не понимаете.
Любовь Андреевна. Что же нам делать? Научите, что?
Лопахин. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю все одно и то же. И вишневый сад, и землю необходимо отдать в аренду под дачи, сделать это теперь же, поскорее — аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтоб были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.
Любовь Андреевна. Дачи и дачники — это так пошло, простите.
Гаев. Совершенно с тобой согласен.
Лопахин. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! (Гаеву.) Баба вы!
Лопахин. О чем тут думать!
Любовь Андреевна. Не уходите, прошу вас. С вами все-таки веселее.
Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом.
Любовь Андреевна. Уж очень много мы грешили.
Лопахин. Какие у вас грехи.
Гаев. Это наш знаменитый еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, флейта и контрабас.
Любовь Андреевна. Он еще существует? Его бы к нам зазвать как-нибудь, устроить вечерок.
Любовь Андреевна. И, наверное, ничего нет смешного. Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного.
Лопахин. Это правда. Надо прямо говорить, жизнь у нас дурацкая.
Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал, меня не учил, а только бил спьяна, и все палкой. В сущности, и я такой же болван и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья.
Любовь Андреевна. Жениться вам нужно, мой друг.
Лопахин. Да. Это правда.
Любовь Андреевна. На нашей бы Варе. Она хорошая девушка.
Любовь Андреевна. Она у меня из простых, работает целый день, а главное, вас любит. Да и вам-то давно нравится.
Лопахин. Что же? Я не прочь. Она хорошая девушка.
Гаев. Мне предлагают место в банке. Шесть тысяч в год. Слыхала?
Любовь Андреевна. Где тебе! Сиди уж.
Фирс входит; он принес пальто.
Фирс. Нечего там. Утром уехали, не сказавшись. (Оглядывает его.)
Любовь Андреевна. Как ты постарел, Фирс!
Фирс. Чего изволите?
Лопахин. Говорят, ты постарел очень!
Фирс. Живу давно. Меня женить собирались, а вашего папаши еще на свете не было. (Смеется.) А воля вышла, я уже старшим камердинером был. Тогда я не согласился на волю, остался при господах.
Лопахин. Прежде очень хорошо было. По крайней мере, драли.
Гаев. Помолчи, Фирс. Завтра мне нужно в город. Обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель.
Лопахин. Ничего у вас не выйдет. И не заплатите вы процентов, будьте покойны.
Любовь Андреевна. Это он бредит. Никаких генералов нет.
Входят Трофимов, Аня и Варя.
Гаев. А вот и наши идут.
. Наш вечный студент все с барышнями ходит.
Трофимов. Не ваше дело.
Лопахин. Ему пятьдесят лет скоро, а он все еще студент.
Трофимов. Оставьте ваши дурацкие шутки.
Лопахин. Что же ты, чудак, сердишься?
Трофимов. А ты не приставай.
Трофимов. Я, Ермолай Алексеич, так понимаю: вы богатый человек, будете скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути, так и ты нужен.
Варя. Вы, Петя, расскажите лучше о планетах.
Трофимов. О чем это?
Гаев. О гордом человеке.
Трофимов. Мы вчера говорили долго, но ни к чему не пришли. В гордом человеке, в вашем смысле, есть что-то мистическое. Быть может, вы и правы по-своему, но если рассуждать попросту, без затей, то какая там гордость, есть ли в ней смысл, если человек физиологически устроен неважно, если в своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать.
Гаев. Все равно умрешь.
Трофимов. Кто знает? И что значит — умрешь? Быть может, у человека сто чувств и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы.
Любовь Андреевна. Какой вы умный, Петя.
Трофимов. Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с мужиками обращаются как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота. И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим. Укажите мне, где у нас ясли, о которых говорят так много и часто, где читальни? О них только в романах пишут, на деле же их нет совсем. Есть только грязь, пошлость, азиатчина. Я боюсь и не люблю очень серьезных физиономий, боюсь серьезных разговоров. Лучше помолчим!
Лопахин. Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей. Иной раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами.
Любовь Андреевна. Вам понадобились великаны. Они только в сказках хороши, а так они пугают.
Епиходов и играет на гитаре.
(Задумчиво.) Епиходов идет.
Гаев. Солнце село, господа.
Трофимов. Вы лучше желтого в середину дуплетом.
Гаев. Я молчу, молчу.
Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.
Лопахин. Не знаю. Где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья. Но где-нибудь очень далеко.
Гаев. А может быть, птица какая-нибудь. вроде цапли.
Трофимов. Или филин.
Гаев. Перед каким несчастьем?
Любовь Андреевна (Ане.) У тебя на глазах слезы. Что ты, девочка? (Обнимает ее.)
Аня. Это так, мама. Ничего.
Показывается Прохожий в белой потасканной фуражке, в пальто; он слегка пьян.
. Позвольте вас спросить, могу ли я пройти здесь прямо на станцию?
Гаев. Можете. Идите по этой дороге.
Прохожий. Чувствительно вам благодарен. Погода превосходная. (Декламирует.) Брат мой, страдающий брат. выдь на Волгу, чей стон. (Варе.)
Варя испугалась, вскрикивает.
. Чувствительно вам благодарен! (Уходит.)
Любовь Андреевна. Что ж со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все, что у меня есть. Ермолай Алексеич, дадите мне еще взаймы.
. Пойдемте, господа, пора. А тут, Варя, мы тебя совсем просватали, поздравляю.
Гаев. А у меня дрожат руки: давно не играл на биллиарде.
Лопахин. Охмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах!
Варя. Напугал он меня. Сердце так и стучит.
Лопахин. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом. Думайте.
Уходят все, кроме Трофимова и Ани.
Трофимов. Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, — вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!
Аня (всплескивая руками)
Сегодня здесь дивно!
Трофимов. Да, погода удивительная.
Трофимов. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест.
Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов. Владеть живыми душами — ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней. Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом. Поймите это, Аня.
Трофимов. Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите. Будьте свободны, как ветер.
. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и — куда только судьба не гоняла меня, где я только не был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его.
Слышно, как Епиходов играет на гитаре все ту же грустную песню. Восходит луна. Где-то около тополей Варя ищет Аню и зовет: «Аня! Где ты?»
Вот оно счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!
Голос Вари: «Аня! Где ты?»
Аня. Что ж? Пойдемте к реке. Там хорошо.