учреждение патриаршества в каком веке
Учреждение патриаршества в России
Учреждение русского патриаршества было одним из замечательных событий в истории Русской Церкви и имеет в этой истории свой глубокий смысл. Наделение предстоятеля Русской Церкви высоким достоинством патриаршеского сана не только говорит о высоком посте церковной иерархии в древней России, о высоком положении Русской Церкви, какое она заняла в среде остальных церквей православного Востока; оно служит ещё выражением внутренних отношений между Церковью и государством в древней России, той идеи, с какой соединялось учреждение русского патриаршества; оно имеет интерес в описании хода и характера переговоров об учреждении его и значительно облегчает уяснение последующей судьбы патриаршества в России. С этой стороны оно заслуживает серьёзного внимания и изучения.
Предлагаемая статья имеет целью представить на основании проверенных печатных источников и неизвестного ещё рукописного материала возможно полный рассказ об учреждении патриаршества в России. В ней мы опишем: 1) причины учреждения русского патриаршества, 2) характер ведённых в Москве переговоров об открытии его и сами обстоятельства этого открытия и 3) определение прав русского патриаршества остальными восточными патриархами.
1 глава
Действительно, если мы исторически проследим развитие древней русской церковной иерархии, то в характере её развития не можем не видеть одной из первых причин к появлению у нас патриаршества.
Освобождение Русской Церкви в половине ХV в. от непосредственного подчинения власти константинопольских патриархов свидетельствовало уже о значительном росте Русской Церкви и в частности русской церковной иерархии и было первым важным шагом на пути её к достижению степени патриаршества. Теперь Русская Церковь, освободившись от чужеземной власти, стала под управление своих митрополитов, избираемых в самой России и из русских людей, для которых власть константинопольского патриарха была хотя высшей, но не такой сильной, как прежде. Мы должны посмотреть, насколько власть самого митрополита была сильна в Русской Церкви, насколько она была прочна и могущественна, каким отличалась характером в деле управления епархиями русскими, чтобы увидать здесь новые причины, которые влекли за собой перемену имени и власти русского митрополита на имя и власть русского патриарха.
С принятием христианской веры от греков, Русская Церковь приняла от них и те готовые формы церковного иерархического устройства и управления, которые изложены были в правилах номоканона и издавна развились на почве греко-римского законодательства. Первой отличительной чертой этого управления на практике служило полное развитие централизационной системы в управлении, выразившееся в строгом подчинении низших степеней иерархии высшим, епископов митрополитам, последних патриархам, в возвышении власти константинопольского патриарха над всеми другими патриархами, в сосредоточении прав местных областных соборов в так называемом «водворенном» соборе при константинопольском патриархе. Другой отличительной чертой управления в Византийской Церкви был установившийся обычай церковной власти действовать подле светской власти, развивать собственную власть на счет последней, приурочивать церковную жизнь к условиям гражданской жизни и действовать под влиянием власти светской. Такие формы управления перенесены были из Византии и в практику Русской Церкви и, развиваясь на местной почве, естественно вели к тому, что Русская Церковь в своей жизни, в своем иерархическом устройстве, незаметно для себя должна была повторить то, что создала практика церкви греческой. Иерархический рост в Русской Церкви совершался постепенно, в продолжении многих столетий, но он заключал уже в себе задатки к образованию на Руси особой самостоятельной митрополии и патриархии. Начало к тому было положено ещё в первые годы управления Русской Церкви константинопольскими патриархами.
Не смотря на такие заботы о поддержании единства митрополии, попытки к децентрализации церковной власти в России, к образованию нескольких особых митрополий выходили из разных политических центров и громко свидетельствовали о росте и значении церковной иерархии ещё в раннее время русской исторической жизни. Попытки к этому заявлены были прежде всего на севере России. Андрей Боголюбский, сильный тогда между удельными князьями и враждовавший с князьями киевскими, решился первый отделиться от Киева и образовать у себя особую митрополию, независимую от киевского митрополита; он отправил просьбу в Константинополь, прося у патриарха Луки Хрисоверга поставить своего любимца Феодора в особого митрополита; патриарх отказал Боголюбскому, ссылаясь на прежние порядки в России. Но обстоятельства вскоре оправдали намерения Боголюбского. Киев вскоре был разорён татарами; киевский митрополит Кирилл, не находя в нём приюта, должен был отправиться на север; преемник его митрополит Максим испытал тоже самое; верный традициям Византии, он вскоре сообразил, что ему лучше поселиться подле сильного тогда владимирского князя, и перенес свою кафедру во Владимир. Южнорусские князья ревниво отнеслись к такому переселению митрополитов; живя в Галиче, куда во время татарского погрома перенесена была столица киевских князей, они заявили открытые стремления удержать у себя митрополита; и потому Юрий Львович, управлявший тогда галицко-волынским княжеством, «восхоте галицкую епископию в митрополию претворити»; и предупредив северных князей, отправил в Константинополь своего кандидата на митрополию, игумена Петра. Но в Константинополе уважали права более сильных северных князей, чем галичского князя и не желали делить единую русскую митрополию; оттого поставили игумена Петра митрополитом «всея Руси» и дали ему позволение переселиться в возвышавшуюся тогда новую столицу северной Руси, Москву. Святитель Пётр был истинным патриотом, посвятившим себя делу возвышения московского государства и московской митрополии. Он всегда поддерживал сторону великого московского князя в борьбе его с удельными князьями. Живя постоянно подле московского князя и желая упрочить в Москве власть и значение митрополита «всея Руси», святитель Пётр убеждает великого князя устроить в Москве кафедральный собор и пророчествует о славе этого города, о пребывании в нём святителей и о покорении Москве всех других городов русских. Преемники св. Петра продолжают его дело и всеми силами заботятся о расширении власти великого князя и вместе с тем о расширении собственной митрополии. Русское царство к половине XVI в. простиралось на запад до Балтийского моря, на север до Ледовитого океана, на восток в пределы Сибири. Вместе с тем расширялись и пределы московской митрополии, которые равнялись пределам московского государства. Правда, власть московского митрополита простиралась не на все области и епархии, которые прежде были под властью киевского митрополита: западнорусская церковь перешла под управление своих особых митрополитов, поставляемых по желанию литовско-польских государей.
Взамен того, власть московского митрополита, значительно расширившись в объёме против прежнего на северо-востоке России, успела значительно окрепнуть и во внутреннем управлении делами церкви, успела получить великие государственные права и преимущества и в иерархическом отношении стать не только независимой от власти константинопольских патриархов, но и фактически сравняться с ней в управлении церковными делами своей обширной области.
И внешним своим положением московский митрополит напоминал собой главу епископов и владыку Русской Церкви. Двор его был устроен по образцу двора великокняжеского; он имел своих бояр, слуг и чиновников; у него был свой полк с особым воеводой. Простирая свою духовную власть на всю Русскую Церковь, митрополит московский имел много вотчинных земель – частью оставшихся от прежней киевской кафедры и от богатой владимирской епископии, частью вновь приобретённых в разных областях русских. Не смотря на попытки светского правительства ограничить владельческие права духовенства, владения митрополита оставались неприкосновенными и даже более и более умножались; светское правительство ограничивало права и владения низшего духовенства, епископов, архиепископов, но не митрополитов. Кроме доходов с вотчин и земель митрополит получал большие церковные доходы со своей епархии и епархий других епископов. Пошлины со всего духовенства, установленные ещё при митрополитах-греках, оставались при митрополитах из русских, и возрастали в своем количестве и качестве. При таких доходах кафедра московского митрополита была весьма богатой и давала ему полную возможность развивать свою власть в Русской Церкви.
Таков был собственный рост митрополитской власти в России, которая достигает самого высокого положения в церкви. Митрополит считается официально высшим духовным «отцем, пастырем и учителем», «главою епископов», под «властию и в воли» коего «всея русския земли владыки суть»; он давно уже достиг значительной самостоятельности и независимости от константинопольских патриархов; по внешней обстановке своей жизни он представляется как бы вторым государем. Все его права и значение в церкви и государстве признаются грамотами и уставами светской власти. Недостаёт ему одного имени патриарха, чтобы сравняться с остальными патриархами. Но, чтобы вполне уяснить естественность и историческую последовательность в учреждении русского патриаршества, необходимо определить, сознаёт ли нужду в перемене имени митрополита на имя патриарха сама высшая духовная и светская власть в России? Согласятся ли на это восточные патриархи? Раскрытие этих двух частных вопросов сводится к одному главному вопросу о положении Русской Церкви в ряду других христианских церквей Востока и запада. Здесь мы найдём другую причину учреждения патриаршества в России.
Указанные факты весьма важны в истории учреждения патриаршества в России. Во всех «известиях об учреждении патриаршества», во всех патриарших грамотах, присланных с Востока и утверждавших у нас патриаршество, бедствия восточных церквей под игом мусульманским, величие русского царства и стойкость в нём православия выставляются главными причинами утверждения в России и царского титула, и патриаршего сана. Учение о трёх царствах, изложенное в послании Филофея, буквально повторялось и в речах патриарха Иеремии, и в других письменных актах, присланных с Востока.
Но каким же образом с понятием о царском сане соединяется понятие и о патриаршестве церковном? Законно ли сопоставлять вместе эти двоякого рода власти – светскую и духовную? В понятиях византийских греков эти две власти стояли неразлучно одна от другой. Греческий император, светский глава христианского мира никак не мог жить без патриарха: этого требует достоинство, полнота христианского царства; император не может венчаться короной на царство, если его не будет венчать патриарх, и притом не всякий патриарх, но – или римский папа, или патриарх византийский. Равным образом по понятиям греков и патриарх терял долю своей силы и достоинства, если государство не управлялось царём и если патриарх не жил вблизи государя, не опирался в своих действиях на его помощь. Известен ответ патриарха Иеремии, когда ему предложили остаться патриархом в России и жить во Владимире: «будет на то воля великаго государя; только мне во Владимире быти невозможно, занеже патриарх бывает всегда при государе; а то что за патриаршество, если жить не при государе». Поэтому когда в московском государстве возникала и крепла мысль о самодержавии светской власти, когда московские князья по понятиям русских патриотов и книжников делались преемниками величия византийских государей, тогда в умах этих книжников носилась уже мысль и об утверждении патриаршества в России: возникало третье царство, московское, в которое сливались два прежних христианских царства; вместе с тем возникала и третья церковь – московская, которая сияла лучше солнца во всей вселенной. Такие идеи, зародившиеся на русской национальной почве, быстро облетали и страны православного Востока; и оттуда шли уже более оформенные образы, подробнее обрисовывавшие величие и русского царства, и Русской Церкви.
II 56
25 июня состоялся торжественный приём патриарха во дворце. Церемониалы подобных приёмов, перенесённые из Византии и несколько видоизменённые на русской почве, в настоящем случае имеют для нас свое значение. Несмотря на свою сухую и мелочную обрядность, они служат самыми наглядным выражением тех взглядов, каких русский двор хотел держаться при известных жизненных отношениях к тому или другому лицу, или к принимаемому посольству. Церемониал встречи патриарха Иоакима не отличался такой пышностью, как было после при встрече патриарха Иеремии, может быть потому, что приезд Иоакима был неожиданным и первым в России и к нему не успели достаточно приготовиться; может быть и потому, что Иоаким не считался высшим патриархом на Востоке и ему не находили возможным оказывать те почести, какие были оказаны Иеремии. Во всяком случае и приём патриарха Иоакима отличался своею торжественностью. За патриархом были отправлены сани и санник митрополита. В этих санях, употреблявшихся по старинному обычаю при торжественных поездах русского митрополита, среди многочисленного народа патриарх Иоаким доехал до дворцовой церкви Благовещения, сошёл на крыльцо и папертью мимо церкви вошёл в государевы палаты. На крыльце встречал его посольский дьяк Андрей Щелкалов и проводил до подписной золотой палаты, где, сидя на троне, ожидал патриарха царь Феодор Иванович в полном царском одеянии, окружённый боярами и окольничими, одетыми в золотное платье. Иоаким был явлен государю; тот поднялся с трона и встретил его за сажень от своего места. Патриарх благословил государя, а последний предложил ему обычный вопрос о здоровье. Затем явлены царю окружная грамота цареградского патриарха, в которой свидетельствовались личность и нужды патриарха Иоакима; а от последнего дары государю – части мощей апостола Анании, Игнатия Богоносца, великомученика Георгия и мучеников Kиприана и Иустинии. Приняв дары, царь пригласил патриарха сесть по правую сторону от себя на другой лавке; посидев немного, звал его к себе обедать, а до обеда велел сходить в соборную церковь, где ожидала его встреча от московского митрополита и духовенства.
Душой начавшихся переговоров об учреждении патриаршества в России по сохранившимся памятникам представляется сам царь Феодор Иванович. Могла ли мысль об учреждении русского патриаршества зародиться в душе царя самостоятельно, под влиянием его благочестивой настроенности, привязанности к церкви и церковным учреждениям, и под влиянием давно уже укрепившихся в Москве рассуждений о русском царстве, как единственном и главном центре православия, которое должно украшаться титулами царя и патриарха? или эта мысль о патриаршестве появилась у царя под влиянием внушений посторонних лиц, окружавших государя? –решать эти вопросы положительно мы не имеем никаких исторических данных. Нет сомнения, что благочестие царя было искренне и в своих отношениях к представителям Церкви он не держался взглядов своего отца; с этой стороны нет причины отвергать, что мысль о патриаршестве в России могла зародиться в государе сама собой.
Вот как описываются переговоры о патриаршестве во время приезда патриарха Иоакима. Царь Феодор Иванович, помысля с своей супругой Ириной, с своим шурином Борисом Феодоровичем Годуновым, советовался и с боярами и в заседании боярской думы высказал им свои мысли в следующей речи:
Так как предложение царя было сделано после частных предварительных переговоров с приближёнными лицами и представляло собой только соблюдение формальности для составления окончательного приговора о возможности начать сношения с патриархом по делу учреждения патриаршества в России, то в принятии царского предложения не было никакого сомнения. В заседании тогда же определено было отправиться Борису Годунову к патриарху Иоакиму, передать ему царскую волю и приговор думы.
Несомненно, что мысль о возможности навсегда остаться в России и перенести сюда патриархию настолько овладела умом и чувствами Иеремии, что она долго занимала его и упорно им отстаивалась. Мысль эта могла быть незаметно подсказана Иеремии окружавшими его русскими приставами для известных целей, о которых говорится в хронографе Дорофея; она могла и сама зародиться в душе Иеремии во время частных переговоров о русском патриаршестве, как результат его личных продолжительных страданий во время бурного управления константинопольской кафедрой и его светлых надежд на успокоение православного Востока при виде цветущего состояния христианства под охраной и покровительством единственных тогда православных московских государей. Мысль эта на первый взгляд могла благоприятствовать и желанию русских, даже льстить их национальному чувству; чего проще было устроить патриаршество в России, когда является в ней сам вселенский, первенствующий патриарх, готовый навсегда в ней и остаться? Если русское царство, по понятиям тогдашних русских патриотов, должно вмещать в себе права и атрибуты всех царств древнего христианского мира, то необходимо, чтобы и патриарх Русской Церкви был вселенским и пользовался высшими правами в христианской церкви. Высказанное константинопольским патриархом желание остаться в России как нельзя более отвечало этим желаниям и взглядам известной части русских книжников и патриотов. На деле высказанная Иеремией мысль о своем желании остаться в России оказала великую услугу русскому правительству. Как только оно узнало о взглядах и намерениях патриарха, сряду же ухватилось за эту мысль и положило ее исходным пунктом и основой всех дальнейших переговоров с Иеремией об учреждении патриаршества в России. Это прямо подтверждают все как русские, так и иностранные свидетельства; только при раскрытии подробностей в ходе переговоров с патриархом русские источники умалчивают о некоторых посредствующих звеньях и несомненно бывших при этом затруднениях, о которых ясно дают разуметь свидетельства иностранные.
Предложение, сделанное Иеремии, не могло ему понравиться; в нём патриарх не мог не заметить затаённого желания, чтобы он не оставался в России, а посвятил на патриаршество митрополита Иова. Удаление из России прямо противоречило личному желанию Иеремии навсегда остаться в ней; а указание основать патриаршую кафедру во Владимире и поселиться в этом городе вдали от царя считалось в глазах патриарха унижением его чести и сана; жизнь вдали от царского двора приравнивалась к ссылке; не даром Иерофей Монемвасийский называл город Владимир худшим Кукоса, куда был сослан св. Иоанн Златоуст. Все такие мысли, хотя и в мягких формах, патриарх передал в своем ответе Годунову на сделанное предложение. На замечания Годунова о переговорах с патриархом Иоакимом и просьбах ко всему Востоку об учреждении патриаршества в России Иеремия сначала отвечал:
Убедившись в непреклонном желании Иеремии остаться в Москве при государе на месте Иова, правительство нашло нужным действовать прямо и решительно. В первых числах января 1589 г. вновь собрана боярская дума, ей представлен доклад об ответах патриарха, о невозможности исполнить его волю и предложено было испросить письменное согласие патриарха на установление патриаршества в России, на возведение Иова в патриархи и, в соответствие такому возвышению российской иерархии на увеличение числа митрополитов и архиепископов. Приводим в подлиннике этот весьма интересный царский доклад боярской думе.
Русским только и нужно было теперь же, во время пребывания Иеремии в Москве, получить согласие и обещание его устроить патриаршество в России и поставить ей своего патриарха. Заручившись таким обещанием, они спешили немедленно его исполнить. Представители из высшего русского духовенства давно были собраны в Москву и ожидали возможности приступить к торжественному утверждению заранее задуманного дела. Дело это ведено было без них и в тайне, хотя вести о нём не могли укрыться совсем от общества. Наконец на 17 день января назначено в Москве открытое заседание собора из представителей высшей русской духовной и светской иерархии. На соборе присутствовали кроме митрополита Иова три архиепископа, шесть епископов, пять архимандритов, четыре игумена и три соборных монастырских старца 107 ; греки на собор не приглашены.
Государю не понравился полученный от Иеремии чин поставления на патриаршество. Поставление на патриаршество у греков далеко не имело той торжественности, какой отличалось поставление на Руси даже митрополитов, потому что и внешняя обстановка жизни восточных патриархов под игом иноверных далеко не была такой блестящей, как жизнь московских митрополитов. Кроме того на Востоке никогда не было особого чина посвящения из епископов в митрополиты и хиротония не повторялась над митрополитами и патриархами, если они избирались из епископов. И этот греческий порядок не согласовался с тогдашними порядками Русской Церкви; здесь в сан митрополита рукополагали вновь, хотя бы рукополагаемый и носил прежде сан епископа; для нового высшего сана считалась необходимой и высшая благодать; тем более эта новая высочайшая благодать нужна была для превысочайшего патриаршего сана, какой в первый раз принимал на себя митрополит московский. Поэтому царь, любивший торжественность в церковных обрядах и опасавшийся каких-либо упущений, которые могли бы ослабить важность и силу вновь учреждаемого в России патриаршества, остался недоволен греческим чином поставления, приказал Щелкалову выписать чин поставления митрополита на Руси 110 и из этих двух чинов греческого и русского составить новый чин избрания и поставления на патриаршество; приказал обставить его новыми подробностями, которые открыто говорили бы о величии и важности вновь учреждаемого в России сана патриаршего.
19 числа января происходило новое совещание царя с митрополитом, освященным собором и боярами; на этом собрании рассматривали и одобрили вновь составленный чин поставления русского патриарха и приговорили отправить к Иеремии особую депутацию из представителей духовенства, которая должна была править перед патриархом поклон от царя и челобитье от митрополита, вновь изложить перед ним весь ход задуманных и начатых переговоров об учреждении патриаршества в России и от лица всей Русской Церкви просить Иеремию «обновити московское государство российское царство патриаршеским и святительским саном великим».
Наступала торжественная минута для митрополита Иова; ему предстояло выслушать из царских уст своё избрание на вновь утверждённое русское патриаршество; в то же время ему в первый раз предстояло видеться с вселенским патриархом и принять от него благословение на своё избрание. При этом торжественность минуты несколько затемнялась опасением, как встретит вселенский патриарх русского первосвятителя? Выскажет ли перед ним своё иерархическое преимущество? Вопрос об этом сильно занимал русское правительство и в настоящую минуту тревожил Иова. Видно, что об этой встрече велись серьёзные переговоры с патриархом, не приведшие к каким-либо определённым решениям; в царском наказе об этой встрече хотя даётся решительное приказание патриарху, но не предусматривается возможность одного определённого действия патриарха в этом случае. Вот что говорится в этом наказе:
„И как придет митрополит Иев всея России к дверям палатным, и государь встретит его в дверех палатных и митрополит Иев благословит царя благочестиваго по чину государьскому. Иеремей, святейший патриарх вселенский со царем благочестивым и со архиепископы и епископы и со всем священным собором встретят митрополита Иева всея России. А митрополиту Иеву поити благословитися к святейшему патриарху Иеремею; а благоcловив патриарх Иеремей митрополита Иева всея России и меж себя о Xристе целование сотворят, как меж себя паmриархu целуются в уста; а посох в те поры митрополит свой отдаст на тот час которому архиепископу, как поидеть к патриарху благословлятися; а патриарх Иеремей вселенский свой посох потому ж отдаст своему митрополиту. О том к патриарху приказати. А будет посоха патриарх Иеремей отдати не похочет, и митрополиту Иеву своего посоха не отдав идти к патриарху благословлятися и поцеловатися во уста».
Сверх ожидания встреча Иова с патриархом прошла благополучно к торжеству русских властей. После встречи опять сели на назначенных местах: патриарх Иеремия ближе к трону, за патриархом митрополит Иов, подальше от Иова архиепископы и епископы и все члены собора по чинам; митрополит греческий Иерофей возле архиепископа Новгородского, Арсений Елассонский подле епископа Смоленского, греческий архимандрит возле чудовского архимандрита. Царь, посидев немного, встал с своего места и сказал Иову следующую речь:
«По изволению Божию и пречистыя Богородицы и великих чюдотворцев московских и по нашему совету со святейшим Иеремеем патриархом вселенским и со архиепископы и епископы и со всем освященным собором нашего российскаго царствия и со всеми бояры приговорили есмя быти тебе, Иову митрополиту всея России, на велий престол в патриархи в московское государство российскаго царствия. И ты бы, отец наш и богомолец Иов митрополит, нареченный патриарх московский и всея России, молил Бога и пречистую Богородицу и великих чюдотворцев московских, Петра и Алексея и Иону, и всех святых о нашем многолетнем здравии и о нашей благоверной царице великой княгине Ирине и о нашем чадородии и о христолюбивом воинстве, и о всем православном христианстве».
Тогда патриарх Иеремия вселенский благословил Иова, нареченного в патриархи московского государства. Спустя немного, государь снова встал и патриарх поднёс ему два остальных приговора об избрании кандидатов на митрополии Новгородскую и Ростовскую. Царь опять отдал их прочитать дьяку Щелкалову и, как это было исполнено, обратившись к патриарху, определить: «пригоже быти в великом Новеграде архиепископу Александру, а в Ростове быти в митрополитах архиепископу Варлааму; те оба добры и туто готовы». Иеремия благословил избранных на митрополию; посвящение последних отложено до благоприятного времени и должно быть совершено русским патриархом.
На другой день, в понедельник, готовилось празднество у патриарха Иова. Ещё накануне вечером Иов отправил своих бояр – Андрея Плещеева к патриарху Иеремии, а Михаила Мануилова к греческому митрополиту и архиепископу приглашать их на обед. 27 января Иов служил обедню на своём дворе у Соловецких чудотворцев, а Иеремия слушал обедню у себя на подворье. Утром прибыли три епископа и царские приставы провожать Иеремию до патриаршего двора. У ворот этого двора встречали его патриаршие боярские дети, на дворе бояре, которые расставлены были внизу лестницы, на лестницах и переходах; на подъёме в палаты Иеремии встречали архиепископы, епископы, архимандриты и игумены; сам Иов вышел встретить его в сенях на крыльце. Обласканный царскими милостями и вниманием московского первосвятителя и желая оказать ему привет, Иеремия при встрече первый начал просить себе благословения у Иова, на что Иов заметил: «ты мне великий господин и старейший отец; я принял от тебя благословение и поставление на патриаршество, и теперь нам от тебя нужно благословляться». На эти слова Иеремия отвечал: «Во всей подсолнечной один благочестивый царь; вперед что Бог изволит; здесь подобаеть быть вселенскому патриарху: а в старом Цареграде за наше согрешение вера христианская изгоняется от неверных турок». Но по настоянию Иова, Иеремия первый благословил его, а потом и сам принял от него благословение, и совершили целование друг с другом; за это и Иеремия воздал почесть Иову, велел ему идти в палату вперёд себя. При пении «достойно» они вошли в палату, снова благословили друг друга и присутствующих и сели на приготовленных местах. Спустя немного времени все встали; патриаршие певцы, Иван Макарьев с товарищами, запели первое многолетие государю; тогда Иеремия подозвал к себе присутствующих; приветствовал от себя государя и царицу; за ним Иов сделал тоже самое. По окончании этого многолетия, вторая станица патриарших певчих под управлением дьяка Первого Фёдорова запела второе многолетие по-гречески в честь Иеремии; Иеремия тогда сел и Иова просил сесть с собой; московский патриарх хотел оказать честь Иеремии, но последний с великой почестию и челобитьем посадил его на уготованном месте; при конце пения Иов подошёл к Иеремии, подозвал присутствующих и всем собором приветствовал вселенского патриарха. Большая станица певчих запела третье многолетие – Иову; тогда оба патриарха привстали и опять сели на малое время. Затеи Иеремия «радостно велиим гласом снова держал такую речь:
«Вот Господь Бог просветил русское царство за чистое житие, моление, великую милостыню и за молитву благочестиваго государя царя и великаго князя Феодора Ивановича всея России самодержца, (дал) совершиться поставлению патриарxа в соборную и апостольскую церковь честнаго и славнаго успения Божией Матери и великих чюдотворцев русских, Петра, Алексия и Ионы; потому что во всей подсолнечной он один благочестивый царь и тепел верою к Создателю, милосерд к церковникам и нищим, без лести с благим опасением благоприветлив к воинству и ко всему православному христианству».
Возвратившись на патриарший двор, оба первосвятителя со всей свитой чрез белую палату пошли в палату большую и сели за стол – справа Иеремия, слева Иов; кравчими у них были перед первым Поликарп по прозванию Игумен, перед вторым Иван Бусурман – дети Леонтия Белова; с посохами стояли у обоих патриархов. К столу приглашены все члены духовного собора, а из светских Степан и Иван Васильевичи Годуновы, князь Фёдор Дмитриевич Шестунов, князь Иван Васильевич Ситцкий, окольничий князь Лобанов-Ростовский, дворяне: Фома Бутурлин, Невежа Бельский, Семён и Алексей Третьяковы, князь Григорий Иванович Долгорукий, князь Михаил Кашин, Василий Волынский, Иосиф и Семен Плещеевы, дьяки: Дружина Петелин, Сапун Аврамов и многие другие дворяне и боярские дети.
По «реестру греческим делам с 1509–1700 г.» составленному Бантыш-Каменским в 1790 г., относящиеся к нашему вопросу дела означены под №2 и 3–м. Края листов статейных списков пришли уже в значительную ветхость; и рукописи, несмотря на заботу о сохранении их, требуют немедленного издания их в печати.